И принесли к нему зайку,
Такого больного, хромого!
И доктор пришил ему ножки,
И заинька прыгает снова.
А с ним и зайчиха-мать
Тоже пошла танцевать.
И смеётся она и кричит:
«Ну, спасибо тебе, Айболит!»

Вдруг откуда-то шакал
На кобыле прискакал:
«Вот вам телеграмма
От Гиппопотама!»

«Приезжайте, доктор,
В Африку скорей
И спасите, доктор,
Наших малышей!»

«Что такое? Неужели
Ваши дети заболели?»

«Да-да-да! У них ангина,
Скарлатина, холерина,
Дифтерит, аппендицит,
Малярия и бронхит!

Приходите же скорее,
Добрый доктор Айболит!»

«Ладно, ладно, побегу,
Вашим детям помогу.

Только где же вы живёте?
На горе или в болоте?»

«Мы живём на Занзибаре,
В Калахари и Сахаре,
На горе Фернандо-По,
Где гуляет Гиппо-по
По широкой Лимпопо».

И встал Айболит, побежал Айболит,
По полям, по лесам, по лугам он бежит.
И одно только слово твердит Айболит:
«Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо!»

А в лицо ему ветер, и снег, и град:
«Эй, Айболит, воротися назад!»
И упал Айболит и лежит на снегу:
«Я дальше идти не могу».

И сейчас же к нему из-за ёлки
Выбегают мохнатые волки:
«Садись, Айболит, верхом,
Мы живо тебя довезём!»

И вперёд поскакал Айболит
И одно только слово твердит:
«Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо!»

Но вот перед ними море
Бушует, шумит на просторе.
А в море высокая ходит волна,
Сейчас Айболита проглотит она.

«О, если я утону,
Если пойду я ко дну,
Что станется с ними, с больными,
С моими зверями лесными?»

Но тут выплывает кит:
«Садись на меня, Айболит,
И, как большой пароход,
Тебя повезу я вперёд!»

И сел на кита Айболит
И одно только слово твердит:
«Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо!»

И горы встают перед ним на пути,
И он по горам начинает ползти,
А горы всё выше, а горы всё круче,
А горы уходят под самые тучи!

«О, если я не дойду,
Если в пути пропаду,
Что станется с ними, с больными,
С моими зверями лесными?»

И сейчас же с высокой скалы
К Айболиту спустились орлы:
«Садись, Айболит, верхом,
Мы живо тебя довезём!»

И сел на орла Айболит
И одно только слово твердит:
«Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо!»

А в Африке,
А в Африке,
На чёрной
Лимпопо,
Сидит и плачет
В Африке
Печальный Гиппопо.

Он в Африке, он в Африке
Под пальмою сидит
И на море из Африки
Без отдыха глядит:
Не едет ли в кораблике
Доктор Айболит?

И рыщут по дороге
Слоны и носороги
И говорят сердито:
«Что ж нету Айболита?»

А рядом бегемотики
Схватились за животики:
У них, у бегемотиков,
Животики болят.

И тут же страусята
Визжат, как поросята,
Ах, жалко, жалко, жалко
Бедных страусят!

И корь, и дифтерит у них,
И оспа, и бронхит у них,
И голова болит у них,
И горлышко болит.

Они лежат и бредят:
«Ну что же он не едет,
Ну что же он не едет,
Доктор Айболит?»

А рядом прикорнула
Зубастая акула,
Зубастая акула
На солнышке лежит.

Ах, у её малюток,
У бедных акулят,
Уже двенадцать суток
Зубки болят!

И вывихнуто плечико
У бедного кузнечика;
Не прыгает, не скачет он,
А горько-горько плачет он
И доктора зовёт:
«О, где же добрый доктор?
Когда же он придёт?»

Но вот, поглядите, какая-то птица
Всё ближе и ближе по воздуху мчится,
На птице, глядите, сидит Айболит
И шляпою машет и громко кричит:
«Да здравствует милая Африка!»

И рада и счастлива вся детвора:
«Приехал, приехал! Ура, ура!»

А птица над ними кружится,
А птица на землю садится.

И бежит Айболит к бегемотикам,
И хлопает их по животикам,
И всем по порядку
Даёт шоколадку,
И ставит и ставит им градусники!

И к полосатым
Бежит он тигрятам,
И к бедным горбатым
Больным верблюжатам,
И каждого гоголем,
Каждого моголем,
Гоголем-моголем,
Гоголем-моголем,
Гоголем-моголем потчует.

Десять ночей Айболит
Не ест, не пьёт и не спит,
Десять ночей подряд
Он лечит несчастных зверят
И ставит и ставит им градусники.

Вот и вылечил он их,
Лимпопо!
Вот и вылечил больных,
Лимпопо!
И пошли они смеяться,
Лимпопо!
И плясать и баловаться,
Лимпопо!

И акула Каракула
Правым глазом подмигнула
И хохочет, и хохочет,
Будто кто её щекочет.

А малютки бегемотики
Ухватились за животики
И смеются, заливаются —
Так, что дубы сотрясаются.

Вот и Гиппо, вот и Попо,
Гиппо-попо, Гиппо-попо!
Вот идёт Гиппопотам.

Он идёт от Занзибара,
Он идёт к Килиманджаро —
И кричит он, и поёт он:
«Слава, слава Айболиту!
Слава добрым докторам!»

Айболит и воробей (К. Чуковский)

Злая-злая, нехорошая змея
Молодого укусила воробья.
Захотел он улететь, да не мог
И заплакал, и упал на песок.
(Больно воробышку, больно!)

И пришла к нему беззубая старуха,
Пучеглазая зелёная лягуха.
За крыло она воробышка взяла
И больного по болоту повела.
(Жалко воробышка, жалко!)

Из окошка высунулся ёж:
— Ты куда его, зелёная, ведёшь?
— К доктору, миленький, к доктору.
— Подожди меня, старуха, под кустом,
Мы вдвоём его скорее доведём!

И весь день они болотами идут,
На руках они воробышка несут…
Вдруг ночная наступила темнота,
И не видно на болоте ни куста,
(Страшно воробышку, страшно!)

Вот и сбились они, бедные, с пути,
И не могут они доктора найти.
— Не найдём мы Айболита, не найдём,
Мы во тьме без Айболита пропадём!

Вдруг откуда-то примчался светлячок,
Свой голубенький фонарик он зажёг:
— Вы бегите-ка за мной, мои друзья,
Жалко-жалко мне больного воробья!

И они побежали бегом
За его голубым огоньком
И видят: вдали под сосной
Домик стоит расписной,
И там на балконе сидит
Добрый седой Айболит.

Он галке крыло перевязывает
И кролику сказку рассказывает.
У входа встречает их ласковый слон
И к доктору тихо ведёт на балкон,
Но плачет и стонет больной воробей.
Он с каждой минутой слабей и слабей,
Пришла к нему смерть воробьиная.

И на руки доктор больного берёт,
И лечит больного всю ночь напролёт,
И лечит, и лечит всю ночь до утра,
И вот — поглядите!- ура! ура! —
Больной встрепенулся, крылом шевельнул,
Чирикнул: чик! чик!- и в окно упорхнул.

«Спасибо, мой друг, меня вылечил ты,
Вовек не забуду твоей доброты!»
А там, у порога, толпятся убогие:
Слепые утята и белки безногие,
Худой лягушонок с больным животом,
Рябой кукушонок с подбитым крылом
И зайцы, волками искусанные.

И лечит их доктор весь день до заката.
И вдруг засмеялись лесные зверята:
«Опять мы здоровы и веселы!»

И в лес убежали играть и скакать
И даже спасибо забыли сказать,
Забыли сказать до свидания!

Апчхи!, или Сказка про сало и мёд (К. Авдеенко)

Возле реки,
Где осины шуршат,
Жил папа Квак
И пятьсот лягушат.

Дети мои, —
Раз сказал папа Квак,-
Быстро достаньте мне с полки рюкзак.

Я подустал —
Переделал сто дел!
Видите сами — АПЧХИ! —
Заболел.

Хоть уже поздно,
Была ни была,
Быстро плывём мы туда,
Где скала.

Там мы увидим —
Берёзка растёт;
Рядом пещера —
В ней сало и мёд.

Банок возьмём мы — АПЧХИ! —
Двадцать пять;
Ох, надоело!
Устал я чихать.

Салом и мёдом
Полечим мне грудь,
Только скорее — АПЧХИ! —
В дальний путь.

Темнеет у речки —
Один не броди!
Папа Квак смело
Плывёт впереди.

За ним дружно вслед,
Поспевая, спешат,
Вперёд проплывают
Пятьсот лягушат.

Вот уже видно —
Берёзка растёт;
Вот уже рядом
Сало и мёд;

Вдруг слышен скрип —
Так скрипят башмаки!
Кто-то шагает
Один у реки;

Кто-то крадётся,
Кто-то идёт!
Возле пещеры,
Где сало и мёд.

Один лягушонок спросил:
— Папа Квак!
Это, наверное, дядя рыбак?

— Нет, мой хороший, — в ответ ему Квак, —
Это, мой милый, совсем не рыбак.
Я его знаю! Зовут дядя Пьер.
Это, сынок мой, — АПЧХИ! — браконьер.

К речке идёт он —
АПЧХИ! — потому,
Чтобы всех рыбок
Поймать одному;

Гляди, как он ставит
Длиннющую сеть!
Будет она
Через речку висеть;

Скоро все рыбки
Гулять поплывут,
В сеть попадутся
Прямо вот тут!

Тут лягушонок сказал:
— Папа Квак!
Ты говоришь, дядя Пьер – не рыбак?

Что же мы медлим?
Скоро ведь ночь!
Может, успеем
Рыбкам помочь?

Папа подумал…
Детей всех зовёт:
— Быстро хватайте
Сало и мёд!

Салом мы смажем
Длинную сеть;
Ну-ка шустрее!
Хватит глазеть!

Скорее помажьте
Вот там и вот тут!
Рыбки, быть может, — АПЧХИ! —
Проскользнут.

И не забудьте
Про мёд заодно!
Баночки быстро
Спускайте на дно.

Вокруг темнота!
Не скрипят башмаки;
Дядя Пьер тихо
Сидит у реки.

Смотрит, глядит он
На сетку весь час:
— Ох, я поймаю
Всех рыбок сейчас!

Всех их зажарю!
Съем только сам!
Долго бродил я
Один по лесам.

Шёл я за рыбками
Прямо с морей!
В сетку давайте-ка,
Ну-ка скорей!

Может быть, сетка,
Уж рыбкой полна?
А то я замёрз —
Просидел дотемна!

Дай-ка я встану
Тихонько в реке;
Жарить вас буду,
Рыбки, в муке!

Слюнки мои,
Ух,текут по губе!
Дядя Пьер сетку
Тянет к себе.

Сетка тянулась
Минут сорок пять…
Дядя Пьер сердится:
— Что же? Опять?

Cнова на сетке
Пиявки да гной;
Где же все рыбки?
Нет ни одной.

Ох, разозлюсь я!
Буду кричать!
Крепко сердиться,
Ногами стучать.

Только вот трудно мне
Топнуть ногой;
Ну-ка, попробую —
Топну другой.

Ой, не могу!
Ох, ко дну я прилип!
Эй, помоги мне,
Дядя Филипп!

Тут еще этот
Комар на носу…
Что же, Филипп,
Ты всё бродишь в лесу?

Видишь,лягушки
Сало нашли!
Смазали сетку,
И рыбки ушли!

Мёдом полили
Камни на дне;
Как же отсюда
Выбраться мне?

Так дядя Пьер
Простоял до утра.
Дули всю ночку
Большие ветра!

Еле он выбрался –
Крепко прилип!
Утром помог ему
Дядя Филипп.

На дне башмаки
Лишь торчат под водой:
Дядя Пьер босым
Поехал домой.

Теперь будет знать он
На все времена —
Это всё жадность!
Только она.

А что лягушата?
Скажи, папа Квак,
Чем ты наполнил большущий рюкзак?

Cала и мёда
В пещере уж нет!
Нужно найти, папа Квак,
Тёплый плед.

Cкажет в ответ папа Квак:
— Ничего!
Сил у меня много еще,
Ого-го!

Солнышко встанет —
Полечит мне грудь;
Буду здоровым — АПЧХИ! —
Как-нибудь.

Пусть прочихал я
Целую ночь!
Главное – рыбкам
Смогли мы помочь…

*****

Здесь мы оставим
Пятьсот лягушат…
Они уж уплыли!
Пусть к дому спешат.

Лечить нужно папу
Как можно скорей!
Ты лучиком, солнышко,
Папу согрей.

Чтоб был он здоровым
Все дни и года,
И чтобы — АПЧХИ! —
Не чихал никогда.

Болеть ведь так плохо!
Нельзя ну никак!
Здоровья и счастья тебе, папа Квак!

Баба Яга и инопланетяне (И. Бутримова)

Где-то жаворонки пели,
Толстый шмель жужжал в цветке,
В росах искорки блестели,
Зрели шишки на сосне.

Было солнечное утро,
Начинался ясный день,
Вдруг над бабкиной избушкой
Промелькнула чья-то тень.

И изба слегка качнулась,
Повернулась пару раз,
У Яги из медной кружки
Стал выплёскиваться квас.

«Это что ещё за танцы, —
Бабка топнула ногой, —
Хватит по двору топтаться,
Встань как лист перед травой!»

Вмиг избушка встрепенулась,
Закудахтала слегка,
К лесу задом повернулась
И застыла как всегда.

Всё в лесу как будто стихло,
Затаилось и молчит,
И кукушка не кукует,
Даже дятел не стучит.

И сверчок в углу за печкой
Стрекотать вдруг перестал,
Кот, сидевший на крылечке,
Вмиг в избушку забежал.

«Может, слух меня подводит,
Может, стала я стара,
Или ухо мне продуло?
Что за странные дела?»

Подошла Яга к окошку,
Посмотрела: «Вот те на!
Это что ещё такое
Прилетело к нам сюда?

Что за техника такая?
Самолет? Так нет хвоста…
Неизвестно как летает.
Вертолёт? Так нет винта…

Браконьеров я гоняла,
От туристов спасу нет,
Так теперь ещё не легче —
Неопознанный объект!»

А на солнечной поляне
Возле бабкиной избы
Ходят инопланетяне,
Обходя вокруг кусты.

Вышла бабка на крылечко,
Грозно бровью повела,
Увидав у дома нечто,
Речь такую завела:

«Подойдите, кто тут смелый
И давайте мне ответ,
Вы пришли сюда по делу
Или дела вовсе нет?

Я тут старшая, хозяйка
И зовут меня Яга!
И немедля отвечай мне,
Для чего пришли сюда?

Что-то ты какой-то странный,
На Кикимору похож,
Ей не родственник случайно?
Вон, какое сходство рож!»

Из кустов раздался голос:
«У меня прекрасный вид,
Я гораздо симпатичней,
Это каждый подтвердит!»

«Помолчи! — Яга сказала, —
Не встревай в мой разговор,
Мне тебя одной хватало,
А теперь вон – целый двор!»

«Мы за вами наблюдаем
Вот уже немало лет,
Но никак не разгадаем
Вашей техники секрет».

Призадумалась старушка:
«Для чего им знать секрет?
Ишь ты, хитрые какие,
Рассказать им! – Ну уж нет!»

«Ступа крепкая, из дуба,
Леший делать помогал,
Только сам на этой ступе
Он ни разу не летал.

Высоты сказал, боится,
А потом надел кафтан,
Кабана из леса вызвал,
Сел верхом и ускакал.

Водяному предлагала,
Он скорей нырнул на дно.
Кто рождён купаться в ряске,
Тем летать не суждено!»

«Вижу, вы ей дорожите!
Да, такую поискать!
Может, вы мне разрешите
В вашей ступе полетать?»

«Полетай, коли неймётся!
Это высший пилотаж!
И поэтому придётся
Провести вам инструктаж.

Не спеша забравшись в ступу,
Нужно в руки взять метлу,
Помахать метлой по кругу,
Набирая высоту.

Указать метёлкой ступе
Вами выбранный маршрут,
А потом две-три минуты —
Ну и вы уж тут как тут».

Бодро влез пришелец в ступу
И давай метлой махать,
Только ступа почему-то,
И не думала взлетать.

И пришелец огорчённый
Бросил старую метлу,
Вылез медленно из ступы
И уселся на траву.

«Удивительное дело!
Не могу никак понять,
Как, Яга, вам удаётся
В этой технике летать?»

«Всё равно вы не поймёте,
Это русский наш секрет!
И таких на белом свете
Больше не было и нет.

Говорят, что на Востоке
Был летающий ковёр,
Только местный шах какой-то
Взял к себе его в шатёр.

Там ковёр лежал без толку
Целый год, а может, два.
То ли мышь прогрызла дырку,
То ли моль весь сожрала.

Так что, гости дорогие,
Я помочь вам не могу
И не стоит обижаться
Вам на бабушку Ягу».

Сели инопланетяне
В свой летающий объект,
Постояли на поляне,
А потом поднялись вверх.

Закричали где-то галки,
Закачалась лебеда,
От летающей тарелки
Не осталось и следа.

А Яга им на прощанье
Помахала вслед метлой,
Прошептала заклинанье
И отправилась домой.

«Ну и ну! — Яга сказала, —
Вот так выдался денёк!»
Проводив гостей незваных,
Села бабка на пенёк.

На сосне заухал Филин
И верхом на кабане
Леший выехал из леса
В старом драном зипуне.

«Хорошо, что ты сумела
Их так быстро проводить.
Я уж думал, что придётся
Снова хитрость применить.

Я уже на всякий случай
К нам Горыныча позвал.
Этот огнемёт летучий
Как дыхнёт – туши пожар!

Я, Кикимора, Горыныч,
Соловей-Разбойник, Лось…
Всё лесное населенье
Возле пруда собралось.

Водяной залил кадушки,
Белки шишки припасли
Ну и разные зверушки
Тоже взяли, что смогли.

Волки, лисы и медведи
Точный сделали расчёт:
Окружили всю поляну,
Так, что мышь не прошмыгнёт.

Соловей-Разбойник тоже
Не остался в стороне,
Отставать, сказал, негоже,
Вон слезает по сосне.

Все мы были наготове,
Если б ты дала сигнал,
То непрошеных пришельцев
Невесёлый ждал финал».

«Молодцы, не растерялись! –
Похвалила всех Яга, —
Этак мы с любой напастью
Вместе справимся всегда!

Ишь ты шустрые какие,
Расскажите им секрет!
Неизвестно кто такие!
Мы сюда их звали? – Нет!

А они не догадались,
Чтобы в ступе полетать,
Нужно ей перед полётом
Слово тайное сказать.

Мы же с вами патриоты,
Хоть в такой глуши живём,
Наши русские секреты
Никому не выдаём!

Прилетели ниоткуда,
Ни подарков, ни цветов.
И гуляло это чудо
Возле ивовых кустов.

Я уж думала сначала,
Заколдую их да съем,
Но могло ведь оказаться,
Несъедобные совсем!»

Водяной со дна поднялся,
Жабы квакали в пруду
И камыш слегка качался,
Чтоб приветствовать Ягу.

Змей Горыныч огорчился,
Что развлечься не пришлось,
Из пруда воды напился –
Настроенье поднялось.

А Яга ему сказала,
Чтобы осторожней был,
Не дышал куда попало
И избу ей не спалил.

Вновь в лесу запели птицы,
Где-то дятел застучал,
Соловей- Разбойник тихо
В лес родной поковылял.

Кот встречал Ягу в избушке,
И мурлыкал, и урчал,
Почесать себе за ушком
Добродушно позволял.

Солнце летнее светило,
Цвел шиповник под окном
И малиновка запела
Чистым звонким голоском.

Бармалей (К. Чуковский)

Маленькие дети!
Ни за что на свете
Не ходите в Африку,
В Африку гулять!
В Африке акулы,
В Африке гориллы,
В Африке большие
Злые крокодилы
Будут вас кусать,
Бить и обижать, —
Не ходите, дети,
В Африку гулять.

В Африке разбойник,
В Африке злодей,
В Африке ужасный
Бар-ма-лей!
Он бегает по Африке
И кушает детей —
Гадкий, нехороший, жадный Бармалей!

И папочка, и мамочка
Под деревом сидят,
И папочка, и мамочка
Детям говорят:

«Африка ужасна,
Да-да-да!
Африка опасна,
Да-да-да!
Не ходите в Африку,
Дети, никогда!»

Но папочка и мамочка уснули вечерком,
А Танечка и Ванечка — в Африку бегом, —
В Африку!
В Африку!

Вдоль по Африке гуляют,
Фиги-финики срывают, —
Ну и Африка!
Вот так Африка!

Оседлали Носорога,
Покаталися немного, —
Ну и Африка!
Вот так Африка!

Со слонами на ходу
Поиграли в чехарду,-
Ну и Африка!
Вот так Африка!

Выходила к ним горилла,
Им горилла говорила,
Говорила им горилла,
Приговаривала:

«Вон акула Каракула
Распахнула злую пасть.
Вы к акуле Каракуле
Не хотите ли попасть
Прямо в пасть?»

«Нам акула Каракула
Нипочём, нипочём,
Мы акулу Каракулу
Кирпичом, кирпичом,
Мы акулу Каракулу
Кулаком, кулаком,
Мы акулу Каракулу
Каблуком, каблуком!»

Испугалася акула
И со страху утонула,-
Поделом тебе, акула, поделом!

Но вот по болотам огромный
Идёт и ревёт бегемот,
Он идёт, он идёт по болотам
И громко и грозно ревёт.

А Таня и Ваня хохочут,
Бегемотово брюхо щекочут:
«Ну и брюхо,
Что за брюхо —
Замечательное!»

Не стерпел такой обиды
Бегемот,
Убежал за пирамиды
И ревёт,
Бармалея, Бармалея
Громким голосом
Зовёт:

«Бармалей, Бармалей, Бармалей!
Выходи, Бармалей, поскорей!
Этих гадких детей, Бармалей,
Не жалей, Бармалей, не жалей!»

Таня-Ваня задрожали —
Бармалея увидали.
Он по Африке идёт,
На всю Африку поёт:

«Я кровожадный,
Я беспощадный,
Я злой разбойник Бармалей!
И мне не надо
Ни мармелада,
Ни шоколада,
А только маленьких
(Да, очень маленьких!)
Детей!»

Он страшными глазами сверкает,
Он страшными зубами стучит,
Он страшный костёр зажигает,
Он страшное слово кричит:
«Карабас! Карабас!
Пообедаю сейчас!»

Дети плачут и рыдают,
Бармалея умоляют:

«Милый, милый Бармалей,
Смилуйся над нами,
Отпусти нас поскорей
К нашей милой маме!

Мы от мамы убегать
Никогда не будем
И по Африке гулять
Навсегда забудем!

Милый, милый людоед,
Смилуйся над нами,
Мы дадим тебе конфет,
Чаю с сухарями!»

Но ответил людоед:
«Не-е-ет!!!»

И сказала Таня Ване:
«Посмотри, в аэроплане
Кто-то по небу летит.
Это доктор, это доктор,
Добрый доктор Айболит!»

Добрый доктор Айболит
К Тане-Ване подбегает,
Таню-Ваню обнимает
И злодею Бармалею,
Улыбаясь, говорит:

«Ну, пожалуйста, мой милый,
Мой любезный Бармалей,
Развяжите, отпустите
Этих маленьких детей!»

Но злодей Айболита хватает
И в костёр Айболита бросает.
И горит, и кричит Айболит:
«Ай, болит! Ай, болит! Ай, болит!»

А бедные дети под пальмой лежат,
На Бармалея глядят
И плачут, и плачут, и плачут!

Но вот из-за Нила
Горилла идёт,
Горилла идёт,
Крокодила ведёт!

Добрый доктор Айболит
Крокодилу говорит:
«Ну, пожалуйста, скорее
Проглотите Бармалея,
Чтобы жадный Бармалей
Не хватал бы,
Не глотал бы
Этих маленьких детей!»

Повернулся,
Улыбнулся,
Засмеялся
Крокодил
И злодея
Бармалея,
Словно муху,
Проглотил!

Рада, рада, рада, рада детвора,
Заплясала, заиграла у костра:
«Ты нас,
Ты нас
От смерти спас,
Ты нас освободил.
Ты в добрый час
Увидел нас,
О добрый
Крокодил!»

Но в животе у Крокодила
Темно и тесно и уныло,
И в животе у Крокодила
Рыдает, плачет Бармалей:
«О, я буду добрей!
Полюблю я детей!
Не губите меня!
Пощадите меня!
О, я буду, я буду, я буду добрей!»

Пожалели дети Бармалея,
Крокодилу дети говорят:
«Если он и вправду сделался добрее,
Отпусти его, пожалуйста, назад!
Мы возьмём с собою Бармалея,
Увезём в далёкий Ленинград!»

Крокодил головою кивает,
Широкую пасть разевает,-
И оттуда, улыбаясь, вылетает Бармалей,
А лицо у Бармалея и добрее и милей:
«Как я рад, как я рад,
Что поеду в Ленинград!»

Пляшет, пляшет Бармалей, Бармалей!
«Буду, буду я добрей, да, добрей!
Напеку я для детей, для детей
Пирогов и кренделей, кренделей!
По базарам, по базарам буду, буду я гулять!
Буду даром, буду даром пироги я раздавать,
Кренделями, калачами ребятишек угощать.

А для Ванечки
И для Танечки
Будут, будут у меня
Мятны прянички!
Пряник мятный,
Ароматный,
Удивительно приятный,
Приходите, получите,
Ни копейки не платите,
Потому что Бармалей
Любит маленьких детей,
Любит, любит, любит, любит,
Любит маленьких детей!»

Бултых идёт! (Л. Дьяконов)

Гнездо лепили ласточки на каменной стене,
вдвоём в минутки отдыха рассказывали мне,
где были-побывали,
как зиму зимовали,
какие сказки слышали в далёкой стороне.

Пока я щебет ласточек записывал в блокнот,
склонилось солнце к западу, сейчас луна взойдёт.
Но ведь не зря писал я!
Сто сказок записал я!
Вот сказка, как Бултых идёт!
Кто хочет, тот прочтёт!

Есть озеро бездонное, прозрачная вода,
там ласточки-касаточки зимуют иногда.

Когда-то мимо озера охотник проходил,
ел яблоко, а семечко на землю обронил.

Пустило корни семечко в земле береговой,
и выросла там яблоня с кудрявой головой.

Живут в норе под яблоней пять братьев — пять зайчат.
Всю ночь зайчата бегают. Весь день зайчата спят.

Однажды ранним утречком, чуть сон сошёл на них,
сорвалось с ветки яблоко и в озеро — бултых!!!

Сорвалось! С ветки!! Яблоко!!!
И в озеро — бултых!!!

Вскочил зайчонок на ноги
и стал будить других:

— Вставайте, братцы милые!
Беда у нас, беда:
сюда идёт страшилище,
Бултых идёт сюда!

Помчались трусы серые Короткие Хвосты,
хотят скорее спрятаться в колючие кусты.

Бегут они — стараются, торопятся, спешат.
Навстречу им лиса идёт. Они лисе кричат:
— Куда ты, Шубка Рыжая?
Не быть тебе в живых!
Неужто ты не слышала,
что к нам идёт Бултых?

Неужто! Ты!! Не слышала!!!
Что к нам идёт Бултых?
Хватает он,
глотает он
И
малых и больших!!!

«Ой-ой! — лиса подумала — Попала я в беду!
Напрасно я,
несчастная,
на озеро иду!»

Хвостом махнула в сторону и бросилась бежать
А тут кабан устроился на травке полежать.

— Куда так рано мчишься ты? —
захрюкал он лисе. —
Подмокнет шубка пышная
на утренней росе!

Лиса ему ответила: — Не жалко мне меха
Спасти бы только голову! Спасти бы потроха!

Спасти бы! Только!! Голову!!!
Спасти бы потроха!!!
Бултых за мною гонится!
Бегу от Бултыха!!!

И вздрогнул растревоженный взъерошенный кабан.
И топ-топ-топ — затопал он по заячьим следам.

Услышав твердолобого
лесного кабана,
тигр выскочил из логова —
ему уж не до сна!

Тигр! Выскочил!! Из логова!!!
Ему уж не до сна!!!
— Куда ты, Жирный Окорок,
Живая Ветчина?!

— Молчи, Халат с Полосками! —
сказал кабан лесной.—
Трусливых кошек родственник,
не
смейся надо мной!

Трусливых! Кошек!! Родственник!!!
Не смейся надо мной!!!
Сюда идет Страшилище —
расправится с тобой!!!

А был Халат с Полосками и вправду трусоват!
И опрометью бросился от озера Халат!

Друзья! Зайчонку серому приснилась чепуха:
на свете нет и не было злодея Бултыха!

Но так и получается,
когда приходит страх:
один перепугается —
и… все уже в кустах!

Ваня-футболист (К. Авдеенко)

Ходят по морю пираты:
Чух-чух-чух! Чух-чух-чух!
Ловят на море пираты
Нехочух, нехочух!

Пьют вино они, танцуют
В сапогах, в сапогах;
С пушек по морю стреляют:
Ба-ба-бах! Ба-ба-бах!

Птицы в небе раскричались:
«Эгегей! Эгегей!
Уплывайте, рыбы, быстро,
Поскорей, поскорей!

У пиратов много пушек,
Ой, беда! Ой, беда!
Уплывайте все подальше
Кто куда! Кто куда!»

Рыбы в страхе горько плачут
Под водой, под водой,
В море плавают пираты,
Ой-ёй-ёй! Ой-ёй-ёй!

Тут раздался у пиратов
Крик и свист, крик и свист:
«К нам плывёт навстречу Ваня,
Футболист, футболист!

На кораблике бумажном
По волнам, по волнам,
Он несётся, словно ветер,
Прямо к нам, прямо к нам!

Вместе с ним футбольный мячик,
В рюкзаке, в рюкзаке!
Мчится Ваня в океане
Налегке, налегке!

Ох, силён он и отважен,
Чемпион, чемпион!
Поиграть в футбол за морем
Хочет он, хочет он!

Мы его поймаем, схватим
Одного, одного!
Заберем футбольный мячик,
Ого-го! Ого-го!»

Ваня им в ответ качает
Головой, головой:
«Разгулялись вы, пираты!
Ой-ёй-ёй! Ой-ёй-ёй!

Не отдам футбольный мячик,
Он мой друг, он мой друг!
Не бывает крепче дружбы,
Нет вокруг, нет вокруг!

Хватит плакать, рыбы, в море,
Не беда! Не беда!
Победим пиратов вместе?
Да-да-да! Да-да-да!»

Рыбы радостно гогочут:
«Наконец! Наконец!
Вот так Ваня! Наш защитник!
Молодец! Молодец!

Ух, покажем мы пиратам!
Уху-ху! Уху-ху!
А не то нас всех отправят
На уху, на уху!

Крикнем весело пиратам:
«Ну-ка брысь! Ну-ка брысь!
Вместе с Ваней на пиратов
Понеслись! Понеслись!»

Но пираты дразнят Ваню:
«Ты малявка! Ты блоха!
Заберём твой мячик, Ваня!
И рюкзак твой! Ха-ха-ха!

Твой кораблик мы потопим,
Прямо в море! Буль-буль-буль!
Ох, у нас снарядов много,
Много пушек! Много пуль!

На кораблике бумажном
Так и знай, так и знай,
Зря поплыл ты так далёко,
Ай-яй-яй! Ай-яй-яй!»

Но кричит пиратам Ваня:
«Еду к вам! Еду к вам!
Рыбы, мчитесь-ка за мною
По волнам, по волнам!

Пусть пираты нас ругают
Громко вслух, громко вслух!
Ух, покажем мы пиратам!
Ух-ух-ух! Ух-ух-ух!»

Рыбы в море рассердились,
Бьют хвостом, бьют хвостом;
Повернуть хотят пиратов
Кверху дном, кверху дном!

Испугались тут пираты:
«Ох-ох-ох! Ох-ох-ох!»
Удирают вправо-влево
Со всех ног, со всех ног!

Ваня вдаль глядит с улыбкой
На губах, на губах!
Через бортик прыгнул Ваня:
Ах-ах-ах! Ах-ах-ах!

У него силёнок много,
Он спортсмен! Он спортсмен!
Победил пиратов Ваня,
Взял их в плен, взял их в плен!

Птицы весть разносят в небе:
«Тра-та-та! Тра-та-та!
Больше нет пиратов в море,
Красота! Красота!

Не услышим мы на море
Крик и свист, крик и свист;
Победил всех славный Ваня,
Футболист, футболист!

Стало на море спокойно,
Вот дела! Вот дела!
Защитил всех нас Ванюша,
Честь-хвала ему! Хвала!

Не отдал футбольный мячик,
Молодец! Молодец!
Ай да Ваня, славный малый,
Удалец! Удалец!

Будем помнить мы Ванюшу
Все года, все года!
Слава, cлава футболисту!
Навсегда, навсегда».

Вежливый заяц (В. Шамонин-Версенев)

В огороде заяц был,
Между грядок он ходил,
Ел капусту, не краснел,
И морковку тоже ел.
Так и минул скоро час,
Не скрывал он блеска глаз.
Бросил заяц взор вокруг,
Поклонился заяц вдруг:
— Ой, спасибо, огород,
Я наел себе живот!
Будь же счастлив, не болей,
Накормить ты всех сумей!
И побрёл зайчонок в лес,
Смех разносит до небес.
Тут ему навстречу волк.
Заяц как-то сразу смолк.
Волк словечек не искал,
Он глазёнками сверкал:
— Я голодный целый день,
Превращусь уж скоро в тень!
Я тебя, дружочек, съем,
Вмиг избавлю от проблем!
Да зайчонок не дрожит,
Волку заяц говорит:
— Голос, волк, не повышай,
Мне пройти спокойно дай!
Будь ты вежлив и учтив,
Будешь счастлив и красив!
Наглость, волк, большой порок,
Жить иначе ты бы мог!
Волк пред зайчиком застыл,
Взор он с зайца не сводил.
Заяц бросился бежать,
Лап ему уж не сдержать.
Волк не бросился вдогон,
Растерялся как-то он!
Заяц бег свой не унял,
У пещеры заяц встал,
Лил словечки он на свет,
Зайца вежливее нет:
— Ты меня, пещера, скрой,
Может, волк бежит за мной!
В просьбе мне не откажи,
Сердце доброе яви!
И пещера не молчит,
Зайцу тут же говорит:
— Ты не стой, друг, в стороне,
Заходи скорей ко мне,
Обогрею я, спасу,
Не достанешься ему!
Заяц вмиг оторопел,
Внутрь пещеры он глядел:
«О пещера, — говорит, —
Слух мой, знаю, не чудит!
Этот голос мне знаком,
Тут, видать, змеиный дом!»
Только заяц не робел,
Заяц вежлив был и смел:
— Ой, пещера, ты прости,
Нужно мне домой идти!
Ждут меня отец и мать,
Мне нельзя их обижать!
Заяц с ходу и в разбег,
Не считать ему тех рек!
А змея в пещере бдит,
На проход она глядит:
— Зайцев бегать не учи,
В беге зайцы ловкачи!
Заяц этот с головой,
Говорил с пещерой той;
Коль смолчи я в этот раз,
Ох, была б сыта сейчас!
Заяц скоро прибыл в дом,
Вся семейка за столом.
Мама зайчика в слезах:
— Потерял совсем ты страх;
Как же можно так, сынок,
Не ходи за сто дорог!
Всякий есть и зверь, и люд,
Все по-разному живут;
Позабудь ты огород,
Меньше будет нам хлопот!
Заяц слов не рассыпал,
Заяц просто им сказал:
— Вы простите уж меня,
Впредь умнее буду я!
Рядом с ними заяц сел,
Скрыть улыбки не сумел;
Взял капусту и морковь,
Приступил к еде он вновь.

Весёлый воробей (В. Шамонин-Версенев)

Прыг воробушек да прыг,
Ловит он счастливый миг,
То на веточку, то вниз,
Ждёт его внизу сюрприз,
То он зёрнышко склюёт,
То он крошку подберёт;
На сосне ворона бдит,
На воробушка глядит.
Этот бойкий воробей,
Не по нраву дюже ей;
У вороны силы нет,
Той вороне триста лет!
К ней воробушек подсел,
Словом он её задел:
— Вижу, снова ты грустишь,
Взглядом огненным пылишь?
Слов вороне не сдержать,
Начала она брюзжать:
— Ты весёлый больно, друг,
Нарезаешь круг на круг!
Сил в тебе, видать, не счесть
И запас их тоже есть!
Вижу, всё подряд ты ешь,
Не люблю таких невеж!
Вдруг подавишься зерном,
Пожалеешь ты о том!
Улыбнулся воробей,
Он ответил тут же ей:
— Коль зерно не будет впрок,
У меня есть коготок!
Вмиг я вытащу его,
Дел таких на одного!
У вороны вновь вопрос,
Ей пред ним не вешать нос:
— А коль горлом кровь пойдёт,
Кто на помощь позовёт?!
Воробей не унывал,
Он улыбку не скрывал:
— Кровь водой остановлю,
Воду с детства я люблю!
Слов вороне не искать,
У неё словечек рать:
— Лапы ты застудишь вмиг,
Потеряешь бодрый лик!
Воробей крылом взмахнул,
Шеи он пред ней не гнул:
— Их согреет мне огонь,
Так что лап моих не тронь!
Щурит та ворона глаз,
Ей кричать не первый раз:
— А случись в лесу пожар,
Это, знаешь ли, кошмар!
Воробей в улыбке той:
— Крылья я ношу с собой!
Ими сразу помашу,
Вмиг пожар тот затушу!
Вновь ворона не молчит,
Криком лес она крушит:
— Как без крыльев проживёшь,
Если ты их обожжёшь?
Воробей разносит смех:
— Доктор вылечит нас всех!
Не забудет и меня,
Что бояться мне огня!
И ворона снова в крик,
В гневе ей не прятать лик:
— Докторов в лесу тут нет,
Не неси, болтун, ты бред!
Воробей серчать не стал,
Он со смехом отвечал:
— Это, милая, пустяк,
Обойдусь я просто так!
Есть, ворона, сборы трав,
Воздух есть лесных дубрав;
Без таблеток обойдусь,
На природе излечусь,
И, как ты, не буду хмур,
Буду жить, как балагур!
Тут воробушек вспорхнул,
В бор соседний он махнул,
А ворона вдаль глядит,
Вслед ему опять брюзжит.
Ей закрыть уж клюв невмочь,
Ей брюзжать ещё всю ночь.

Волк-дурень (В. Шамонин-Версенев)

Жил на свете умный пёс,
День и ночь он службу нёс;
Охранял хозяйский дом,
Скотный двор при доме том,
И вселял в воришек страх,
Дрался с ними в пух и прах;
Их нисколько не жалел,
Только вдруг он… заболел.
Зол на пса хозяин был,
К псу хозяин стал немил.
Кость ему теперь швырял,
Действо словом упреждал:
— Это вовсе не пустяк,
На хозяйстве пёс-дохляк;
Не резон тебя держать,
Можно живность потерять!
Скоро он решил вопрос,
В чащу леса пса отвёз,
Как в издёвку, посему,
Бросил кость опять ему;
Напоследок больно пнул,
В путь обратный повернул.
Только пёс не знал каприз,
Кость тихонько он догрыз,
Никаких не ждал чудес,
Окроплял слезою лес.
Серый волк уж тут как тут,
Прибежал на самосуд,
С ходу начал пса винить,
Словом злым в лесу сорить:
— Ты не ждал такого дня?
Помнишь, как гонял меня?
Сам попался наконец,
Чёрных душ лихой ловец!
Видно, в службе был ты плох,
На себе ловил лишь блох,
А хозяин — не дурак,
Не таких бивал собак!
Злобой серый волк пылал,
Он на лапы вмиг припал,
Приготовился к прыжку,
Растерзать его, ату;
А потом неспешно съесть,
Будет псу такая месть!
Отвечал спокойно пёс:
— Говоришь ты, волк, всерьёз,
И во мне сомненья нет,
Съешь меня ты, мясоед!
Только знаешь, не спеши,
Сделай дело для души;
Худобу такую жрать,
Можно зубы потерять!
Откорми меня чуток,
Чтоб я лапы хоть волок,
А потом на радость ешь,
Свой желудок мною тешь,
И делишек старых тех
Поминать сейчас бы грех!
Волк задумчиво присел,
Думкой спешной богател.
Стал он вдруг безмерно рад,
Уловил её расклад:
— Ладно, пёс, тому и быть,
Отложу я суд вершить!
Ты уж, правда, больно худ,
Околеешь, от сих блюд;
Самому себе помочь,
Тут слова мне не толочь!
Я к хозяину во двор,
На дворе том блюд — набор!
С места волк набрал разбег,
Совершил на двор набег;
Не жалел для для дела сил,
Псу гуся он притащил.
Приступил к обедне пёс,
Хруст костей в лесу понёс.
Волк гусятинки хотел,
Он на пса с тоской глядел,
Вдруг забылся чутким сном,
Утром лик явил пред псом:
— Вижу, ожил ты чуток,
Приподнять вон морду смог.
Видно, пробил часик твой,
Рассчитаюсь я с тобой!
Пёс не прятал умных глаз,
Не искал тех слов запас:
— Что ты, волк, совсем ослеп?
Я в разок всего окреп!
Принеси ещё поесть,
Не теряй же волчью честь;
Ведь уронишь — не найдёшь,
Как без чести проживёшь?
Призадумался тут волк,
Уловил он в просьбе толк:
— Самому себе помочь,
Тут слова мне не толочь!
Я к хозяину во двор,
На дворе том блюд — набор!
Возвратился волк без сил,
Псу под нос свинью сгрузил,
Не сомкнул дрожащих уст,
Пробубнил себе под ус:
— Вот, принёс тебе кусок,
Запасай скорей жирок!
Он мне будет в самый раз,
Сил моих иссяк запас!
Я уж тоже есть хочу,
Еле лапы волочу!
Пёс свининку начал есть,
Ощутил он радость здесь;
От болезни нет следа,
Воля вновь его тверда,
В мышцах сила та рекой,
Хоть сейчас бросайся в бой!
Волк слюну глотал опять,
В лапах дрожь не мог унять;
Поросёнка взглядом ел,
Всей душой за пса болел:
«Лишь бы он жирком оброс,
В табаке мой будет нос,
А пока я поспешу,
В чаще леса полежу,
А то хворь меня берёт,
Не попасть бы в переплёт!»
И побрёл он глубже в лес,
Чрез минуту в нём исчез.
Думку пёс свою носил:
«Я бы так ещё пожил!
Посему в игру включусь,
За болезнь клещом вцеплюсь,
А свининку я доем,
С аппетитом нет проблем!»
К поросёнку он подсел,
Весь остаток мяса съел,
Завалился отдыхать,
Стал неистово стонать.
Волк на стон явился вмиг,
Потерял он волчий лик,
Начал тихо говорить,
В каждом слове тормозить:
— Вижу, дело-то пошло,
Вон тебя как разнесло;
Если я ошибся, пёс,
Извиниться — не вопрос!
Видеть что-то плохо стал,
Видно, голод так достал!
Пёс валяет дурачка,
Разбитного простачка:
— Ты, наверно, впрямь ослеп,
Не совсем я и окреп,
И чуток ещё б поел,
И тебя бы не объел;
Отправляйся лучше в путь,
Принеси чего-нибудь!
Волк уж мыслил на износ,
Принял все слова всерьёз:
— Самому себе помочь,
Тут слова мне не толочь!
Я к хозяину во двор,
На дворе том блюд — набор!
Притащился он назад,
Пёс барашку был так рад!
Жалкий волк стоял пред ним,
Молвил голосом чужим:
— Поправляйся, пёс, скорей,
Стал мешком я из костей!
Это выше моих сил,
Чтоб голодным я ходил!
Под сосной он тут же лёг,
От бессилья занемог,
Беспокойно очень спал,
Сон про уток созерцал;
В спешке ел он уток тех,
Истеричный сыпал смех
И проснулся мокрый весь,
В сон опять хотел залезть,
Но узрел он рядом пса,
Застил гнев ему глаза:
«Ох, насытюсь я тобой,
Ублажу желудок свой!
Ты на вид совсем не плох
И стоишь на четырёх;
Нужно будет попотеть —
Съесть тебя за раз суметь!»
Волк головушкой качнул,
Странно лапы подогнул,
Щёлкнул челюстью разок,
Вновь на травушку… прилёг.
Пёс горой над ним завис,
Голос пса струился вниз:
— Дурень ты по праву, волк,
Силу всю свою извёл!
Сохнешь, братец, на глазах,
Всей задумке твоей крах!
Ел бы сам, что мне носил,
Дохлый пёс дороже был?
Вот теперь ботвой лежи,
По траве хвостом шурши
И меня винить не смей,
Бестолковый дуралей;
Коль извилина одна,
Это, волк, твоя вина!
Волк на пса с тоской взглянул,
Тяжко с придыхом вздохнул,
Дрожь тихонечко унял,
Размышлять спокойно стал:
«Прав, однако, этот пёс,
Он утёр мне лихо нос;
Нужно должное отдать,
Псу ума не занимать!
Ну, а я и впрямь глупец,
Мыслей глупых тех творец!»
Пёс прокашлялся чуток,
Снова подал голосок:
— Ты пока барашка ешь,
Заполняй в желудке брешь,
У меня же дело есть,
Окажу я другу честь.
Ты меня обратно жди,
Никуда не уходи!
Пёс вернулся через час,
Ведал волку он рассказ:
— Друг работу дать нам рад
И таков его расклад;
На работе не зевать,
Глаз с овечек не спускать!
Охранять их день и ночь,
Разговоров не толочь!
Неохотно отбыл волк,
Не возьмёт никак он в толк:
«Расстарался этот пёс,
Весть благую мне принёс!
Да сейчас не знать каприз,
Ждёт его большой сюрприз!»
Волк в охотку стал служить,
Всех воров нещадно бить.
Пёс доволен другом был,
С ним на равных он служил,
Но прошёл какой-то год,
Волк сменил всей жизни ход.
Преподнёс он всем урок,
В лес овечку уволок.
Там, в лесу, устроил пир,
Словом злым ругал весь мир,
А потом под свой надзор
Он прибрал хозяйский двор;
Опустел тот дворик вмиг,
Каждый день хозяин в крик,
Рвёт и мечет, не унять,
Волка он грозит распять!
Как-то псу пастух сказал:
— Зря на службу волка взял.
Люди правду говорят,
Век от веку уж подряд;
Сколько волка не корми,
Благодарности не жди!
Он всегда на лес глядит,
Рано-поздно убежит.
Да цена потере — грош,
На него не купишь вошь!
Был и я, скажу, знаком,
С эти добрым пастухом,
Мне и ведал он сей сказ,
Посмеялся я не раз;
Экий всё же дурень-волк,
Сунул пёс его в котёл!
Не смеяться здесь нельзя,
Что вы скажете, друзья?

Глупый медведь (В. Шамонин-Версенев)

Правда это или нет,
Проживал в лесочке дед.
Он с весны уж день-деньской
На делянке пашет той.
Скоро осень на порог,
Урожай богатый лёг;
Репа выросла с арбуз,
Сладок деду этот груз,
А излишки он продаст,
Будет денежек запас!
Взялся дед за тяжкий труд,
Тянет репу весом с пуд.
Вдруг, откуда ни возьмись,
Тут медведь и объявись.
Начал с ходу он реветь,
Зло на дедушку глядеть:
— Я хозяин здесь по праву,
На тебя найду управу;
Если хочешь сытно жить,
Урожай давай делить,
Или я не прав, старик?
Развяжи-ка свой язык!
Дед неспешно отвечал,
Перед ним он не дрожал:
— Что ж, медведушко, бери,
Да себя не обдели;
Воля-волюшка твоя,
Возразить тебе нельзя,
А делиться — долг святой,
Поделюсь и я с тобой!
Правда, грубый твой подход,
От нечистого идёт.
Пусть же время судит нас,
По труду нам хлеб воздаст,
Что желаешь ты, вершки,
Аль в земле что, корешки?
Призадумался медведь,
На делянку стал глядеть,
По душе ему ботва,
Просто кругом голова;
Лист широкий, не обнять,
Как его себе не взять?
И медведь на радостях
Деду речь понёс в размах:
— Я беру себе вершки,
Не нужны мне корешки!
Ты в земле копайся сам,
Может, что отыщешь там;
Не такой уж я простак,
Если думаешь ты так,
А не то раскрою пасть,
Вмиг познаешь мою власть!
Дед печальный сделал вид,
На медведя нет обид:
— Бог, медведушко, с тобой,
Коль живёшь ты, как слепой;
На себя потом пеняй,
Да меня не поминай!
Мишка снова кажет злость,
В словесах своих он прост:
— Не тебе меня учить,
Как на этом свете жить!
Все слова мои — закон,
Быть исполнен должен он!
Не грустил дедок ничуть:
— Изложил ты, Миша, суть!
В разговор с тобой вступать,
Это борщ пустой хлебать.
Так давай же, поспешай,
Урожай свой собирай!
И медведь устроил сбор,
В той работе был он скор;
Ненадолго в ней увяз,
Листья все собрал за час,
В лес их шустро уволок,
В яму там пристроить смог.
Принялся за дело дед,
В нём усталости и нет.
Он тянул в улыбке рот,
Без отрыва от забот:
«Сей медведушко — чудак,
В голове его бардак!
Сам не ведал, что творил,
Честно, правда, поделил!»
Вот работе вышел срок,
Урожай собрал дедок;
Репа в том возке горой,
Весел путь его домой,
Посему он песнь запел,
Весь от радости хмелел,
А медведь решил поесть,
Коль припас харчей тех есть.
Пасть он в яму запустил,
Листья с хрустом захватил,
Стал усердно их жевать,
Горечь в пасти ощущать.
Вдруг плеваться Миша стал,
Недовольно заворчал:
— Что за странные вершки,
Как на вкус они горьки!
Это просто жуткий яд,
Неужели их едят?
Свесил в яму Мишка нос,
В ней застрял его вопрос,
И не в силах дать ответ,
Стал ругать он белый свет;
Наругался и замолк,
В новой мысли видел толк;
Деда встретить он решил,
На дорогу поспешил,
Стал его в засаде ждать,
Сон, как муху, прогонять.
Так и утро подошло,
В небе солнышко взошло,
А дедок уж вёз товар,
Чрез лесочек, на базар.
Встал медведушко пред ним,
Взглядом жжёт его своим.
Дед лошадку придержал,
Глазок тех узрел накал,
Речь ядрёную повёл,
Вновь медведя уколол:
— Что, медведушко, грустишь,
Взглядом огненным пылишь?
Как вершки-то, хороши?
Воротит, видать, с души?
Тут медведь давай рычать,
Словом воздух сотрясать:
— Ты язык свой укорочь,
Речи мне твои невмочь!
Голова себе я сам,
Грош цена таким словам;
На возке твоём мешки,
В них-то, верно, корешки?
Лапу сунул он в мешок,
Сочный плод на свет извлёк,
Кинул тут же его в пасть,
Ощутил такую сласть!
Ел плоды он целый час,
Не поднял на деда глаз,
Видно было, переел,
Взгляд его осоловел.
В дрёме он качнул язык,
К деду милостью проник:
— На тебя я без обид,
Коль собою сам и бит!
Будешь, знаю, ты не рад,
Но теперь такой расклад!
В осень будет урожай,
Появлюсь я тут же, знай!
Корешки ты мне отдашь,
А вершки свои продашь,
И перечить, дед, не смей,
Сам себя ты пожалей,
А теперь пора мне спать,
Я устал язык чесать!
Дед спокойно отвечал,
Он ему не возражал:
— Я перечить не могу,
Лучше жизнь поберегу.
Пусть я зудом изойдусь,
Всё-равно тебя дождусь,
А теперь и мне пора,
Заболтался уж с утра;
В словесах совсем погряз,
Как последний лоботряс!
И поехал дальше дед,
На глупца обиды нет.
Мишка в чащу завернул,
Под сосной большой уснул.
Побежали быстро дни,
Калачом их не мани,
И за месяцем второй,
Шёл степенно на покой.
Так и минул скоро год,
Осень встала у ворот.
Деду снова радость в дом;
Урожай его весом;
На делянке чудо-рожь,
Колос к колосу хорош!
Дед в работе снова весь,
А медведушко уж здесь!
Пасть мгновенно он раскрыл,
С ходу деду речь творил:
— Видишь, дед, настал мой час,
Подавай расчёт сейчас;
Собирай живей вершки,
Оставляй мне корешки,
И давай пошевелись,
Силой всею навались,
А иначе быть беде,
Перцу я задам тебе!
Где ж перечить деду тут,
Коль слова такие прут?
Стал он дело продолжать,
Снопы ёмкие вязать,
На лице улыбка вновь,
Будоражит деду кровь:
«Что за глупый-то медведь,
Уже взрослый, вроде, ведь?»
Рожь к обеду он собрал,
Снопы скоро довязал,
Все в возок сложил рядком
И до дому с ветерком!
Вот из виду дед убыл,
Мишка к действу приступил.
Корешки он стал таскать,
Ни секунды не стоять.
Их он взглядом жадно ел,
В удивлении потел:
— Это, что за корешки?
До чего ж они тонки!
Что за этаки дела,
Репа та с арбу была! —
И опять твердит своё. —
Корешки же, ё-моё!
Мишка в лапу их схватил,
В пасть засунуть поспешил,
Чрез минуту сморщил нос,
Стал плеваться на износ;
Отдышался кое-как,
На траву присел, чудак;
Весь огнём стыда горит
И под нос себе бубнит:
— Что за напасть, не пойму,
Горечь снова почему?
Глупый, видно, я совсем,
Раз такую гадость ем!
Так и с голоду помрёшь,
До зимы не доживёшь.
Я, конечно, был бы рад,
Жизни свой сменить уклад,
Но как сделать этот шаг,
Коль мне каждый кустик враг?
Деда мне бы навестить,
Пусть меня он учить жить! —
Тяжело медведь вздохнул.
Правда, с ним я перегнул.
Может, дед меня простит,
Той работой наделит?
Он же видно, добрячок,
Вряд ли станет поперёк.
К деду он бегом бежал,
Перед ним в колени пал,
Стал умишком размышлять,
Начал тихо лопотать:
— Ты меня, дед, извини,
Шибко очень не вини,
В голове моей бардак,
Думал я ей кое-как!
Знаю точно, это грех,
И о днях жалею тех!
Так не дай мне, дед, пропасть,
Глубже в яму ту упасть,
И работу дай мне, дед,
Мне в работе равных нет;
Сила-силушка вот есть,
Не срамить слабинкой честь,
А подружимся с тобой,
Нас не сломит враг любой!
На медведя дед глядел,
От словес его сомлел,
Злом и местью не пылал,
Так медведю он сказал:
— Быть, медведушко, тому,
Научу тебя уму;
Покаянье — сердца крик,
Для души оно — родник,
А помощник нужен мне,
Силы уж мои не те,
Старость знать, дружок, даёт,
К той землице дюже гнёт!
И вот с этих самых пор,
Их обходит даже спор.
Дед с медведушкой друзья,
Их водой разлить нельзя,
А с весны они в делах,
При своих всегда правах.
Осень в радость у друзей,
В дом достаток входит с ней;
В закромах запасов в край,
Все печали забывай;
Только радуйся и ешь,
Песней тихой душу тешь!
До сих пор друзья живут,
Репу с хлебушком жуют.
Там всегда открыта дверь,
Репа та вкусна, поверь.
Да и хлебушек ржаной
Вкус имеет неземной;
Угоститься, друг, не грех,
Приглашают, знайте, всех.

Гугушатия (Т. Травнiкъ)

Именинник с желудями
Испекли нам гугушата.
Чай рябиновый, кленовый,
Чуть с горчинкою сироп
В можжевеловых кадушках.
С медом липовым ушаты
И орехи в звонких ступках
С перемолотым зерном.

И шуршат сухие листья
Песню рыженькую, лисью.
И бегут по веткам мысью
Ручеечки ветерков.
Это снова Октябрина,
Златолистная царица,
Нам брусничной шалью стелет
Омофорный свой покров.

И еще совсем немного —
Зашуршит зима на пробу,
И на землю млечно ляжет
Белоснежный звездный хлопок.

Заискрится и растает.
Так оно всегда бывает:
Неустойчив первый снег —
Чуть напомнив, исчезает.

Гуси-лебеди (Н. Шемякина)

Далеко за горной кручей
Там где лес шумит дремучий,
Там где солнце прячет тени,
Где стоит ночная темень,
Озерко одно искрится.
В нем студеная водица.
Здесь темно всегда, и тут
Гуси-лебеди живут.
Стая белых лебедей,
Что крадут в домах детей.
Здесь избушка есть, и в ней
Нет ни окон ни дверей.
В этой старенькой избушке
Дряхлая живёт старушка,
Что зовут Бабой-Ягой,
С костяной одной ногой.
Гуси-лебеди ей служат,
Со старухой этой дружат.

Вот однажды в ранний час
Строгий шлет она наказ
Своим преданным гусям
Длинношеим лебедям:
— Эй, бездельники, летите
Время даром не тяните,
Мне мальчишку принесите!
Гуси дружно зашумели,
Встрепенулись, загалдели,
И расправив крылья, ввысь
Поднялись и унеслись
За холмы, за сини горы
На широкие просторы,
Где в деревне у реки
Скромно жили рыбаки.

Вот у крайнего у дома
Видят: мальчик незнакомый.
Он на травке под окошком
Мастерит себе лукошко.
Он живет в семье простой
С мамой, папой и сестрой.
Мама с папой по утрам
Уезжают по делам.
Как собрались на заре,
Обещали детворе
Привезти для радости
Пряники и сладости.
И еще, как уезжали,
То сестрице наказали
Со двора не убегать,
Братца Ваню не бросать.
Но сестрица из избушки
Поиграть ушла к подружке,
Бросив братца одного,
И забыла про него.

Гуси тихо подлетели,
Покружили, поглядели,
Быстро мальчика схватили
И на крылья посадили,
Унеслись за облака,
Не оставив ни следа.
Час прошел, прошел второй,
И сестра спешит домой.
Видит: нет нигде братишки.
Может, где мелькнут штанишки?
Может, кто его забрал?
Или в лес он убежал?
Но не видно никого,
Лишь гусиное перо
На скамейке под окошком
В перевернутом лукошке.
Тут сестрица поняла:
Братца стая забрала.

И за стаей вслед сестрёнка
Побежала им вдогонку.
Видит: возле речки
Стоит дымится печка.
— Печка, печка, подскажи,
Путь мне к братцу укажи.
— Пирожок мой съешь ржаной,
Подскажу где братец твой.
— Мне ржаной пирог зачем?
И пшеничный я не ем.
И пустилась дальше в путь.
Долго шла сестра вперёд,
Видит яблоня растёт,
И висят на яблоньке
Наливные яблочки.
— Яблонька, скорей скажи,
Где мой братец, подскажи.
— Яблочки сперва откушай,
А потом меня послушай.
— Мне кислятина зачем?
Я садовые не ем.

И пустилась дальше в путь.
Долго ль коротко идет,
Времени потерян счет.
Видит: перед ней река
Плещется из молока.
Вместо берегов у ней
Затвердел густой кисель.
— Речка, реченька, скажи,
Где мой братец, подскажи.
— Пей кисель молочный мой,
Подскажу, где братец твой.
— Не хочу я твой кисель,
Лучше сливочек налей.

И пустилась дальше в путь.
Лес становится темней,
Пробираться все трудней,
Смолкли птичьи голоса,
Потемнели небеса
И в тени ветвистых елей
Не крадутся даже звери.
Пробралась, и перед ней
Видит: стая лебедей
Спит на озере лесном
Тихим крепким птичьим сном.
И изба на курьих ножках
Без дверей и без окошка.
На земле перед избушкой
Брат ее сидит Ванюшка.
Девочка схватила брата
И пустилась в путь обратный.

А тем временем старуха
Воротилась в дом и сразу
Обнаружила пропажу,
И отправила за ней
Своих преданных гусей.
Девочка бежит вперед,
Стая вслед не отстает,
Машут крыльями, шипят,
Братца отобрать хотят.
Добежала до реки,
Просит: «Речка, помоги!
Спрячь под бережок крутой,
Стая гонится за мной».
— Пей кисель молочный мой,
Лезь под бережок крутой.
Быстро выпила кисель,
Спряталась среди камней.
Поднялась в реке волна
И гусей отогнала.
Побежала вновь вперед,
(Стая вслед, не отстает),
Видит: яблоня растет:
-Яблоня, прошу, укрой,
Гуси гонятся за мной.
— Скушай яблочко скорей,
Прячься средь моих ветвей.
Гуси шумно погалдели,
Так ни с чем и улетели.

Дети дальше наугад
Ищут путь домой назад.
Видят, что у речки
Ждет с пирогами печка.
— Печка, помоги скорей,
Защити от лебедей.
— Съешь ржаной мой пирожок
В печку залезай, дружок.

Время близится к закату
Воротилась сестра с братом,
Огляделись, отряхнулись,
И родители вернулись.
Много было радости,
Пряников и сладостей.

Две лягушки (В. Шебзухов)

В болоте маленьком и грязном
Разговорились вдруг лягушки.
Все об одном болтали дружно,
Мол, жить в болоте стало душно,
Ведь что-то им придумать нужно
Иль кто бы подсказал, несчастным…

Молчала лишь одна лягушка.
Её болтливая подружка
Тем удивила земноводных:
«В горах есть пруд, там чистый воздух!»

Собрались в путь лягушки разом.
Им жаба, не моргнувши глазом:
«Затея — чушь и ерунда!
Не доберётесь до пруда!»

Казалось, не было печали,
Но по дороге им кричали:
«На горы эти не взобраться!»
Пришлось так многим возвращаться.

Остались наши две подружки.
«Коль не взобраться, знать, не врут!»
Та, что болтливая лягушка,
Про горы позабыв и пруд,
Вернулась в душное болото…
Конец не за горами, вот он:

Её подружка — в том пруду.
Ест свежую на вкус еду,
Где воздух чист на все века…
Над головою облака…

Жаль, что по-прежнему… глуха!

Две рыбы (В. Шебзухов)

Сказала крупная рыбёшка,
Вдруг встретив на глубоком дне
Рыбёшку-кроху: «Мы рыбёшек
Съесть можем маленьких вполне!»

В ответ ей улыбнулась рыбка:
«Позвольте-ка и мне сказать:
Что съесть мы сможем — не ошибка,
Но где же маленьких нам взять?!»

Дед-разиня, хитрая лиса и глупый волк (В. Шамонин-Версенев)

Дед поехал на базар,
Кой-какой купил товар,
Рыбки свеженькой припас,
В сани он сложи запас
И, довольный сам собой,
Вновь отправился домой.
Через лес он держит путь,
Не спешит домой ничуть;
Небо, знай себе, коптит,
Самокруткою дымит,
И лошадке нет забот;
Еле-еле сани прёт.
Тут, откуда ни возьмись,
Из кустов лиса явись;
Носом чутко повела,
На дорогу прилегла,
Очи ясные прикрыла,
Про дыханье позабыла.
Дед увидел в тот же миг
Рыжей шубки яркий блик.
Он лошадку придержал,
До лисы в огляд бежал,
С ходу пнул её ногой,
Повернул на бок другой.
Да лиса не кажет хворь,
Терпеливо сносит боль.
Дед прошамкал: — Ну, дела,
Богу душу отдала;
Дармовой нашёл ломоть,
Повезло под старость хоть!
Славны выйдут рукавицы
С этой рыжей-то лисицы,
Но коль выйдет воротник,
Прячь, старуха, в ларь язык;
Укрощай свой буйный нрав,
Ни к чему мне твой устав,
Ведь такой подарок клад,
В дом войдут покой и лад!
Весь в работе на износ,
До саней лису он нёс,
Рядом с рыбой положил,
Мешковиною прикрыл.
В темноте лежит лиса,
Щурит хитрые глаза.
Дед спешит уже домой,
Лошадь гонит пред собой.
Ей, конечно, невдомёк,
Почему спешит дедок,
А лисичка знай лежит,
Нагоняет аппетит;
Рыбку нюхает она,
Вся истомою полна,
Подхватилась, правда, тут,
Довершить позорный труд;
Побросала рыбку в снег,
Из саней пошла в побег,
Собрала её без бед,
Здесь и время на обед,
Как наелась, улеглась,
Подремать решила всласть,
И пока лисичка спит,
Пулей дед домой летит.
Заезжает он на двор
И кричит на весь простор:
— Эй, жена, выходь к саням,
Радуй глаз подарком там.
И, прошу, пошевелись,
За дверьми не хоронись!
Бабка двери на распах,
На него кричит в сердцах:
— Языком молоть постой,
Всё-то ходишь по кривой!
У тебя он стоит грош,
Там и треплешь им, что хошь!
Улыбнулся хитро дед:
— Не в цене такой ответ!
Вон, поди, к саням давай,
С них накидку скидавай!
Там умишком и раскинь,
Что к чему сама прикинь!
Спину я не зря сгибал,
Весь от боли изнывал!
Веры нет его словам,
Бабка двинулась к саням,
Мешковину подняла,
Раскалилась добела,
Кулаком ему грозит,
Дед в смущении стоит;
Рыбий хвост лежит под ней,
Худобой страшит своей!
Бабка гневом налилась,
Деда хаять принялась:
— Ты, я вижу, дед, шутник,
Оторвать тебе язык,
Приложился с утреца,
Нет преграды для словца;
Потому-то так звонишь,
Шутки глупые творишь,
И тобою знамый стыд
Уж давным-давно забыт?!
Дед на бабку не смотрел,
Жаром огненным горел:
«Накатила же напасть,
Перед жёнкой так упасть!
Впрямь, наверно, я дурак,
Как пацан попал впросак!»
Он поведал бабке сказ
И покаялся не раз!
Бабка гнев погнала прочь:
— Что теперь слова толочь?!
Ты давай-ка, дед, уймись,
За добром тем не тянись,
Нам терять уж не впервой,
Бог с ней, рыбой и лисой!
И воспрянул духом дед,
Он готов обнять весь свет;
Начал лошадь распрягать,
Смехом дворик оглашать.
А тем временем лиса,
Приоткрыла уж глаза,
Потянулась и присела,
Принялась опять за дело;
Рыбку стала жадно есть,
Полнить хрустом спящий лес.
Тут же волк к ней подкатил,
Глазки скромно опустил,
Попрошайничать посмел,
Действом сим не тяготел:
— Ты бы, кумушка-сестричка,
Распрекрасная лисичка,
Угостила б меня рыбкой,
Ох и голоден я шибко!
Кверху он глаза поднял,
Взгляд его лису ласкал.
А лиса ему в ответ:
— Для тебя, волк, рыбки нет!
Ты меня хоть захвали,
Будешь плавать на мели;
Лучше сделай резво крюк
И свали отсель, мой друг!
Волк головушкой качнул,
Песню волчью затянул;
На него лиса глядит,
Вся презрением кипит:
— Вот избавлюсь от тебя,
Перепрячу рыбку я!
И она, в глазах с искрой,
Запылала добротой:
— Ладно, волк, чего уж там,
Свой секрет тебе отдам!
Рыбку сможешь сам ловить,
Станешь скоро сытно жить!
Волк тут уши навострил,
Глазки дико округлил,
А лиса себе знай врёт,
Даже глазом не моргнёт:
— У деревни речка есть,
Рыбы в ней уже не счесть!
Прорубь в речке с колесо,
Сделай дело, волк, одно;
Опусти в ту прорубь хвост
И улов твой — не вопрос,
Но до зорьки не вставай,
Больше рыбки запасай,
И живи, не знай забот,
Наедай себе живот!
Волк от радости вскочил,
Когти в наледь запустил:
— Ой, спасибочки, кума,
Голод свёл меня с ума!
Ночки пусть я не посплю,
Много рыбки наловлю!
Побегу, лиса, скорей,
Я до проруби своей!
Он глазёнками сверкнул,
Рысью к реченьке рванул.
А лисе не в тягость бред,
Говорит ему вослед:
— До чего же глупый волк,
В голове его рассол!
Только волку мыслить грех,
Он настроен на успех;
Тот секрет теперь раскрыть —
С сытым брюхом зиму жить.
Скоро волк на речке был,
Хвост он в прорубь опустил,
Пред собою стал глядеть,
Дробно зубками греметь.
А морозец тот крепчал,
К ночи прорубь льдом сковал.
Волк решился было встать,
Да не может зад поднять;
Держит хвост надёжно лёд,
Встать он волку не даёт.
Волк от радости сомлел,
Думкой спешной богател:
«Видно, рыбы там нарост,
От него тяжёл мой хвост!
Только я уж досижу,
Больше рыбки наужу!»
Тут и ночке вышел срок,
Зорька встала на снежок.
Волк настойчиво сидит,
Взглядом огненным искрит,
Да надежды видит след;
С рыбкой будет он в обед
И сожрёт её в присест,
Вновь придёт на свой насест!
Вдруг в тиши раздался смех,
Приподнял волк морду вверх,
На деревню бросил взгляд,
Жизни стал совсем не рад;
Бабы к проруби идут,
Языки беседой трут!
Вёдра в рученьках с бельём,
Кое-кто из них с кайлом!
Ощутил он дикий страх,
Горечь слов понёс в размах:
— Нужно лапы поднимать
И отсель, как конь, бежать!
В драку глупо просто лезть,
Нечем рыбку будет есть!
Изогнулся волк дугой,
Хвост рванул разок, другой;
Не поднять ему тот хвост,
Волк умишком в прорубь врос;
Понимал, что дело дрянь,
Разносил тихонько брань.
Бабы тут давай кричать,
Гром и молнии метать,
Всеми вёдрами греметь,
На глазах его звереть.
Прибежали мужики,
Били волка, чем могли!
Он от боли занемог,
Силы все собрал в клубок,
Взор на прорубь обернул,
Без хвоста в лесок рванул,
И пока от них бежал,
Языком народ чесал,
И лису словечком грел,
Слов отборных не жалел!
До сих пор не понял волк,
Был ли в той рыбалке толк?
И теперь пред ним вопрос,
Где ж ему искать свой хвост?
Может так случится вдруг,
Ты тот хвост отыщешь, друг?
Волк безмерно будет рад,
Волчья жизнь пойдёт на лад;
Ведь смеются неспроста,
Волку стыдно без хвоста!

Дискотека с Бабкой Ёжкой (Н. Пикулева)

У меня есть подружка —
Не лягушка, не кошка.
У меня есть подружка —
Лучшая Бабка Ёжка!
Прилетит на метле
И споёт вам и спляшет,
Нет её веселее
В компании нашей!

Припев:
Айда!
С нами петь и плясать!
Айда!
Огоньки зажигать!
Айда!
Выходи, не робей!
Айда!
Зажигай веселей!

Может, кто-то боится,
Что она разозлится
На лопату посадит
И в печи запечёт?
И такое бывало,
Если слов не хватало,
Злых и вредных пугала,
А невредным — почёт!

Припев:
Айда!
С нами петь и плясать!
Айда!
Огоньки зажигать!
Айда!
Выходи, не робей!
Айда!
Зажигай веселей!

Домовой (Т. Травнiкъ)

Ветер гуляет под крышей. Кряхтит
Рубленый дом, сквозняками вздыхает.
Кто-то чердачный ночами не спит —
Ходит, бормочет, сопит и пугает.

Будто канюк плачет в чаще лесной —
Стонет калитка, качаясь от ветра…
Знаем: в каморке живет домовой,
Он-то и сеет все эти приметы.

То с кондачка раскидает ветошки,
Корпией мусорит, паклей сорит,
В погребе темном играет картошкой,
Из-за корчаги тихонько ворчит.

Малые детки проказника любят:
То молочка, то сухарик дадут.
Как забурчит, они дедушку будят,
Каждую ночь ему спать не дают.

Единожды солгав (В. Шебзухов)

Пастух не раз кричал
Шутя: «Мне помогите!
На стадо волк напал,
Его вы прогоните!»

Сельчанам надоел
Призыв пастуший ложный,
Что отрывал от дел
И жатвы неотложной.

Вот тут матёрый волк
Набросился на стадо…
И затрубил вдруг рог
(Когда тому и надо).

Сельчане важных дел
Не бросили сердито.
А волк овцу лишь съел,
Уж в лес умчался сытый…

Так лгун на помощь звал,
Мол, вор стучится в двери…
Кто раз уже солгал,
Тому не станут верить!

Ёжка поздно вернулась домой (Н. Пикулева)

Месяц вышел молодой,
Хошь – спи, а хошь – пой.

У меня в избушке – тьма,
Заходить боюсь сама,
Страшная минута…
Ёжкин кот, ты тута?
Хоть бы глаз один зажёг,
Посвятил бы на порог.

Тю! Да Ёжкин кот уж спить,
Хоть пали из пушки!
Не с кем и поговорить
Бабушке-старушке.

Жил-был Огуречик (Ю. Яковлев)

Жил-был Огуречик,
Как маленький человечек,
На папу и маму похожий —
Такой же зелёнокожий.

Ночью мама—огуречиха
Напевала сыну тихо:
«Огуречик, Огуречик,
Не ходи на тот конечик:
Там мышка живёт,
Тебе хвостик отгрызёт».

Только глаз не смыкает
Зелёный малыш,
Он все думает:
«Что же за зверь — эта мышь?
Видно, очень опасный,
Рогатый, клыкастый…»

А потом Огуречик подрос.

Надел он шляпу
Из лопуха,
Перо попросил он
У петуха.

Сшил кафтан
Из капустных листков,
Сапоги стачал
Из стручков,

Подпоясался вьюнком,
Словно кожаным пояском,
И отправился странствовать.

Идёт-бредёт Огуречик
Мимо лесов и речек,
Взбирается он на горы,
Перелезает через заборы.

Похрустывает вкусно
Его кафтан капустный.

Шлёпают башмачки —
Гороховые стручки.

Машет шляпой он встречным,
Улыбается ртом огуречным.

Светит круглое солнце ему с высоты.
Смело путник идёт,
Но глядит на кусты:
«Что, как мышь поджидает меня
У куста?
Что, как я возвращусь на гряду
Без хвоста?»

День идёт,
Два идёт,
Три идёт.
Вдруг он видит:
Под деревом плачет щеглёнок —
Желторотый,
Совсем ещё, видно, ребёнок.

Поспешил Огуречик туда.
— Что случилось?
— Упал из гнезда,
И теперь я один тут сижу…
Говорит Огуречик:
— Давай подсажу.
Понадейся на Огуречика! —
И подставил зелёное плечико.

Огуречик зашагал дальше.

Подбежал к Огуречику заяц худой,
Поделился с прохожим своею бедой:

— В кладовой моей пусто:
Ни стручка, ни капусты.
— Не могу тебе, серенький, дать я кочан,
А могу тебе дать свой капустный кафтан.

Заяц сгрыз
Весь кафтанчик капустный
И сказал, облизнувшись:
— Он вкусный!

И снова Огуречик в пути.

Вдруг он видит:
По берегу курица бегает,
И тревожно петух
Кукарекает:
— Наш цыплёнок
Нырнул за утёнком!
Что же будет
С несчастным цыплёнком?!

Ко-ко-ко,
Помоги!
Ко-ко-ко,
Помоги!

Огуречик снимает скорей сапоги,
С головы он срывает лопух
И бежит во весь дух.
Огуречик нырнул
И лягушку спугнул.

Вот пловец-Огурец
Появился в реке,
Жёлтый, мокрый комочек
Он держит в руке.

Не беда, что промок
У ныряльщика пух.
— Жив сынок, цел сынок! —
Поднял крылья петух.

— Вы — герой, Огурец! —
Восклицает отец. —
Ведь, себя не щадя,
Вы спасли нам дитя!
Спасибо вам, Огуречик!

Путешествие продолжается.

Вдруг слышится топот,
Вдруг слышится рёв.
Народ закрывает
Ворота дворов.

— Скорей убегай!
Скорей убегай!
Сорвался с цепи
Бык Напугай!

В этот миг из травы
Придорожной, густой
Кто-то крикнул быку Напугаю:
— Постой!
От меня ты, рогатый, не убежишь!
Я тебя не боюсь.
Мне страшна только мышь!

Наклонил свою грозную голову бык:
— К разговору такому я, бык, не привык.
Это что там за мелкая тварь, не пойму…
На рога я тебя подниму! Му-у-у!..

Тут как схватится чья-то рука
За кольцо,
Что торчало в ноздрях у быка!

И Напугай послушно пошёл за Огуречиком.

— Что за смелый герой?
— Что за храбрый боец?
— Посмотрите,
Да это простой огурец!
— Не простой огурец —
Огурец-молодец!
Может сыном гордиться отец!

Идёт по земле Огуречик зелёный,
Кивают ему придорожные клёны.
Идёт он дорогой прямой,
Идёт он обратно домой.

И тут появилась туча суровая,
Тяжёлая,
Дымная,
Тёмно-лиловая.

И в то же мгновенье,
Как будто каменья,
Посыпался град.

Открытое поле кругом.
Беги, Огуречик, бегом!

Бежит Огурец без оглядки,
Бежит он к родной своей грядке.
И лёг он на грядку,
Как будто в кроватку,
И заболел.

Пришла к нему докторша Свёкла:
— На вас вся рубашка промокла.
Послушаем, как у вас с сердцем.
Пропишем микстуру вам с перцем.

Тут Перец свой красный выставил нос,
И вот что, наморщившись, он произнёс:
— Больной очень крепок,
Он крепче всех репок.
Он будет здоров
И без докторов.

И Огуречик поправился.

Однажды забрёл Огуречик
На самый далёкий конечик.
И видит — зверёк незнакомый
На грядке расселся, как дома.

Хрустит на зубах у него кочерыжка.
— Ты что же здесь делаешь, серый воришка!

Зверёк испугался и убежал.

Тут сказал Огуречику старый отец:
— Ты совсем уже взрослый у нас Огурец!
Ты же мышь с огорода прогнал.
Говорит Огуречик:
— А я и не знал.

Задумался Огуречик —
Большой огурец.

Тут и сказке конечик,
Тут и книжке конец.

Жила-была царевна (Л. Дьяконов)

Жила-была царевна,
Царевна-
королевна.
Красивая-красивая!
Ленивая-ленивая!

Сто четырнадцать служанок
К ней вбегают спозаранок,
поднимают,
умывают,
одевают,
обувают,
а потом
попросят
сесть
и бегом
приносят
есть.

А она откроет рот,
С блюда крошечку возьмет,
Морщится
да корчится:

— Не успела я поспать,
и опять
жевать,
глотать!
Я вчера устала:
Целый день жевала!..

Ленивица-
бездельница
Не ткет и не прядет,
Не жарит
и не варит,
Не моет и не шьет!
Все красится
да белится,
От зеркальца нейдет!
Сидит,
глядит,
уставится:
— Какая я красавица!
Сидит,
глядит,
красуется,
Весь день собой любуется!

Царевне скоро двадцать лет,
А женихов все нет и нет!
Нет принцев, нет царевичей,
Нет знатных королевичей!

Король и рад бы дочь отдать,
Да не хотят лентяйку брать!..

Тогда король послал стрелков
Ловить для дочки женихов:
— Стрелки!
Бегом бегите!
Стрелки!
Кругом глядите,
И кто вам первый встретится,
Тот пусть на ней и женится!..

И час, и два бегут стрелки,
Уже им стало жарко.
Вдруг видят:
в поле у реки
прилежно пашет Марко.

Конечно, он — мужик простой,
но, как известно, — холостой.

Приводят Марко во дворец.
Готовят Марко под венец.
— Ну, Марко, рад?
А он молчит.
Тогда король ему кричит:
— Не так уж дочь моя плоха
Чтоб ей сидеть без жениха.
Женись! — раз я тебе велю,
Не смей перечить королю!

— Сперва я сбегаю домой,
Спрошу у матери родной:
Позволит ли сыночку
Взять в жены вашу дочку?..

В небе звездочка горит,
Мать с сыночком говорит:
— Тебе бы взять хозяйку –
Ведь я уже стара!
А ты берешь лентяйку
С богатого двора!

— Зато она красива!
— Да что же в том, сынок?
Красива!
Всем на диво!
Да очень уж ленива!
Какой в лентяйке прок?

Она — ни сесть!
Она — ни встать!
Она — ни прясть!
Она — ни ткать!
Она — ни мыть!
Она — ни шить!
Как будем мы
с лентяйкой жить?

— А я возьму
бездельницу,
и знаешь — почему?
Красавица
исправится
У пахаря в дому!

— Ну, так и быть, —
сказала мать. —
Тебе с ней жить,
тебе решать!..

Звенят-гремят
колокола,
А свадьба всё ж
невесела!
Царевна-
королевна
Ревёт иcподтишка:
Не хочется царевне
Жить в маленькой
деревне,
Идти за мужика.

Вот пиры отпировали…
Мать и Марко рано встали.
Марко пашет.
Мать прядет.
А царевна — не встаёт!
Белоручка,
лежебока
Отлежала оба бока.
Провалялась целый день,
А подняться было лень.

Солнце близится к закату,
Пахарь Марко входит в хату,
Мать давно его ждала,
всё сварила,
стол накрыла,
чисто в хате прибрала.

Мать и сын за стол присели,
А царевна прыг с постели!
— Дайте мне! –
кричит она, —
Я ведь тоже голодна!

Марко спрашивает гневно:
— Что здесь делала царевна?

— Ничего! — сказала мать. —
Не хотела даже встать!
ночь лежит,
и день лежит,
а за стол бегом бежит!

И сказал царевне Марко:
— Мне тебя совсем не жалко!
Дармоедам нет здесь мест!
Кто ленился, тот не ест!

На него царевна злится,
Спать без ужина ложится!…

Быстро ночка миновала.
А как зорька занялась,
Марко встал
и мама встала,
И царевна… поднялась!

Ах, как трудно царской дочке
Натянуть самой чулочки!
Одеваться — тяжело,
Обуваться —
наклоняться —
спинку горбиком свело.

Вот обулась
и оделась,
потянулась,
огляделась.
Время к полудню идёт,
Марко борозду ведёт.

И высок он, и силён он!
Ярко солнцем озарён он!
И в сиянии лучей
краше принцев и царевичей
и заморских королевичей
показался Марко ей!..

Мать за прялкою сидит,
а царевна говорит:
— Мама! Мама! Я уж встала!
Я бы вам бы помогла!
Кабы веник отыскала,
я бы в хатке подмела!

Подмела царевна в хатке,
притащила дров в охапке,
засучила рукава,
стала в печку класть дрова,
А потом нашла корыто:
— Мама! Что у нас немыто?
Вёдра — цап — и вниз, к реке,
С коромыслом на руке.

Солнце близится к закату,
Пахарь Марко входит в хату.
А царевна все стирает,
вынимает,
выжимает
И несет бельё на двор —
Весь увесила забор.

Мать и сын переглянулись,
просияли, улыбнулись.
Марко сбегал за женой
и ведёт её с собой:
— Для тебя готово место!
За столом
втроём
не тесно!

Снова утро наступило.
Солнце землю озарило.
Просыпается дворец.
А король вовсю хлопочет,
навестить дочурку хочет, —
он ведь, всё-таки, отец!

Вот и хата, и хозяйка.
— Эй, хозяйка,
отвечай-ка!
Как здесь дочь моя живёт?
Что здесь ест? И что здесь пьёт?

— Нам, батюшка, не верится,
что это — дочь твоя!
Была она бездельница,
а стала — рукодельница,
всё делает, как я!..

Она у нас — работница!
И прясть, и ткать — охотница!
И шить,
и мыть,
и щи варить,
и печь топить,
коров доить,
на речку по воду ходить!..

А царевна-
королевна
слышит эту похвалу,
и смутилась,
застыдилась,
встала столбиком в углу.

А король уже подходит,
с королевны глаз не сводит:
— Здравствуй, дочка!
Вот и я!
Здравствуй, милая моя!

— Здравствуй, папа! Очень рада!
Побеседовать бы надо,
только некогда сейчас —
много дел с утра у нас!

Я пойду доить корову.
Ну, а ты — сними корону!
Помоги-ка
нам,
отец,
Наруби-ка
нам
дровец!
Если дров ты не нарубишь, —
с нами ужинать не будешь!
Дармоедам нет здесь мест!
Кто ленился — тот не ест!

Заколдованный лес (Н. Хилтон)

В заколдованном лесу
Повстречал барсук лису.
— Здравствуй, рыжая сестрица!
Я хочу здесь поселиться.
Под огромным лопухом
Я себе построю дом.
Стану я твоим соседом,
Приглашу тебя к обеду.

Лиска встала в полный рост.
Распушила рыжий хвост,
Посмотрела свысока
На беднягу-барсука
И сказала: — Мы, принцессы,
Проявляем интересы
Только к знатным женихам.
Их узнаем по мехам.

Удивился наш барсук:
— Не жених я, просто друг.
Да и шубку я свою
Никому не продаю.
Самому она сгодится.
Ты же, милая сестрица,
Драгоценными мехами
Зря гордишься перед нами.
Мы, простые барсуки,
В этом деле знатоки.

Возмутилась лиска: — Ах!
Что ты знаешь о мехах?!
Видно по твоей одежде —
Ты грязнуля да невежда.
И сорокам на потеху
Барсукам хвалиться мехом.
Я же знатная лисица.
Скоро еду за границу
Демонстрировать меха.
Там найду и жениха…
Или даже сразу двух.
Ты же лезь под свой лопух.

Почесал барсук за ухом,
Повздыхал, собрался с духом,
Нацепил очки на нос.
Посмотрел и произнёс:
— Извини меня, сестрица,
Может ты и впрямь царица.
Только вот сдаётся мне.
Что на подиум к зиме
Выйдет модная девица —
Человек, а не лисица,
В шубке дивной красоты…
Жаль, что не увидишь ты
Столь желанного успеха
Своего родного меха.
Жрицам модного гламура
Зверь не нужен, только шкура.

Я советую отныне:
Усмири свою гордыню.
Стань радушней и добрей.
Расколдуйся поскорей!

Палочкой взмахнул барсук,
Начертил волшебный круг.
Что-то в нём нарисовал
И лису расколдовал.

Вмиг сменился лисий нрав:
— Ты, мой друг, конечно прав!
Стыдно мне, прости плутовку.
Подарю тебе подковку
К новоселью. Строй избушку,
Буду я тебе подружкой.

Удивился лес: — Похоже,
Тот барсук волшебник тоже.
А казался простаком.
Жить хотел под лопухом.

В это время на поляне
Полным ходом шло гулянье.
Подошли барсук с лисою,
Посмотрели — что ж такое?!

Мишка распевает песни.
Суслик прыгает на месте.
Черно-бурый дядька-лис
Вверх ногами, носом вниз,
Под малиновым кустом
Дирижирует хвостом.
А задорные зайчата,
С виду милые ребята,
Барабанят громче всех,
Заглушая волчий смех.
Скачет весь лесной народ.
Нескончаем хоровод.

А на дереве высоком
Черный ворон зорким оком
За гуляньем наблюдает,
Хмурит брови и вздыхает:
— Как прекрасен был наш лес.
Но спустилась тень с небес.
Изменились звери, птицы…
— Эй! — окликнула лисица, —
Черный Ворон, что за праздник?
Вновь гуляет волк-проказник?
Беззаботный весельчак!
Не унять его никак…

Тут из норки вылез крот:
— Волк гуляет круглый год.
Вместе с ним кутит зверьё.
Горе горькое моё —
Малым деткам спать пора.
Но обрушилась нора
Под медвежьими ногами.
Ведь плясали прям над нами.
Тишины хотим. Однако
Нет управы на гуляку.

С ветки спрыгнула бельчиха:
— Разобрало волка лихо,
День и ночь навеселе.
Нет житья моей семье.
Детвора не спит ночами,
Огрызаться стала с нами,
Подражая злому волку:
Собрала грибы в кошёлку
И повесила на ель —
Не найти грибов теперь!
Все запасы растащили,
И сосну с дуплом спилили
На дрова для шашлыков
Из моих грибов. Сынков
Чем теперь кормить я буду?
Хлам валяется повсюду.
Засорили нам поляну,
Скоро все цветы завянут.

— Ж-жалко ж-же! — жужжит пчела. —
Мёд здесь был ещё вчера.
А сегодня вместо мёда
Кто-то вылил в соты воду.
Весь наш солнечный нектар
Съел медведь. Какой кошмар!
Разорён пчелиный улей.
Пчёлы с горя все заснули
Вечным сном. От этих мук
Ты спаси нас всех, барсук!

Почесал барсук за ухом,
Повздыхал, собрался с духом,
Нацепил очки на нос.
Посмотрел и произнёс:
— Непорядок, это точно,
Нужно лес очистить срочно
От лихого колдовства,
Баловства и воровства.
Я, конечно же, не прочь
Вам, друзья мои, помочь,
Только каждый божий зверь,
Постучавшись в вашу дверь,
Получить отныне должен
То, что вам всего дороже,
А взамен оставить с вами
То, что вы дадите сами.
Щедрый станет богатеть,
Жадный — чахнуть и беднеть.

Палочкой взмахнул барсук,
Начертил волшебный круг,
Что-то в нём нарисовал
И зверей расколдовал.

Пчёлки сразу вновь ожили.
Зажужжали, закружили,
А медведь сказал, краснея:
— Ох, простите дуралея!
В центр вышел серый волк,
Извинился и примолк.
Не видать былой отваги,
Стыдно стало бедолаге.

Распрямился гордый лес,
Поднял ветки до небес.
— Спас барсук моих зверей,
Знать, и правда, чародей!
Вмиг сороки новость эту
Разнесли по белу свету.

Поклонился всем барсук,
Попрощался было, вдруг
Видит он — издалека
Два напуганных зверька
Машут лапками и плачут:
— Помогите нам, иначе
Пересохнет в речке брод,
Вымрет весь наш древний род.
Заколдована река,
Обвалились берега,
Очень плохо нам, бобрятам.
Вся вода ушла куда-то,
Дом увяз в болотной тине.
Станет сухо, как в пустыне,
В нашем родовом местечке,
Если не спасёте речку.

Поспешил барсук навстречу:
— Кто ж так речку искалечил?
Без реки нам всем беда.
Вместе все пойдём туда!
Собирайся, косолапый,
Ты ведь тоже пил когда-то
Из чудесного ручья.
Нынче очередь твоя
Отплатить реке добром.
Всех, живущих за бугром,
Позовём мы на подмогу.
Ну, скорее в путь-дорогу!
Всё, что портили годами,
Мы должны исправить сами.
Вновь вернётся к нам вода.
На субботник, господа!

Подхватил медведь лопату,
Грабли дал родному брату.
Вёдра в лапы взяли волки,
Ёжик распушил иголки,
Словно щётка стал ершистый:
— Всё почищу, будет чисто!

Лиска встала в полный рост:
— Лучший веник — лисий хвост!
Черно-бурый дядька тоже
В этом деле нам поможет.

Зайцы с белками гурьбою,
Соревнуясь меж собою,
Побежали вниз к реке,
Без поклажи, налегке.
Следом, лязгая клыками,
Кабанихи с кабанами:
— Всё вокруг мы перероем
И проход воде откроем.

Улыбается барсук.
Чертит свой волшебный круг,
Говорит благую весть:
— Быть воде! Копайте здесь!
Мусор в кучку соберите
И в костре его сожгите.

Закипело вей кругом —
Разобрали бурелом,
А из нового ключа,
Кувыркаясь и журча,
Полилась вода живая
На луга родного края.

Взвился ворон в облака,
Видит — вольная река
Разлилась меж берегами:
— Вы меня вернули сами!
А барсук не ворожил,
Просто всех вас подружил.

Огляделся гордый лес:
— Где ж барсук? …Барсук исчез.
Может, не было в помине?
Неизвестно и поныне,
Только лес беречь теперь
Будет каждый божий зверь.

Заяц-врун (В. Шамонин-Версенев)

Заяц-врун был очень мил,
Жил в лесу себе и жил,
Врал зайчонок каждый день,
Тёр язык о каждый пень.
Как-то он в траве лежал,
На полянке взгляд держал.
Сжался заяц в страхе в ком,
Страх гуляет жуткий в нём.
На поляночке лиса,
Щурит хитрые глаза,
На поляночке и рысь,
Взгляд её терзает высь,
На поляночке медведь,
Мишке в небо не глядеть,
На поляночке и волк,
Он глядел на всех и цвёл.
Вдруг медведь в траву присел,
Тут же словом рысь задел:
— Рысь трусливее всех нас,
Хоть и сил в ней есть запас!
Рысь с трудом сдержала злость,
Ей медведь — что в горле кость!
Улыбнулся Мишка вдруг,
Огляделся он вокруг:
— Пошутил я, рысь, прости,
Мне словечки не скрести!
Волку дай поговорить.
Взялся он лису винить:
— Говорить про рысь мне грех,
Вон лиса трусливей всех!
Знаю суть её нутра,
Не дожить мне до утра!
Вмиг лиса рванула в бой,
Перед ним она горой:
— Сам ты, волк, не больно смел,
Пред кабанчиком сомлел;
Не жалел ни лап, ни сил,
О пеньки все когти сбил!
Да и ты, медведь, слабак,
Иль сказала я не так?!
Появись двуногий здесь,
Ты б пред ним растаял весь!
Мишка в злости двинул к ней,
Не скрывал своих страстей,
Рысь вдруг стала волка клясть,
Перед ним держала власть!
Та ворона тут как тут,
Речь её не знает пут:
— Среди вас здесь слабых нет,
Не смешите белый свет!
Вон в траве лежит ваш трус,
Он устроит всех на вкус!
Радость тем зверям не скрыть,
Им бы чем перекусить.
Стих мгновенно дикий крик,
Тишиной наполнен миг.
Заяц в страхе стал силён,
Как бежал, не помнил он;
Прибежал к друзьям на сход,
Вдруг открыл опять он рот:
— Все вы трусы, а я нет,
Знайте мой, друзья, секрет!
Встреча была непростой,
С рысью, волком и лисой,
И с медведем мы сошлись,
В споре скоро подрались;
В нём пятнадцать дураков,
Он, зайчата, бестолков,
Да и в драке Мишка хил,
Я его поколотил!
Волк, друзья, совсем слабак,
Быстро он пред мной размяк,
И лиса труслива — жуть,
В страхе глаз ей не сомкнуть,
Рысь — совсем уж как дитя,
Предо мной синела вся,
И бояться их нам грех,
Их побьём мы разом всех!
Старый заяц не смолчал,
Слёз своих он не скрывал:
— Век живу и век дрожу,
Век в норе своей лежу!
Страх я холил каждый день,
Стал от страха, словно тень,
Что ж мы, зайчики, стоим,
Жизнь в малинку превратим.
Нам теперь не унывать,
Будем жить, не горевать!
Зайцы двинулись все в лес,
Каждый вдруг к утру исчез.
Заяц-врун их ждёт-пождёт,
Сам с собой он речь ведёт,
И врунишке невдомёк:
Им исчезнуть он помог.

Заяц и лиса (В. Шамонин-Версенев)

Был у зайца дом большой,
Крепкий, светлый, лубяной.
У лисы был домик тоже,
Он лисой из снега сложен,
В снежном домике — нора,
Зимовала в ней она;
От морозов тех тряслась,
Всех зверей ругала всласть,
У кого есть уголок,
Где уют, тепло, пирог.
Тут весна примчалась в лес,
Солнце глянуло с небес;
Лес наполнился теплом,
Снег растаял быстро в нём,
Зацвели цветы в лугах,
Всюду слышен гомон птах,
Насекомых хоровод,
В буйных травах жизнь куёт;
Всем живётся веселей,
От букашек до зверей!
Да лисе не радость день,
Ходит по лесу, как тень.
Дом её растаял весь,
Не до радости ей здесь,
А у зайца дом стоит,
В нём зайчонок крепко спит!
И лиса взялась за ум:
— Не свихнуться мне от дум!
Нужно время не терять,
Дом у зайца отобрать!
Пусть он спит в траве густой,
Есть в лесу закон такой;
Кто сильнее, тот и прав,
Соблюдает пусть устав!
Очень рано, поутру,
Зайца встретил пёс в бору:
— Что ты, заяц, так ревёшь,
Слёз совсем не бережёшь?
Я готов тебе помочь,
Что слова стоять толочь!
Заяц душу псу раскрыл,
Дать ему ответ спешил:
— От обиды плачу, пёс,
Да видать, не хватит слёз!
У меня была изба,
А теперь я — голытьба!
Ворвалась лиса в мой дом,
Я из дома — кувырком!
В нём теперь она живёт,
Сны смотреть не устаёт.
Был спокоен рыжий пёс,
Говорил себе под нос:
— Прекрати-ка ты реветь,
Скоро будешь песни петь!
Дело, заяц, по плечу,
Как залаю, зарычу;
Убежит она, поверь,
Пострашней лисы я зверь!
Так давай же, поспешим,
Домик твой освободим!
Шли лесочком заяц с псом,
Пёс увидел скоро дом;
У окна лиса сидит,
Из окна на лес глядит,
Чай с медком неспешно пьёт,
От блаженства вся цветёт.
Пёс от ярости вскипел,
Сам собой он не владел:
— Эй, плутовка, дом оставь,
От хлопот меня избавь;
Не оставишь подобру,
В порошок тебя сотру!
Да лисе что муха пёс,
Отмахнуться — не вопрос:
— Ах ты, рыженький храбрец,
Твой умишко — холодец!
Вот достану пистолет,
Вмиг отправлю на тот свет!
И храбрец мгновенно сник,
Головой к земле поник,
Вдруг пустился наутёк,
В неизвестность перетёк.
Заяц по лесу идёт,
Заяц снова слёзы льёт.
Подошёл к нему медведь,
Начал зайчика жалеть:
— Что ты, заяц, так ревёшь,
Слёз своих не бережёшь?
Я готов тебе помочь,
Что слова стоять толочь!
Заяц ведал Мишке сказ,
Обо всем и без прикрас,
И про пса ему сказал,
Как с позором тот сбежал.
Мишка очень стал сердит,
Лапой кумушке грозит:
— Это знаешь, стыд и срам,
Я урок ей преподам;
Во мне силушки не счесть,
В драку лисоньке не лезть,
Лишь на мне оставит взгляд,
Ей из дома нет преград!
Заяц Мишку вёл тропой,
К дому прибыл Мишка злой;
У окна лиса сидит,
Из окна на лес глядит,
Чай с медком неспешно пьёт,
От блаженства вся цветёт.
Мишка в злобе стал хмелеть,
На весь лес давай реветь:
— Эй, лиса, из дома прочь,
Может быть, тебе помочь?
А не то сейчас взорвусь,
В драке я не промахнусь!
Да лисе забот не знать,
У неё словечек рать:
— Ах ты, глупенькое чудо,
Поспеши сбежать отсюда!
Вот достану пистолет,
Вмиг отправлю на тот свет!
Мишка странно закряхтел,
Разом как-то пропотел,
Вдруг пустился наутёк,
В неизвестность перетёк.
Заяц по лесу идёт,
Пуще прежнего ревёт.
Бык к зайчонку поспешил,
С ходу с ним заговорил:
— Что ты, заяц, так ревёшь,
Слёз своих не бережёшь?
Я готов тебе помочь,
Что слова стоять толочь!
Он быку поведал сказ,
Слёз не сдерживал ни раз;
Рассказал ему про пса,
Про медведя-чудака.
Возмутился хмурый бык,
Перешёл на дикий крик:
— Я нахалов не терплю,
Покажу ей мощь свою!
У меня рога — что сталь,
Мне лису совсем не жаль!
Поспешил бычок на суд,
К дому слов принёс он пуд;
У окна лиса сидит,
Из окна на лес глядит,
Чай с медком неспешно пьёт,
От блаженства вся цветёт.
Бык задрал до неба нос,
Ей огонь в словах понёс:
— Дом, лиса, освободи,
Во мне зверя не буди;
Если я уж разойдусь,
То, поверь мне, не уймусь!
А лиса не дует в ус,
У неё козырный туз:
— Убирайся, хилый бык,
Иль ты битым быть отвык?
Вот достану пистолет,
Вмиг отправлю на тот свет!
Обуял быка тут страх,
Бык растаял на глазах;
Вдруг пустился наутёк,
В неизвестность перетёк.
Заяц по лесу идёт,
Горьких слёз уже не льёт.
Он лису за грех простил
И задумкой новой жил;
Не жалеть о доме том
И построить новый дом!
Тут к нему шагнул петух,
Правит в стоечку треух.
Величав и строен он,
Видно сразу, что умён;
На крыле его — сума,
В край затёртая она.
На красавца заяц глядь:
«В доме им бы моль пугать!
Нужно мимо мне пройти,
С ним те речи не плести!»
Проявил петух напор,
Начал с зайцем разговор:
— Мне тебя, дружочек, жаль,
Гнёт тебя к земле печаль!
Я готов тебе помочь,
В порошок её столочь!
Заяц ведал Пете сказ,
Очень быстро в этот раз.
Умолчал он лишь про пса,
Про медведя и быка;
Развернулся и за куст,
Только слышен веток хруст.
Да петух был не из тех,
Чтоб прощать кому-то грех.
Зайцу он уйти не дал,
У ручья его догнал:
— Нет, зайчонок, ты постой,
Не пойдёт расклад такой;
Наконец мне выпал срок,
Погонять лису разок!
Ну, а выйдет по уму,
Дом тебе я, друг, верну,
И давай же двинем в путь,
Изложу у дома суть!
Им хватило пять минут,
Чтоб найти себе приют;
Из-за кустиков глядят,
У окна лисичку зрят,
Пьёт она чаёк с медком,
Глазки кажет с огоньком.
Петя клювик приоткрыл,
Словом зайчика грузил:
— Тут, в суме, хлопушек — тьма,
Будет рыжей не до сна!
Только я пойду в разбег,
Не смыкай, зайчонок, век;
Хлопай ими, не робей,
Их для дела не жалей!
Понял зайчик свой урок,
Резво в кустики залёг,
Разложил хлопушки в ряд,
Насолить лисе был рад.
Петя бросился вперёд,
Диким голосом орёт:
— Помогите, караул,
Просыпайтесь, кто уснул!
Заяц тут уж не сробел,
Дело делать он умел;
Выстрел шлёт один, второй,
Полнит эхом лес густой.
А лисичка нос в окно,
Сердце страхом ей свело:
— Что за выстрелы, петух,
Вижу, твой повержен дух?
Петя встал пред ней столбом,
Пот бежит с него ручьём:
— Это, лисонька, всё так,
По пятам шагает враг!
Их, охотников, не счесть,
И средь них лихие есть,
И они тебя убьют,
Шкуру враз с тебя сдерут,
А теперь, лиса, прощай,
Злом меня не поминай;
Не хочу я к ним попасть,
В котелочек их упасть!
Из меня-то жирны щи,
А потом ищи-свищи!
Скрылся шустро он в кустах,
Из кустов тут снова — бах!
У лисы сердечко тук,
Мысль её пошла на круг:
«Прав был этот петушок,
Смерти чую запашок!
Пропадай же этот дом,
Коль я мёртвой буду в нём!»
И лиса за двери шмыг,
В лес рванула напрямик;
За верстой версту верстать,
В неизвестность утекать,
А зайчонок счастлив был,
Петю он благодарил,
Славил друга на весь лес,
Не жалел совсем словес.
Скоро с заячьей избой,
Дом петух поставил свой,
Чай они частенько пьют,
В гости всех к себе зовут.
Средь гостей тех был и я
И была моя семья.
Чай с медком мы пили все,
Вспоминали о лисе,
Где она теперь живёт,
И не ведает народ,
Лишь недавно наш петух,
Вынес нам из чащи слух;
Та лиса живёт зимой,
В ледяной избушке той,
Словом злым зверей корит,
Вновь от холода дрожит!
Почему ж один урок,
Не пошёл лисичке впрок,
Чтоб поставить крепкий дом,
Наслаждаться жизнью в нём?
Значит, лисоньку нам ждать,
Домик свой оберегать,
Посему, закрой ты дверь
И словцу её не верь!

Звёздные войны (В. Косовицкий)

НЛО, как на прогулке
Атмосферу бороздят,
Во дворе и переулке
Дразнят взрослых и ребят.

Кто поможет разобраться?
Постоит за нас горой?
Без раздумий будет драться
Только сказочный герой!

Стала старой, не годится
Наша бабушка Яга,
Водяной весь из водицы,
Чёртик? Нет! Малы рога!

Может, леший? Этот струсит,
Стал Кащей довольно стар,
Кот Баюн? Тот не укусит,
Лишь Горыныч — суперстар.

Вступит в бой, без просьбы даже,
Замечательный спортсмен,
Удаль всем свою покажет
Трёхголовый супермен.

Зимовье зверей (С. Медофф)

Садись поближе, солнышко!
Дай ручку — так уютнее.
Вдвоём вообще нескучно и
Нестрашно в темноте.
В холодный вечер пасмурный
Послушай сказку теплую
О дружбе и товарищах,
Что выжили в беде.

Часть первая. Петух

В одной деревне маленькой
Дед с бабой жили бедные.
Всё ничего, но к старости
Характер еще тот!
Их дети давно выросли,
По городам разъехались,
А приезжали изредка —
Четыре раза в год.

Вот день такой приблизился.
Готовились отпраздновать
Не просто день рождения,
А деда юбилей.
Решали все заранее…
И сразу же поссорились —
Ну не сошлись во мнениях,
Чем потчевать гостей.

Всё будет по-богатому, —
Планировала бабушка, —
Гуся зажарим в яблоках»…
«Нет, лучше петуха, —
Дед возразил решительно, —
Гуся — не сильно жирно ли?»
Он был слегка прижимистым.
А честно — не слегка.

Петух — он птица нужная, —
Старуха прекословила, —
Вдобавок уже старый он
И будет жестковат».
«Хоть стар, зато как бешеный
Орет. Не хуже радио,
Когда оно на площади
Транслирует парад.

А у меня бессонница,
Всю ночь лежу, ворочаюсь.
Чуток вздремну — кукареку!
Я почему опух?
Защитная реакция!
Ты даже не заметила!
Тебе дороже кто, скажи —
Твой муж или петух?»

«Мне? Мой петух, конечно же,
Он хоть не пьет!» Дед вскинулся:
«Как мне не пить? Не выспишься —
Болит все естество.
Весь день лечусь и мучаюсь»…
«Ну ладно, — баба сжалилась. —
Гусь подождет, действительно.
Съедим на Рождество».

«Ну, за здоровье!»! — рюмочку
Дед хряпнул. Баба хмыкнула,
С размаху дверью хлопнула,
А он ей плюнул вслед…
Старухе жалко Петеньку
И вкусненьким побаловать —
Отборной кукурузою
Решила напослед.

Петух наелся досыта,
Сел на забор, откашлялся,
Прочистив горло, весело
Сказал: «Сейчас спою!»
И закричал: «Кукареку!
Как любит меня бабушка
За масляну головушку,
За шелкову бородушку,
Я тоже всех люблю!»

Злой дед в окошко выглянул,
Швырнул горшок с гортензией,
Что подвернулся под руку,
Но в Петьку не попал.
Досталось кошке! Песельник
В хлев заскочил, запыхавшись:
«Свинья, ты это слышала?»
«Хррр, что? Как ты орал?»

«Бездушное животное!
Ну что ты смыслишь в пении!
А дед меня вот только что
Цветами забросал!»
Ну, а старик тем временем
Стал нож точить старательно,
При этом приговаривал:
«До встречи в супе, хам!»

В три ночи, как положено,
Петух захлопал крыльями:
«Кукареку! Кукареку!
Пою я — слышно за реку!
Не сплю, хозяйство стерегу!
Спокойно спите, бабушка!
Спокойно спите, дедушка!
Я тут, я начеку».

Тут кошка: «Зря стараешься!
Зарезать тебя вздумали.
Денёк-другой покормишься
И попадешь в ощип».
«Куд-куд-куда? Не может быть!
Ведь я петух, не курица!»
«Ты хуже, но вполне сойдёшь
На холодец и щи».

«Но я певец! — отчаянно
Вскричал петух обиженный, —
Меня варить!? Предатели!
Ко-кой я был слепец!
Скажи, что это розыгрыш.
Они это не сделают!»
«Я разговор подслушала.
Поверь, тебе конец.

У деда день рождения,
Обед сготовят праздничный.
Ты главным блюдом числишься,
Хоть, правда, ты и стар»…
«Кто? Я? Ко-ко! Художника
Легко обидеть, — сетовал
Петух, но вскинул голову:
«Не стар я — Super Star!

Я ухожу! Все кончено!
Спасибо тебе, кошечка…
Пойду за солнцем ласковым,
Куда глаза глядят».
Потом прочистил горлышко
И закричал: «Кукареку!
Здесь оставаться не могу,
В чужие страны я бегу,
В свободную Америку,
А может быть, в Японию…
Едят там суши и треску,
Таланты не едят».

«Но есть загвоздка! — кошечка
Ехидно промяукала, —
Пути к границам родины
Проходят через лес,
А там полно поклонников
Поющей петушатины…
Как только в чащу сунешься —
Сожрут в один присест».

Петух ответил: «Видел я
Не раз лису в курятнике.
Она хватает тех из нас,
Кто в обморок упал.
Тут главное — реакция
И самообладание.
Уж ты поверь, частенько я
Лису за хвост трепал!»

Когда старуха утречком
Его не обнаружила,
Чуть не до слез расстроилась,
Подумала — лиса.
Ей, в силу ее разума,
Не приходило в голову,
Что курица безмозглая
Могла сбежать в леса.

Потом она подумала,
Что всё, наверно, к лучшему,
Ей даже стало радостно,
Что вышло по её.
«Таки гуся зарежем мы!
Нет петуха!» — с издевкою
На ухо деду спящему
Шепнула. «Ё-моё!

Да режь хоть всех, мне побоку», —
Дед отмахнулся, все еще
Не до конца проснувшийся…
Как вдруг вскочил: «О, черт!»
И мигом чёртик маленький
Возник, словно из воздуха,
И, подбоченясь, выскочил
У бабы за плечом.

Она все тараторила,
Как вышла, как насыпала,
Как позвала, как бегала,
Как думала спасти…
А чёртик на плече ее
Все жесты передразнивал,
Да так похоже, бестия,
Что глаз не отвести.

Дед, рот раскрывши, пялился,
Захохотал — не выдержал.
Тут бабка брови сдвинула:
«Тебе все ха-ха-ха,
А веселиться не с чего!»
Старик, кряхтя, под лавочку
Нагнулся, взял бутылочку:
«Помянем петуха!»

Старуха вышла нервенно,
Крутнувшись так, что чёртушка
Вниз полетел, но все-таки
Успел в последний миг,
Перевернувшись в воздухе,
Схватить завязку фартука.
Повис и ножку выпрямил,
И показал язык.

Часть вторая. Гусь

А в это время кошечка
К гусю спешила с новостью.
Он склевывал калачики
Задумчиво в траве.
«Всё, гусь, готовься к худшему,
Тебя зарежут вскорости.
Рождественскую миссию
Не выполнить тебе».

«Га-гак? Уже? Не может быть!
Я столько назагадывал!
Хотел погибнуть с пользой я,
Красиво, как герой!
Мечтал я в ночи зимние
В га-гамаке полеживать,
И чтоб меня орехами
Кормили, курагой»…

«Ну что за бред горячечный?
Коль ты сейчас не смоешься,
То склеишь ласты к вечеру…
Петух чуть свет сбежал».
«Здесь рядом гуси дикие
Садятся периодически
Передохнуть. Их часто я,
Мечтая, провожал.

Я попрошусь в компанию
И с ними в страны дальние,
Как гусь Мартин в Лапландию»…
«Поплюй и разотри…
Он улетит! Не зря гусей
Считают люди глупыми.
Сначала тело жирное
От почвы оторви!»

«Легко! — гусь разобиделся, —
Га-гак»! Захлопал крыльями,
Махал. Бежал. Подпрыгивал…
Но все же не взлетел.
Напрасно его кошечка
«Дави на газ»! — задорила,
Вернулся к ней пристыженный:
«Что делать»? Рядом сел.

«Ну, в лес идти, я думаю.
Там петуха разыскивать.
Вдвоём оно сподручнее,
Не страшно в темноте.
И тысяча возможностей
Сложить геройски голову.
А выжить — так тем более…
Там хищники везде».

«Ты думаешь? Все правильно!
Мы с Петькой будем первыми!
Всегда первопроходцами
Гордятся… Черт возьми!
Освоим лес — и памятник
Нам возведут на родине.
Ну все, пошел. Покедова!»
«Давай, Гагарин. Жми!»

Стемнело. Обнаружилось,
Что нет гуся на выгоне.
Два круга баба сделала
В селе и за селом.
Зато уж дед злорадствовал:
«1:1, бабусенька!»
И так бубнил до ужина,
Покуда за столом

Не получил половником —
Довёл ее, сердешную,
И сразу успокоился:
«Ну, всё! Давай за мир».
Дед выставил две рюмочки.
Старуха молча выпила,
Чтоб сбросить напряжение:
«Наш под угрозой пир.

Ну, в смысле день рождения.
Давай примем решение.
Раз птиц мы не зарезали,
Наверно, это знак,
Что кто-то неожиданно
К тебе решил наведаться:
Братья, сватья, ну, мало ли»…
«Допустим, даже так, —

Кивнул дед настороженно, —
И что с того»? «Я думаю,
Свинью зарезать надобно».
«Чего это свинью?»
«Того, что кашей манною,
Оладиками-блинчиками
Или твоими баснями
Гостей не накормлю».

«Нажаришь им картошечки,
Салатики-малатики,
Грибы, соленья — хватит им.
Они ж, как саранча,
И так сожрут все в погребе».
«Вот именно. Поэтому
Мясное нужно, жадина!»
Дед рубанул с плеча:

«Пускай я жмот, но свинушку
Не дам! Её подкармливал
Все лето белым хлебушком.
Я с ней умру, вот так!»
«А я смотрю, с чего свинья,
Как на дрожжах, раскормлена?
Я кабачки ей и ботву —
А она уже, как танк!»

Дед понял: обмишурился:
«Раз ты сегодня, бабочка,
Такая кровожадная,
Тогда барана режь!
Из его шкуры на зиму
Мы справим чуни теплые,
Тебе жилетку новую…
Чем хошь себя потешь!»

«Ну ладно. Будь по-твоему», —
Вздохнула. «Из баранины
Шашлык хорош, из ребрышек
Шурпу можно сварить», —
Старуха планы строила…
«Ну, за обновку!» — весело
Дед подмигнул, но без толку.
«Не буду с тобой пить», —

Сказала, как отрезала.
Дед шкалик взял объемистый,
Буханку хлеба теплого,
Тихонько в хлев проник:
«Я спас тебя, Хаврошечка».
Побрызгал хлеб из шкалика…
Свинья вскочила радостно
И съела в один миг.

Часть третья. Баран.

Старуха нарумянилась
И к мяснику отправилась —
Позвать, чтоб быстро, правильно
Барана заколол.
А Мурка — за околицу,
Где под присмотром Тузика
Паслось все стадо сельское,
Примерно сто голов.

Нашла барана кошечка
И говорит: «Я с новостью.
Петух и гусь в лес чухнули.
Тебя зарежут, друг».
Баран — с копыт! Прям на спину
Упал, ногами дрыгает.
Понаблюдать конвульсии
Все овцы стали в круг.

И кто-то даже мекает:
«Ну что ты сразу в обморок?
Ведь дело-то житейское».
Баран лежит, как пень.
Потом промолвил жалобно:
«Да, это наша миссия.
Иду я на заклание»…
«Ты не баран. Олень!» —

Пришлось прикрикнуть кошечке
Сквозь бурные овации
Овечек взбудораженных.
«Давай-ка отойдём.
Я понимаю, все вы тут
Идеей оболванены.
Стригут, едят вас, шубы шьют,
А вам всё нипочем».

«Да, я согласен, с детства нам
Внушают ободрительно:
Тебя обрили — радуйся,
Подставь и другой бок.
И есть у нас предание
О пастыре рачительном,
Который шкуру не дерёт,
А только лишь стрижёт».

«Овечьи мифы жалкие
Про доброго хозяина!
А он воспринимает вас
Сугубо как шашлык».
Глаза барана пленкою
Мгновенно затуманились,
Он бекнул как-то сдавленно
И вверх ногами брык.

«Да что ж ты снова хлопнулся?»
«Я очень впечатлительный.
Ты это слово мерзкое
При мне не говори».
«Прости, но образумиться
Пора». «Бесспорно, милая,
Я изменю сознание.
Ой, пёс следит, смотри,

А то б я в лес отправился
Товарищей разыскивать.
Втроём надёжней. Три — оно
Волшебное число.
Три тополя, три времени,
Три брата, три желания,
В трех соснах, три товарища»…
«Остапа понесло»…

«И бог — он любит троицу!»
«Спасаться будешь, сказочник?
Беги, Туза ученого
Я на себя беру».
И к псу, в теньке лежащему,
Пошла она вразвалочку,
Хоть ей это общение
Совсем не по нутру.

«Эй, как дела, Тузующий?» —
Спросила она Тузика,
Прикинув расстояние
До ближнего плетня, —
Что служба»? «Да спасибочки,
Пока не бей лежачего»…
«Ты знаешь, уже издали
И не узнать тебя.

Со стадом слился полностью.
Небось, не лаешь — мекаешь?
Траву еще не пробовал?»
Тут Тузик зарычал
И с лаем в драку бросился.
Она скакнула в сторону
И на бегу заметила,
Как в лес стремглав помчал

Баран Остап, а зрелищем
Погони увлеченные
Овечки не увидели,
Как их собрат сбежал.
А Тузик — так тем более.
Он у плетня подпрыгивал,
Достать пытаясь кошечку,
И лаял, и визжал.

Баран летел без устали
И лишь тогда опомнился,
Когда почти что врезался
В гуся и петуха.
«Ах, как я рад, ребятушки,
Что вы мне сразу встретились!
Бежал, как бе-безумный я
Подальше от греха».

«А что, за тобой гонятся? —
Петух захлопал крыльями,
Потом взлетел на дерево, —
Все чисто. Кукарек»…
«Меня в команду избранных
Берете? Я хозяйственный! —
Баран изрек, — нам следует
Подумать про ночлег».

Под ветками еловыми,
Густым плющом увитыми
(Сплелись они и свесились
Почти что до земли,
Образовав естественный
Шалаш, природой созданный,
Как будто по заказу им),
Они приют нашли.

Баран все хорохорился:
«Вы спите, я за сторожа.
Я буду вам защитником,
В обиду вас не дам.
Рога, копыта острые
Сразят любого хищника.
Все овцы в меня верили,
Дерусь я, как Ван Дамм».

И так бубнил до полночи…
Лишь небо зарумянилось,
Петух прочистил горло и
Привычно завопил:
«Кукареку, кукареку,
Пою я, слышно за реку,
Спокойно спит компания,
Сплоченный коллектив».

Часть четвертая. Свинья

Что нет барана, бабушка
Лишь утром обнаружила.
Вечор вернулась затемно,
Когда уже весь скот
Лёг спать, и только кошечка
Гуляет и охотится
На крыс, мышей прожорливых,
Что в погреб лезут. Вот —

Барана нет. В истерике
Старуха к деду бросилась:
«Старик, проснись, ты вечером
Барана закрывал?
Он возвращался с пастбища?»
Дед — как не слышит. Пальцами
Она зажала нос ему,
Но ртом он задышал.

Тогда она из ковшика
Воды студёной вылила
Ему прямо на голову.
Дед сразу же вскочил
И крикнул: «Да ты сбрендила!
Сама до ночи шоркалась,
Барана проворонила.
Черт, майку намочил!»

И тут же чёртик маленький
Из-за подушки вынырнул,
Дед крикнул: «Сгинь, нечистая!»
Решила баба — ей.
«Кто, это я нечистая?» —
И по лбу деда ковшиком.
С кровати кошка спрыгнула,
В окошко и — к свинье:

«Ты в курсе, что тут деется,
Мясопродукт изнеженный?
Удрала в лес вся братия.
Мясник сейчас придет».
«И что»? — Хавронья хрюкнула.
«Тебя зарежут к празднику.
Сбежишь или останешься?
Пришел и твой черед».

«А как бежать? Поймают же!»
«Ой, все вы мягкотелые!»
«Но ведь ворота заперты», —
Хавронью била дрожь.
«Да нет, старуха в панике
Все двери настежь бросила.
Пока они там ссорятся,
Спокойно удерешь».

Мясник (Толстой по прозвищу)
Пил чай с коврижкой маковой.
«Что ж так глаза слипаются?
Наверно, переел.
В глазах темнеет, мамочка.
Опять это давление,
Сегодня не работаю.
Лежу. Я заболел».

Но это просто облако
К селу подкралось серое,
Тягучим воздух сделался —
Аж тяжело дышать.
Как одеяло ватное,
Накрыла туча озеро,
Поля, дома и головы —
Всем захотелось спать.

А из окна чердачного
На мир смотрела кошечка:
Как разом пыль дорожную
Дождь пригвоздил к земле,
И по ручьям, по лужицам
В конце безлюдной улицы
Свинья трусила, брызгая
Грязюкой по спине.

А бабка с дедкой ссорились
И ничего не видели,
Словами нехорошими
Безжалостно топча
Друг друга. Дед не выдержал,
Достал бутылку мутного,
Схватил краюшку хлебушка
И в хлев к свинье помчал.

«Вот где мне понимание,
А там сплошная ненависть,
Гангрена, а не женщина», —
Сказал он в пустоту.
Качнулся, бутыль выронил
И стал сползать по стеночке:
«Лоханка, вилы и скребок —
Нет, все на месте тут,

А где ж моя Хаврошечка?
Где, где моя красавица?»
Потом из хлева выглянул:
«Мааать!» — завопил в окно.
«Стаканчик, — баба вылезла, —
Я не подам, проваливай!
Ты не парализованный…
Ой, бел, как полотно!» —

Закончила испуганно.
«Моя подруга верная, —
Дед прошептал потерянно, —
Ты где, любовь моя»?
«Я здесь, лежи, не двигайся, —
Ему жена ответила, —
Я сбегаю за доктором…
А где наша свинья?»

«Вот именно, что нетути,
Свели, украли нелюди, —
Дед выл, как по покойнику, —
Дождь все следы замыл».
«Пойдем-ка в дом, мой бедненький,
Приляжешь, успокоишься,
А я к Толстому сбегаю,
Чтоб он не приходил».

«Опять? Я, значит, при смерти,
Ты — к этому охальнику,
К убийце окаянному
Уходишь от меня.
И так всю жизнь! — актерствовал
Старик по Станиславскому, —
А если кто любил меня,
Так разве что свинья».

А дедова любимица,
С дороги вся чумазая,
Лужайку заприметила
С высокою травой,
Туда-сюда побегала
И снова стала розовой,
Как будто в бане вымылась.
«Эх, где мой чан с ботвой», —

Вздохнула и накинулась
На россыпь диких яблочек.
Наевшись, тут же бухнулась
И, прежде чем уснуть,
Подумала: «Фантастика!
Сама себе не верю я!
Сменять жилье с удобствами
На дикую тайгу…

Да что со мной? Безумие?
Чума, желтуха, бешенство?
Игру на выживание
В кошмарном сне смотрю?
Проснусь — и все по-прежнему:
Хлеб, самогон и дедушка,
С которым мы приветствуем
Вечернюю зарю»…

Без задних ног храпящую
На травке свежевымытой
По звуку обнаружили
Свинью баран и гусь.
И, почесав о яблоню
Рога свои роскошные,
Баран проблеял: «Вечером
Здесь будет бык, клянусь!»

Глава 5. Бык

А в это время в горнице
Дед с бабой все кумекали,
Что ж сталось. Только без толку.
Старуха говорит:
«Гадать мы можем досветла,
А гости приближаются,
Тик-так — будильник тикает,
Чай, время не стоит.

Вот телеграмму срочную
Прислали дети с внуками:
«Приедем двадцать пятого.
Целуем, тчк».
Как только распогодится,
Мясник тотчас отлыгает,
Пойду скажу, чтоб взял топор
И зарубил бычка».

Ушла, а дед насупленный
Ворчал, повесив голову:
«Холера неотступная
В хозяйстве завелась.
И черти мне мерещатся
Недаром. Пить завязывать
Придется, пока «белочка»
Совсем не прижилась.

Пойду телка проведаю».
Тем временем в коровнике
Вовсю шло совещание
На тему: кто здесь трус?
Бычок не своим голосом
Ревел про нагнетание
Пустой, огульной паники:
«Убийц я не боюсь!

Рога у меня острые,
Копыта супертвердые
И тело мускулистое —
Ну, кто против меня?
По силе и по скорости
Я чемпион на выгоне:
Быстрее всех я бегаю
От луга до ручья».

Смеялась кошка: «Деточка,
Тут не соревнования,
Хоть мне, конечно, нравится
Твой молодой задор,
Поверь, нельзя рассчитывать
На честное сражение,
Тебе тут не Испания,
Мясник не матадор!»

Корова грустноглазая
Кивнула подтверждающе:
«Петлю метнёт на голову —
Ни охнуть, ни вздохнуть…
И все твои достоинства
Не примет во внимание…
Не смог никто из родичей
От смерти увильнуть.

Сынок, сейчас бездействие
Сродни постыдной трусости».
Подзуживала кошечка:
«По-богатырски вдарь —
И дверь, клянусь, не выдержит!
Дед пьет, а не хозяйствует…
А если он где встретится,
Рогами наподдай».

Бычок прошелся гоголем,
Поскреб ногой, прицелился,
Нагнув пониже голову,
И замычал: «Сейчас!
Всем разойтись, не путаться!»
Но не пришлось отведати
Рогов коровьих дедушке,
Видать, не в этот раз.

Как только дверь коровника
Открыл он, взглядом встретился
С быком, отпрянул в сторону
И крикнул вслед: «Давай!
Беги! Спасайся! Иго-го!
Не будем резать никого,
Гори все синим пламенем,
Дери его лишай!»

Бык снес плетень играючи
И поскакал зигзагами —
От куража головушка
Кружилась у него.
В пролом забора медленно
Дед вышел, слезы радости
Стирая, молвил: «Мне бы так
Сбежать… Ну, ничего,

Прорвемся. Мясо вредное —
Врачи твердят без устали,
Как им не верить, умникам,
Стареют от него…
А то ли дело квашеной
Капустки да с картошечкой,
Горбушку хлеба в маслице
Макаешь — здорово!

Все витамины — в зелени!
В морковке, луке, яблоках…
Ням-ням, сосет под ложечкой!
Пойду налью борща…
Он постный, как положено.
Когда варила, женушка
Сама же мне долдонила:
Полезней овоща.

Фасоль, мол, равноценная
Замена мясу… Голодно
Живется неграм в Африке…
Чай, мы не в Сомали!
И на запасах в погребе —
Не то что зиму долгую —
Да хоть оледенение
Мы б пережить смогли!

Безрогие двуногие
Все время с жиру бесятся:
За земли и за золото
Воюют. И нехай,
Коль больше делать нечего.
А убивать безжалостно
Скотину безоружную —
Злодейство, так и знай!»

Сю речь проникновенную
Да с политинформацией
Дед долго репетировал,
Предчувствуя разнос.
«Головомойка — ладно уж,
Пущай чихвостит, — думал он, —
А вот чего не вынести,
Так это бабьих слез».

И машинально к шкалику
Он потянулся в шкафчике,
Но вдруг застыл задумчиво…
И вылил все в бадью.
«Зависимость проклятая!
Я выйду победителем!
А за освобождение
Чайку лучше попью».

Часть 6. Зимовье зверей

В лесу к честной компании
Бычок пристал почтительно.
И жили б они счастливо,
Но наступил октябрь,
И заморозок утренний
Ледком подернул лужицы.
Друзья стали подумывать:
Родник найти хотя б.

Нашли и успокоились,
Ведь осень благодатная
Свои дары богатые
Животным припасла:
И ягод наморозила,
И желудей насыпала,
Но как-то утром вскинулись:
А вся земля бела!

Бычок сказал: «Неправильно
Живете вы, товарищи.
Идет зима, и холодно
Без крова жить в лесу.
Мне лично дом под елкою
Совсем не привлекателен.
Привык я к хлеву теплому!
Морозы на носу.

Ну, кто со мной на поиски
Жилища настоящего?
Баран, ты как?»»Мне незачем.
Я в шубе, мне тепло».
«А ты, свинья?» «Лень-матушка!
И от мороза спрячусь я,
Зарывшись в землю теплую.
С ней у меня родство».

«Пернатые, что скажете?»
Петух, тряхнув бородкою,
Сказал: «Боюсь я холода,
Но от людей слыхал,
Что он весьма пользителен:
Простуды профилактика,
И для омоложения…
Все говорят — я стар».

Гусь тоже за компанию:
«Останусь здесь, под ёлочкой.
Я утеплён, как следует:
Слой жира, сверху пух…
Мой прадед — мореплаватель,
Гусь морозоустойчивый,
Мне передал методику»…
«А ну-ка?!» — влез петух.

«Одно стелю я крылышко,
Другим накроюсь». «Только-то?»
«Не только. Кроме лежбища,
И завтрак мне готов»…
«Как так»? «От тела теплого
Земля за ночь прогреется —
Оазис! Встану утречком —
Нарою червячков».

«Нет слов, умно придумано», —
Все языками цокали,
Кивали уважительно.
«Тогда вопросов нет,
Все ясно», — бык понурился.
Ушел, повесив голову.
«Зато из меня к празднику
Не сделали котлет», —

Так думал бык обиженный,
Когда шатаясь по лесу,
Набрел он на охотничью
Заимку у ручья.
Довольно с виду ветхую,
Заброшенную будто бы…
Её внутри обследовал:
Да, так и есть — ничья.

Телок был рад без памяти,
И с воодушевлением
Избу подремонтировав,
Стал жить кум королю.
Но иногда подумывал
Тошнотно-скучным вечером:
«Когда же эти олухи
Ко мне гонца пришлют?»

Ждал он недолго. Зимушка
Во всей красе нагрянула:
Мороз и вьюга лютые
Пробрали до костей
Команду сирых странников.
Петух осипшим голосом
Сказал: «Храбриться нечего,
Признаюсь без затей:

Мне лично, братцы, холодно.
Пойду бычка разыскивать.
Вы, может, и не мерзнете,
А у меня катар!
Уверен я, что где-то там
Наш друг в тепле устроился.
Я видел над деревьями
Как будто струйкой пар».

«Во как! Петух ты гамбургский!
Вали! — сердито взвизгнула
Свинья, — своим брюзжанием
Ты всех уже достал».
Баран проблеял: «Скатертью».
Гусь отвернулся, судорожно
Комок сглотнув, по-тихому
Вслед петуху махал.

Шкряб-шкряб — почти безжизненный,
Уставший и измученный
Путем-дорогой снежною —
Петух поскребся в дверь:
«Ко-ко! Бычок! Впусти меня!
Я так замерз!»»Неужто ли!
А растираться пробовал?
Теплей и здоровей!»

«Помилосердствуй, деточка!
Корова, твоя маменька,
Тех, кто в почтенном возрасте,
Учила уважать.
А если нет, то прежде чем
Почить свежемороженым,
Всё землю с чердака смогу
Сгрести и раскидать.

Избушку твою выстужу», —
Петух устало вымолвил.
Бык испугался: «Ладно уж», —
И двери отворил.
«Я вовсе не бесчувственный,
О вас я беспокоился».
«Зачем же не впускал меня?»
«Да просто пошутил…

Я удивляюсь, как же ты
Нашел дорогу верную?
Ты не собака — запахи
Навряд ли различал»…
«Однако я внимательный
И замечал отметины
Рогов, когда об дерево
Ты голову чесал!

Зудит, небось?» «До ужаса!»
А остальная братия
Еще неделю целую
Держалась молодцом.
Хоть зябли, но стоически
Переносили тяготы.
И не хотел никто из них
Ударить в грязь лицом.

Гусь наконец не выдержал:
«Ребята, если коротко —
Пошли к бычку попросимся!
Зима нас уморит».
Свинья в ответ: «Гусь лапчатый!
Рискни здоровьем, бестолочь.
Оставшись, в худшем случае,
Получишь гайморит,

Уйдёшь — за твою голову
Не дам я ни копеечки.
В лесу зверьё голодное —
Костей не соберешь.
Зачем бежал ты из дому?
Ведь мог быть украшением
Стола на радость бабушке:
И вкусен, и пригож».

Баран свинье поддакивал:
«А так лисе подарочек,
Как в старой-доброй сказочке,
Гусь — в роли Колобка»…
«Рискну. Дано не каждому
Сложить геройски голову.
А выжить — так тем более…
Поэтому пока», —

Гусь вежливо откланялся
И, шлёпая вразвалочку,
Неторопливо двинулся
По следу петуха.
Вот и избушка. Тук-тук-тук —
В дверь постучался клювиком.
«Друзья, впустите! Холодно!» —
Гусь охал и вздыхал.

Бычок ответил: «Батюшки!
Не ты ли нам рассказывал,
Что стужа — дело плевое
И голод нипочем:
Одно крыло постелешь ты,
Другим крылом накроешься,
А брюхом обогреется
Питомник червяков?!

Теплично-одеяльная
Метода не работает?»
«У прадеда-полярника
Бездарный ученик», —
Гусь зарыдал пристыженный,
Но быстро успокоился:
«Бычок, мы вместе выросли,
Я знаю, ты шутник

И любишь позлорадствовать.
Но вспомни: твоя матушка
Всех слабых и униженных
Учила защищать.
Не впустишь — между брёвнами
Я мох и паклю выдерну —
И ветер во все щёлочки
Снег будет задувать».

Бык отворил. Ликующий
Гусь к ним в объятья бросился:
«Друзья, я рад без памяти,
Что вы меня спасли!»
Петух ответил: «Я-то что?
Здесь бык хозяин». «Полноте, —
Бычок слегка потупился, —
Я рад, что вы пришли.

А остальным не холодно?»
Гусь выдал: «Вот уж если бы!
Они просто упрямые
И гордые к тому ж.
Им совестно, что доводов
Разумных не послушали.
Вдобавок трусоватые:
Боятся идти в глушь».

«Старик Мороз Иванович
Их вылечит играючи, —
Бычок беззлобно вымолвил, —
С упертыми он злой!»
Так и случилось. Вскорости
Свинья под дверью хрюкнула:
«Я к вам, друзья-товарищи,
С повинной головой».

«А что же в землю-матушку
Ты не зарылась, милая? —
Бычок спросил с издевкою, —
Пятак вмерзает в лед?»
«Ты прав, если по-честному.
Я ведь свинья домашняя,
Все, наигралась. Побоку
Мне этот зимний спорт».

В ответ было молчание…
Ломая сопли мерзлые,
Свинья в окошко стукнула:
«Бычонок, твою мать —
Корову терпеливую —
Я через стенку слышала.
Она ж тебе талдычила,
Что нужно всех прощать:

Друзей, врагов… Особенно,
Кто искренне раскаялся
И просит извинения…
Впусти тетю свинью!
А если нет, то с силами
Я соберусь и к вечеру
Углы подрою — зуб даю —
Избушку уроню!»

Немного выждав паузу,
Бык отворил: «А что же ты,
Свинья, барана бросила?
Ведь так нехорошо!»
«Не захотел. Шерсть длинная,
А ум короткий, знаете…
По правде, не бросала я,
Он сам вчера ушел!

И заблудился, видимо»…
Все всполошились: «Господи!
Его надо разыскивать
Иль знак какой подать».
Гусь предложил: «Так Петька же
В тепле катар свой вылечил.
Пой, друг». Захлопав крыльями,
Тот принялся кричать:

«Кукареку-кукареку!
Привет барану-куманьку,
Держись поближе к сосняку,
В дубраву ты не лезь…
Иди на север, к огоньку
И верной дружбы островку,
К быку, гусю и петушку,
Хавронья тоже здесь!»

Часть седьмая. Охота

Три раза спел он песенку,
И скоро, весь растроганный,
Баран примчал. Шатался он
Совсем не далеко.
Но Петю также слышала
Лисичка Патрикеевна:
«Эк, привалило счастье-то,
И даже не одно!

Да здесь коммуна целая!
Я волка сагитирую
Напасть на них. Не выгорит —
Тихонько удеру.
Нашла лисичка Серого
И расписала красочно…
Есть, дескать, предложение
Ему, богатырю.

Что, в общем, дело плёвое
И вовсе не напряжное,
Скотина, мол, домашняя —
Готова на убой.
«Там столько мяса глупого,
Что можно не охотиться
Вплоть до весны включительно»,
Но волк сказал: «Постой…

Скотина без хозяина —
Сплошная небывальщина!
Я знаю это старое
Охотничье жилье, —
Я что, похож на олуха?
Плутовка! Шельма! Бестия!
Опять меня стараешься
Подставить под ружье?»

«Раз в жизни дело доброе
Хотела сделать — нате вам!
Как сразу обвинения
Чуть не во всех грехах, —
Лисичка разобиделась, —
А я ж от сердца чистого»…
Волк перебил: «Ты, хитрая,
Всегда не при делах.

Я, как тебя послушаюсь,
То битый, то пораненный,
А братец мой двоюродный —
Тот вовсе без хвоста!»
«Никто, — лисичка бросила, —
Не может быть обманутым
Без своего согласия.
А брат твой — простота…

Обнять и плакать хочется!
Пойду его сосватаю,
Раз ты такой разборчивый.
И сытый. Ну, прощай!»
Хвостом вильнула лисонька.
Волк закричал: «Куда же ты?
Коль будет всё по совести,
Попробуем давай».

Вдруг рёв такой, что вздрогнули
Кусты, раздался около.
Ишь, умудрились бурого
В берлоге разбудить.
Лиса и волк попятились.
«Стоять! — медведь скомандовал, —
Кто разрешал, оболтусы,
Добычу тут делить?

Сходняк они устроили
На частной территории!
Раз вы меня разбуркали,
То с вами я иду.
Тут все мое, вы поняли?»
«Да это ясно, Мишенька, —
Лиса умильно молвила, —
Я только отведу,

А вы уж там порадуйтесь».
Волк хмыкнул недоверчиво:
«И долю не потребуешь?»
«Всего лишь петуха», —
Лисичка взгляд потупила.
«Получишь, коли выгорит, —
Медведь кивнул. «И плюс еще
От гуся потроха!

Мой Котофей Иванович
Рассказывал, что в городе
Паштет едал печёночный —
Зовется фуагра.
Хочу и я попробовать,
Чтоб мужу соответствовать».
Волк фыркнул: «Не получится,
Хоть съешь и килограмм,

Не станешь кошкой». «Хватит вам, —
Медведь вмешался, — двинулись.
Ты, волк, пойдешь разведчиком.
Лиса, мети следы».
На место вскоре прибыли
И дружно воздух нюхали,
И удовлетворенные
Ждать стали темноты.

Ночь выдалась безлунная,
Зато такая звёздная,
Что весь снежком заметенный
Искрился теремок.
Гусь, у окна дежуривший,
Вокруг ковша медведицу
Чертил, о дальних странствиях,
Мечтая. Петушок

Проснулся по обычаю —
Привычка многолетняя
Взяла свое. Он выглянул
В окошко. Видит — волк
Крадётся, приближается.
Петух поднял всех на ноги,
Чтобы застать товарищей
Не удалось врасплох…

Волк подбирался медленно,
Дверь тронул нерешительно…
Не заперто. А главное —
Нет запаха людей!
Зато здесь столько вкусного! —
Блаженно он оскалился…
Вдруг крик раздался: «Куд-куда?!
Держи его и бей!»

Бычок рогами крепкими
Прижал к стене разбойника,
Свинья визжала: «Где мой нож?
Порежу в лоскуты!»
Баран с разбегу кинулся
И ну его охаживать,
Гусь щиплет… Серый вырвался
И кубарем в кусты.

Медведь с лисой отпрянули
От волка обалдевшие,
Потом вдогонку кинулись,
Крича ему: «Постой!
Эгей! Никто не гонится!»
Насилу волк опомнился.
Остановился, трусится…
«Да кто же там такой?» —

Лиса спросила. Охая,
Икая, волк докладывал:
«Клянусь, там банда целая!
Не знаю, как я смог
Живым остаться… Только я
Вошел, бабища грузная
Меня ухватом к стеночке
Ик! Пригвоздила… Ох!

Главарь «Держи!» скомандовал,
И дед в тулупе бешеный
Кувалдой меня потчевал,
По брюху, по бокам.
В халате белом тётенька
Хотела зубы выдергать,
Но не достала, вырвала
Из шкуры три куска…

Ну а в подполье, в пыточной
Палач… Ик!… Нож затачивал…
Ох, он из своих пленников,
Похоже, шубы шьет…
Свинью, быка и остальных
Как пить дать, съели заживо…
Петух у них приманкою —
Нарочно так поет!

Давайте улепётывать, —
Волк оглянулся. — Рыжая!
Тебя — убью!» А лисоньки
Уже и след простыл…
На шее косолапого
Шерсть дыбом встала. «Некогда
Мне, парень, рассусоливать,
Ведь я совсем забыл:

В берлоге дверь не заперта…
Мёд стащат… Ну, а главное,
Мне с детства строго-настрого
Наказывала мать:
Тот, кто зимой шатается
И кто не высыпается,
Больным и злым становится,
Поэтому я — спать.

Сон, кстати, средство лучшее
От стресса и от голода…
Недаром есть пословица:
Поспи — и все пройдёт!»
И у людей так, солнышко:
Во сне летаем, лечимся,
Растем, сил набираемся…
Теперь ложись удобнее,
Закрой глаза — и в сказочный
Отправишься полет!

Злая щука и мудрый вьюн (В. Шамонин-Версенев)

В озерке, среди лесов,
Был у щучки отчий кров.
Год за годом скоро шли,
Щучьи зубки подросли,
Стал могуч и грозен рост,
Стал характер щучий прост.
Суд она теперь вершит,
Жизнь привычную крушит;
Ест лягушек и жучков,
Рыбок ест и паучков!
Кто куда давай бежать,
Лишь бы смерти избежать;
Под коряги, по норам,
Неизвестным ей местам.
Как-то щука в сытый час
Перед раком кажет фарс:
— Я тебя не дура есть,
Ты, милок, костлявый весь!
Мне к стыду такой обед,
Жить нельзя себе во вред,
Но слуга мне был бы брат,
Чтоб за всеми был догляд!
Рак пред нею не робел,
Словом щуку он огрел:
— Унижаться не берусь,
Пред тобою не прогнусь!
Я в таких делах незряч,
Из меня плохой стукач!
Щучий хвост едва мелькнул,
Рак в той боли утонул.
Он на дно тихонько лёг,
Рот раскрыть уже не смог.
Слух средь жителей был скор,
Щуке все слова в укор!
Возмущаться окунь стал,
Сход в секунду он собрал,
Крепких слов не пожалел,
Гневом праведным вскипел:
— Нам ли, братцы, дальше тлеть,
Да под щучью дудку петь?
Нужно щуку обуздать,
Щуке зубы обломать!
И пошёл сплошной галдёж,
Ничего не разберёшь!
Тут пред сходом лещ возник,
С ходу бросился он в крик:
— Ничего так не решить,
Ор нам нужно прекратить!
Шумный сход мгновенно стих,
Лещ не слышит даже чих. —
В озерке вьюнок живёт,
Он умом своим слывёт;
Обратимся, посему,
Мы сейчас, друзья, к нему,
И без всяких лишних слов,
Снарядим к нему гонцов!
Пусть же даст он нам совет,
Уходить нам, или нет?
Был един шумливый сход,
Лещ и окунь правят ход.
Грот был найден ими вмиг,
В нём и жил вьюнок-старик.
Он из грота кажет нос,
Задаёт гонцам вопрос:
— Не общаюсь я ни с кем,
Потревожили зачем?
Видно, дали по зубам,
Коль я снадобился вам?
Лещ и окунь в перегляд:
«Дальновидный просто взгляд!
Коль умён он вдаль смотреть,
Дело можно с ним иметь!»
Вьюн за словом не полез,
Проявил он интерес:
— Ладно, слушаю я вас,
Излагайте без прикрас!
Окунь начал разговор,
Перед ним не прятал взор:
— Буду краток, мудрый вьюн,
Я, поверь, не говорун
И скажу, как дело есть;
Появилась щука здесь,
Вместе с нею сотня бед,
От неё житья нам нет;
Плакать хочется порой,
Наша смерть не за горой!
Дай надежду нам, спаси,
Свой совет нам огласи!
Вьюн в тех мыслях не витал,
Он ответ мгновенно дал:
— Суета тут ни к чему,
От неё беда всему,
А вот мой такой рассказ,
Щуке снесть вам в самый раз.
В гроте, мол, живёт вьюнок,
Старый, нудный старичок.
Смерти он желанной ждёт,
Лишь мечтой о ней живёт!
Пусть закусит щука мной,
Коль я старый и больной.
Лещ и окунь рты в распах,
Вязнут их слова в зубах.
Улыбнулся мудрый вьюн:
— Нет, друзья, я не болтун!
Исполняйте, что сказал,
Будет ей приём и бал!
И друзья не стали ждать,
Щуку бросились искать.
Поиск их был очень скор,
Краток был их разговор.
Щуке радость до небес,
В ней проснулся тут же бес:
— Я его в охотку съем,
Хоть и старый вьюн совсем!
Он без боли вмиг помрёт
И что умер, не поймёт;
Поспешу-ка посему
Прямиком сейчас к нему,
Вам остаться лучше здесь,
Иль мне вас придётся съесть!
Щука выгнулась дугой,
К гроту двинулась стрелой.
Там у грота кажет глаз,
Пред вьюном пустилась в пляс:
— Эй, вылазь-ка, старый дед,
Я явилась на обед,
И давай вылазь скорей,
Предо мною не робей!
Вьюн из грота ни на метр,
Тут у грота враг в пример!
Изнутри он стал вещать,
Щучье сердце ублажать:
— Ах, какая красота,
От ноздрей и до хвоста!
Я б с тебя шедевр слепил,
Я б тебя боготворил!
Да не скульптор я и Бог,
Чтоб творить шедевры мог;
Мне б на исповедь попасть,
В покаянье том упасть!
Свято дело, ты поверь,
Время мне на то отмерь!
Щука пасть раскрыла вмиг:
— Удивляюсь я, старик!
Ты несёшь полнейший бред,
Под водою церкви нет!
Мудрый вьюн ответ ей дал,
С грустью щуке он сказал:
— Есть тут церковка одна,
Ждёт-пождёт меня она.
Посетить её не грех,
Только ты не строй помех,
А иначе не бывать,
В гроте буду умирать!
Щука нехотя сдалась,
В смехе щука затряслась:
— Будь по-твоему, чудак,
В голове твоей бардак,
Но потом тебя я съем,
Никаких тебе проблем!
Был их путь не так далёк,
Вот пред ними куполок;
Необычный, в дырках весь,
Узкий ход вовнутрь есть!
Щука встала перед ним,
Голоском трещит своим:
— Где попа ты, вьюн, найдёшь
И грехи кому прольёшь?
Я тебе, старик, не поп,
Я сама в грехах по лоб!
Щуке вьюн не стал дерзить,
Стал ей тихо говорить:
— У меня сомненья нет,
Будет батюшка — наш свет!
Встретишь ты его, поверь,
В Божий храм открыта дверь!
Тотчас вьюн хвостом вильнул,
С ходу в вершу ту нырнул,
Щука вслед за ним на ход,
Без огляда внутрь прёт!
Вьюн в одну из дырок шмыг,
На свободе был старик!
Рядом с вершей он поплыл,
Приговор ей свой гласил:
— Ты попала, щука, в срам,
Спутать с вершей Божий храм?!
Потеряешь ты окрас,
Это мой последний сказ!
Человек тот, ох, не прост,
Перед ним повесишь нос;
Исповедуйся ему,
Здесь сидишь ты почему!
Был вьюнок исходу рад,
Он домой поплыл, назад.
Заметалась щука тут,
Вслед вьюну слова идут:
— Я тебя найду, мудрец,
У тебя один конец!
Так что ты поберегись,
На пути не становись!
Скоро вьюн увидел грот,
В счастье он разинул рот;
Танцевал подводный мир,
В честь его был этот пир;
Есть заботы и друзья,
Умирать ему нельзя!
В час вечерний к верше той
Рыбачок пришёл хмельной,
Приподнял её на свет,
Щучьим весом был согрет:
— Как же щучка хороша,
Пой теперь, моя душа;
На ушицу в самый раз
И немедленно, сейчас!
Щука сразу завелась,
Рыбачку грозить взялась:
— Это что за воровство,
Ставь-ка церковь ты на дно,
А не то тебя я съем,
Никаких тебе проблем!
Рыбачок роток открыл,
Поражён словами был;
Не видал таких он щук,
Говорящих и зверюг!
Слов рыбак не пожалел,
Щуку речью он огрел:
— Это ж надо, говорит,
Смертью мне она грозит!
Ах ты, наглый рыбий хвост,
На тебя всегда есть спрос!
Я тебя в момент уйму
И ни разу не икну;
Быть безбожницею срам,
Это, милая, не храм!
Весел был рыбак и мил,
Всех ухой он угостил,
И не жадничал, поверь,
Ох, ушица была зверь!

Зуб акулы (Э. Островская)

У разбойницы Акулы
Ломит челюсти
И скулы.
Измотал её вконец
Заболевший
зуб-резец…

Стонет,
Мечется Акула,
Всё вверх дном перевернула,
Поднимает волны дыбом,
На даёт покоя рыбам…

Рыба хищная Пила
Осторожно подплыла:
— Не спилить ли зуб пилой?
Ррраз под корень и — долой!
— Нужно этот зуб отсечь! —
Возразила Рыба-Меч.
— Нет! — сказала Рыба-Молот, —
Стукнуть раз — и он расколот!

…Заглянули в пасть Акуле
И скорей на дно нырнули.

Одна Черепаха,
Одна Черепаха
Испорченный зуб
Оглядела без страха.
Снабдила Акулу
Целебной таблеткой,
Велела прилечь
Под коралловой веткой,
Просила не кушать
Ни рыбы,
Ни мяса
И ждать терпеливо
Не более часа.

— У вас, дорогая,
Ползуба отколото.
Я новый поставлю
Из чистого золота…

Акула
покорно
глотает
таблетку.
Ложится, где ей указали, —
Под ветку
И ждёт терпеливо
И час,
И другой…
От боли Акулу
Согнуло дугой.

…И видит всё ту же таблетку
Акула.
От гнева хвостищем тряхнула
И грозно спросила
У скромной Креветки:
— А что проглотила я
Вместо таблетки?

Креветка ответила:
— Вы сгоряча
Приняли вместо лекарства…
Врача!

Ивасик-Телесик (С. Медофф)

Садись поближе, солнышко,
Ведь это сказка страшная!
В ней зависть, месть, проклятие,
Убийство, колдовство…
Но ты не бойся. Наш герой —
Веселый и находчивый,
И в сказке обязательно
Добро накажет зло.

Часть первая

Во времена далекие
Вокруг большого озера
Селились люди добрые,
Кормила их земля.
Беды село не ведало,
Пока в лесу за озером
Не поселилась женщина
По прозвищу Змея.

Ночами ведьма чёрная
В село ходила, крадучись,
Таскала на съедение
Овечек, кур, гусей.
Её боялись до смерти,
Ходили байки страшные,
Что ведьма порчу делает
И жарит малышей.

Шепнёт слова заветные —
Замки все открываются,
И живность полусонная
Не квохчет, не рычит.
Возьмет потолще курочку,
Яичком не побрезгует,
А петуха надутого,
Что в ступоре сидит,
По клюву щёлкнет весело:
— Что беспокоит? Горлышко?
Чего молчим? Контузия?
Оглох ли? Паралич?
Потом гусей пощупает,
Возьмет самого жирного…
Овечку кучерявую
Пожарить и постричь
Уводит на верёвочке.

— Пока, шашлык, — похлопает
Барана бестолкового
По морде ошарашенной…
Два слова, взмах руки —
И псы, обычно злющие,
На спину тут же валятся,
Подставив пузо мягкое,
И даже мужики,
Кто из дому выскакивал,
Почувствовав неладное…
Или женою посланный
Добро свое спасать,
Так падал как подкошенный.
Змея ногой потрогает
И переступит весело:
— Не спится? Надо спать!

Однажды смелых семеро,
Кто с ружьями, кто с вилами,
Облаву ей устроили:
— Теперь ты не уйдешь!
Но ведь она, проклятая,
Их издали почуяла,
Вороной перекинулась.
Колдунья — что возьмёшь.

Ещё в гадюку чёрную!
Да! Превращалась запросто.
Средь бела дня удобнее
Так незаметной быть.
Подсматривать, подслушивать,
О чем судачат кумушки,
И тем, кто проклинал её,
Больнее отомстить.

Глядишь — там мор у кроликов,
Там вишня вся осыпалась,
Там огород повытоптан,
Будто Мамай прошел,
Вода в колодце горькая,
Коровушка не доится,
В постель ребёнок писает,
И муж к другой ушел…

Петровна, баба хитрая,
Была не лыком шитая
И вечером с молитвою
Весь обходила дом.
Свечой церковной истово
Крестила дверь и брызгала
Курятник, двор и Тузика
Святой водой притом.

Гадюка подколодная
Петровну ненавидела
И обходила дом её
Обычно стороной,
Ведь все заклятья без толку,
Сто раз колдунья в бешенстве
Рвала на себе волосы
И билась головой.

Ей хоть бы что, конечно же,
А на воротах — вмятины,
И краска вся облупилась,
У кошки нервный тик,
Собака заикается,
Зато Петровне весело:
Скотина вся целёхонька
И жив-здоров старик.

Такое поведение
В селе никто не жаловал,
Ведь шутки плохи с ведьмою
И месть её страшна.
Петровна не была отнюдь
Упрямой или глупою,
Но тридцать лет без малого
Велась эта вражда.

Часть вторая

Петровну при рождении
Крестили Василиною,
Но с детства Веселиною
Прозвали все ее.
За то, что хохотала, как
Смешинку проглотила,
А уж пошутит весело —
Смеялось всё село.

Из школы шла с подружками —
Все узнавали издали.
А на гуляньях смех её
Слыхали даже те,
Что жили через озеро,
В селе соседнем Липовом,
А некоторые думали,
Что даже на Луне.

Пусть не была красавицей,
Всем Веселина нравилась,
И хоть боялись парубки
Остаться с гарбузом,
К ней постоянно сватались
Богатые и ладные,
Но кашу гарбузовую
Все кушали потом.

Подружки и родители
Покою не давали ей:
— Ведь неспроста кобенишься!
Скажи, кто сердцу мил?
Гляди, одна останешься!
Она смеялась: — Батюшка,
Неужто тыквы кончились?
Что ж мало посадил?

Конечно, не бывает так,
Чтобы никто не нравился,
Но приходилось девушке
Любовь свою скрывать.
Ей не хотелось жалости:
Узнают, что надежды нет —
И станут, как над мертвою,
Над нею причитать.

Жизнь показала: зря она
Не слушала родителей.
А может, правду баяли:
Не изменить свой рок.
Есть смысл в народной мудрости —
Так на роду написано,
Когда родиться каждому
И умереть свой срок.

Так Веселина смело шла
На встречу с этим будущим
И верила: в конце концов
Всё будет хорошо!
Ведь разобраться: родственны
Слова «судьба» и «суженый»,
С судьбой шутить бессмысленно
И спорить с ней смешно.

Так вот. Судьбой печальною
И дружбой её детскою,
Мечтой её несбыточной
Был парубок Андрей.
Он жил в лесу, у озера,
На самой на околице,
Где мастерскую выстроил
Подальше от людей.

Андрей работал с деревом
И чудеса выделывал:
Резную мебель всякую,
Лошадок для детей,
Салазки, сани на зиму,
Посуду и наличники,
Коньки на крышу, лавочки —
Понятно, без гвоздей.

А уж какие чудные
Свистульки он вырезывал!
Нальешь воды — затёхкает,
Ну чистый соловей!
Бывало, прямо очередь
Выстраивалась шумная
За новою игрушкою
До самых до дверей.

— Но это все безделицы, —
Любил он приговаривать, —
Чтоб только время зимнее
Нескучно скоротать.
С весны до поздней осени
Он занимался лодками
И знал одни лишь праздники —
Их на воду спускать.

Однажды шёл он по лесу,
Искал стройнее дерево,
Нашел, срубил и вытащил
На просеку сушить.
Когда навес устраивал,
Чтоб солнце не испортило,
Змея его увидела
И принялась следить,
Как ладно он работает,
И даже не заметила,
Что день к закату клонится,
Что спать ложится солнышко
В багровых облаках,
Вокруг нее плаун-трава
Почти по пояс выросла,
А сердце в грудь колотится,
Как иволга в силках.

Очнулась — он заканчивал,
Рубашку снял с терновника,
Она себе промолвила:
— А ну-ка, отомри!
Моим он будет завтра же!
И всё стояла, думала,
Покуда таял на небе
Последний луч зари.

Совпало замечательно:
На небе — полнолуние,
И день Луны — пятнадцатый,
Под символом змеи
У магов и астрологов
Гекаты днем считается,
Когда богиня магии
Вершит дела свои.

Туда Змея направилась,
Где три дороги сходятся,
Три свечки в землю вставила:
На север, юг, восток,
Лицом к востоку крикнула
Три раза имя милое —
И вихрь пронёсся по лесу,
И взвыл в чащобе волк,
В деревне детки малые
Проснулись и заплакали,
Ягнята в кучу сбились и
Сплелась в узлы трава,
Когда, взметнувши юбками,
Змея крутнулась молнией
Три раза в леву сторону…
И медленно ушла.

С тех пор пропал наш молодец.
Пропал для света белого.
Друзей, подруг, родителей
Почти не замечал.
Работал он по-прежнему,
Заказы в срок заканчивал,
Но на вопросы «да» и «нет»,
Как зомби, отвечал.

Лишь только берег озера
Окутывали сумерки,
Вставал и, как сомнамбула,
Он шел к Гадюке в плен.
И так два года канули…
Пока простая девушка
Колдуньи наваждение
Не превратила в тлен.

В конце зимы готовились
Все Масленицу праздновать.
Пекли блины и думали
Жечь чучело Зимы.
Вдруг Веселине вздумалось —
Почти что бессознательно —
Придать этому чучелу
Подобие Змеи.

Она была искусницей
И сколько себя помнила,
С солёным тестом крученым
Ей нравилось играть.
Её игрушки милые
Большим и малым нравились,
И дед даже на ярмарку
Возил их продавать.

Короче, вышло здорово.
Она вложила в чучело
Не только вдохновение
И теста два ведра:
Из глаз — слезинки горькие,
Из горла — ком отчаянья,
Из сердца — луч надежды и
Проклятье — с языка.

Девчата прямо ахнули:
— Ох, Веселина, смелая!
Играть с огнём ты вздумала!
— А я люблю играть! —
Она задорно крикнула.
— Еще спасибо скажете.
А вдруг Змея исправится
И бросит колдовать?

А про себя подумала:
«Мне свет не мил, подруженьки.
Чем так все время мучиться,
Уж лучше помереть…
Но плакать завтра будете,
Сегодня больно хочется
Смотреть, как эта гадина
В аду будет гореть!»

Конечно, если б девушки
Змеи достали волосы
Иль вещь её какую-то
И с чучелом сожгли,
Её уже, наверное,
Никто нигде не встретил бы,
А так вреда смертельного
Змее не нанесли.

Зато весь год не видели.
А поначалу думали:
Неужто ведьма сгинула?
Подохла иль ушла?
Спасибо тебе, Господи!
Но нет. Потом заметили:
Вечор окошко теплилось,
И струйка дыма шла.

Лет этак через несколько
Народ стал поговаривать,
Что в доме ведьмы девочка
Все время под замком.
«Небось, слепая, — думали, —
Или больна на голову».
Другие говорили, что
С рогами и хвостом.

Часть третья

Андрей от чар избавился,
Три дня гулял на радостях!
Как бешеный, отплясывал
И лез всех целовать.
И все, без исключения,
Тссс! По секрету молвили:
— А неспроста же девушка
Взялась тебя спасать!

К Покрову свадьба сладилась,
И жили они счастливо,
Одна беда — ребёночка
Не вышло народить…
Кто думал — порча ведьмина,
Кто — Божье наказание.
И Василина бросила
В конце концов просить
У Бога себе дитятко.
Давно забыли многие,
Как звали её в юности,
И смех её заливистый
Не слышали сто лет.
Так Веселина-девушка
Петровной стала бабою
И своего любимого
Звала сурово — дед.

Всё чаще она думала,
Что жизнь к концу приблизилась,
И что ни день повадилась
К Андрею приставать:
— Тоска заела горькая,
Ты вырежи мне куколку
Да из березы люлечку,
Чтоб куколку качать.

Дед чуть не ляпнул: — Ты ж сама
Из теста можешь вылепить,
Но спохватился вовремя
И прикусил язык.
Махнул рукой и выскочил
За дверь. Пошёл на озеро,
Сел в лодку и задумался,
И головой поник.

«Совсем Петровна двинулась,
Впадает в детство, видимо, —
Или затменье временно
Нашло», — подумал дед.
Но он ошибся. Куколку
Пришлось таки выстругивать,
А баба сшила ситцевый
Весь в ленточках конверт.

Была готова люлечка
И к потолку подвешена.
Поёт Петровна песенку,
Качает и поет:
— Ой, люли, люли, баюшки,
Ты не ложись на краешке,
Придет волчонок серенький,
Утащит, унесёт…

Потом стала задремывать…
У деда слезы капают.
Он вышел. Вдруг на улице
Столкнулся со Змеей,
Та шла с большой корзиною,
Увидев деда, бросила
И, обернувшись птицею,
Вспорхнула над землей.

Дед глянул: там ребёночек.
— Ты что же, ведьма, делаешь? —
Он закричал и палкою
В ворону запустил,
В сердцах, не целясь, в тёмную.
— Не голоси, он брошенный, —
Сказала ведьма издали, —
Уже почти застыл.

Волной прибило к берегу….
Однако пискнул сверточек.
Андрей сказал: — Живехонек!
Понес домой на цыпочках
И в люльку положил,
А куклу вынул быстренько.
Проснулась баба. Вскрикнула:
— Ах, мне послал ребёночка
Архангел Михаил!

Он мне приснился только что,
Приплыл ко мне на облаке,
В полнеба крылья белые,
С малюткой на руках.
Сказал: — Бери, выхаживай,
Корми его, воспитывай
На старость лет помощника…
И скрылся в облаках.

Часть четвертая

Как же назвать подарочек?
Дед с бабой призадумались,
Впервые в жизни спорили
До хрипоты почти.
Дед предлагал — Василием,
Петровна — нет, Иванушкой,
Как поп крестил, неведомо:
История молчит.
А сказка — про Ивасика…
Такое вышло имечко…
Рос не по дням ребёночек,
А по часам, как водится:
Он кушал хорошо!
И деда с бабой радовал
Забавными вопросами,
И раньше разговаривал,
Чем ножками пошел.

Когда совсем был маленьким,
Двух букв не выговаривал,
Смешно свою фамилию
Терешин говорил:
— Телесин. Звать Ивасиком,
Ивасиком Телесиком!
— Да ты поэт, — все ахали, —
Как складненько сложил.

Ивасик рос помощником:
Гонял гусей на озеро,
Овечек пас на выгоне,
Рвал кроликам траву —
Тысячелистник мягонький.
Когда подрос, у батюшки
Просить стал лодку с парусом:
— За рыбкой поплыву.

— Да нет, ты ещё маленький,
А парус — штука хитрая,
И весла слишком грузные,
Не справиться тебе!
— А ты построй мне меньшую!
— А вдруг ты потеряешься?
— Покрасим в краску желтую,
Чтоб видно на воде!

Дед думал: — Ах ты, умница!
Гляди, какой внимательный!
Ивасик аж подпрыгивал
И продолжал мечтать:
— Добавим стружку медную,
Она блестит, как золото,
А весла — в цвет серебряный,
Чтоб зайчиков пускать!

Ловить я буду утречком,
Недалеко от берега,
И только в день безветренный,
А плавать я могу!
Ты ж видел, как я плаваю!
На всякий случай досочку
Привяжешь для спасения,
И я не утону!

Пожалуйста-пожалуйста!
Дед усмехнулся в бороду:
— Ну, ладно, я подумаю…
Почти уговорил.
Осталось дело плёвое —
Петровны разрешение.
Его тебе не выпросить…
Такие пироги.

Ивасик пригорюнился:
У бабы слово твёрдое,
Сказавши «нет», из принципа
Потом не скажет «да».
Стал ждать момента теплого,
Допустим, дня рождения,
Христова воскресения,
Легко просить тогда.

А дед все умилялся и
Всем по два раза хвастался:
— Слышь, ждет, покуда выскочит
Зверь прямо на ловца
И спросит: — Что ты, сыночка,
В подарок хочешь? — Лодочку!
Нет, свет ещё не видывал
Такого хитреца!

Часть пятая

Летят, как птицы, месяцы…
И дни — как в стае селезни —
Похожие и разные.
Но цель у всех одна,
К ней все живое тянется,
К теплу и красну солнышку…
И в сказках — то же самое.
Пришла весна-красна.

Сбылась мечта Ивасика.
И вот он важный, с удочкой
Чуть свет выходит из дому,
С ним гуси, тоже гордые,
Толкаясь, гогоча,
Сминая строй в калиточке,
Крыло к крылу — на улице,
Задрав носы пунцовые
Вплоть до его плеча,
Вышагивают к озеру,
Они — за ряской вкусною,
А он — за вкусной рыбкою
И баба обязательно
Их крестит из окна,
И машет на прощание
Рукой от теста белою,
Муки пылинки сыплются
На листики цветка.

К обеду с пирожочками,
С любимыми, с капустою,
С горшком сметаны, с яблоком
В чистейшем узелке
Идет Петровна к берегу,
Ждет ветерка попутного,
Сложив ладони рупором,
Вот так, рука к руке,

Зовет: — Агов, Ивасику,
Ивасику-Телесику,
Плыви скорее к бережку,
Обедать принесла.
Слова её последние
В гусином тонут гоготе.
От крика, как от выстрела,
Их паника взяла.

Особо бестолковые
Помчали к лесу темному.
— А ну, вернитесь, ироды, —
Петровна им кричит.
Они еще ускорились.
— Да пропади вы пропадом,
У вас и мясо глупое,
Пусть вас Змея съедит!

Тьфу, съест! Совсем запуталась! —
В сердцах Петровна плюнула.
— Возьму на завтра Тузика,
Я бегать не могу!
Тут лодочка причалила.
Ивасик вылез: — Матушка,
Я их верну, я быстренько, —
Ей крикнул на бегу.

Схватив лозину длинную,
Помчал, сверкая пятками,
А гуси оголтелые
Уж углубились в лес.
Пока Петровна думала,
Где ей присесть под кустиком,
Он добежал до зарослей
И в бузине исчез.

В лесной чащобе сразу же
Гусиный пыл убавился,
И только по инерции
Они по тропке шли.
Увидев дом со ставнями,
Умом не одарённые,
Подумали сердечные:
Ура, домой пришли!

Алёнка, дочка ведьмина,
В окошко их увидела,
Мать позвала, запрыгала:
— Гляди их сколько, вот!
Слюну сглотнув, та молвила:
— Впервые вижу, здрасьте вам,
Чтобы жаркое в очередь
Толпилось у ворот.

Пойди впусти их, доченька,
Да не спугни, закутайся.
Мне некогда, там варево
Уже почти кипит.
Червя не кину вовремя —
Отрава не получится,
Ведь солитер — не курица —
Капризный паразит.

Алёнка, как приказано,
Шаль намотав на голову,
«И неизвестно, — думает, —
Кому еще страшней.
Они шипят, щипаются,
Возьму ухват, наверное…»
А тут Ивасик радостный
Догнал своих гусей.

Взмахнувши хворостиною,
Сказал: — А ну, построились!
Стоять! Равняйсь! Не кланяться!
Не царь я — командир!
Куда бежали, голуби?
Мозги совсем куриные?
За вой сирены приняли
Звонок на перерыв.

Кто напугал вас до смерти?
Не самолеты с бомбами!
Не волк, не коршун — женщина!
Бойцы! — вошел он в раж, —
Мне стыдно, что вы струсили!
Позор! Где ваша выдержка?
В разведку вас не взял бы я…
Купаться шагом марш!

И тут калитка скрипнула.
В проем ухват просунулся,
Потом нога чумазая
И головы кочан.
Шипя, к ней гуси кинулись,
К земле пригнувши головы,
Алёнка громко взвизгнула…
У ведьмы выпал чан,
Всё расплескалось варево
И ногу ей обрызгало.
Мгновенно вздулись жирные,
Медузы-пузыри.
И в каждом что-то двигалось.
Змея взревела яростно:
Семь дней трудилась попусту!
И жжёт, чёрт подери!

Все, что Алёнке сказано,
Не повторю я, солнышко,
А вот Ивасик сделался
Врагом номер один.
Змея грозилась: — Маленьким
Сварить тебя не сладилось.
Но это даже к лучшему:
Большим тебя съедим.

Часть шестая

Шумели ливни летние.
Змея все планы строила,
Покуда ногу вылечить
Ей всё же удалось.
Уж чем она не мазала!
Но черви проклятущие
С ноги всё мясо выели,
Осталась только кость.

Змея даже состарилась
И шкандыбала медленно,
Моторности уж не было
С ногою костяной.
С клюкой ходила, сгорбившись,
И ещё злее сделалась.
Прозвали ее сразу же…
Да — бабою Ягой.
Вишь, имя даже вспомнили…

Выслеживать Ивасика
Ходила ведьма к озеру,
Поближе к лесу тёмному
И к дому своему.
Неделю она пряталась
Среди ветвей ракитника,
Чтоб тайно сцапать мальчика,
Без шума, по уму.

Неделю она слушала,
Как мать зовет Ивасика,
Слова её запомнила
И повторяла вслух.
Заметив солнце на небе,
Когда она является,
Язвила: — Ух ты, точная,
Ну прямо, как петух.

Во вторник день был пасмурный,
И солнца видно не было.
— Пора, — Змея подумала, —
До полдня полчаса.
И стала звать: — Ивасику,
Ивасику-Телесику!
Плыви скорее к бережку!
Обедать принесла!

Ивасик было лодочку
Направил сразу к берегу,
Потом подумал: — Голос-то
Какой-то не такой…
Какой-то толстый, сдавленный,
Не то что голос матушки…
Петровна, хоть и бабушка,
А голос молодой!

— Нет-нет, давай-ка, лодочка,
Плыви назад, касаточка, —
Сказал Ивась и с силою
На весла приналег.
Змея от злости плюнула,
Ногой, забывшись, топнула
И, взвыв от боли, шлепнулась
Спиною на песок.

Пришла Петровна вскорости
И крикнула: — Ивасику,
Ивасику-Телесику,
Плыви скорее к бережку,
Обедать принесла!
Он услыхал и радостный
Поплыл и приговаривал:
— Теперь уж точно матушка,
Матусечка пришла.

О странном происшествии
Решил он не рассказывать,
Хотя вообще обманывать
Ивасик не привык…
Молчал и так отчаянно
Уписывал он булочки,
Что раза два закашлялся
И прикусил язык.

Он знал: Петровна сразу же
Смотать прикажет удочки,
Вообще не пустит к озеру
И даже погулять.
Сказал себе решительно:
— Я не боюсь опасностей!
И батюшка всегда меня
Учил не отступать!

И в среду не сработали
Все хитрости змеиные,
Хоть ведьма утром выпила
Штук сто сырых яиц.
Но голос не прорезался,
Напрасно она мучилась
И полоскала горлышко
Отваром из остриц.

Пришла: — Агов, Ивасику!
Ивасику-Телесику,
Плыви скорее к бережку,
Обедать принесла.
А он сидел, подшучивал:
— Сегодня лучше крикнула.
Хоть голос и не матушкин,
Но громкость подросла!

— Ну что ж, — Змея подумала, —
Пойдем другой дорогою.
Хоть не мытьем, так катаньем,
Тебя я обману…
Надела лапти мягкие
И в долгий путь отправилась,
А дочку полоумную
Оставила одну —
Гори все синим пламенем!

Три дня она потратила
На путь по лесу тёмному,
На остров среди озера,
Где жил её отец.
Уже лет сто, наверное,
Как он от мира спрятался,
А раньше был искуснейший
Во всей стране кузнец.
И чародей, конечно же.

Змея с поклоном молвила:
— Пришла просить о помощи,
Хоть поклялась я в юности
К тебе не приходить.
Мне нужен голос тоненький…
Смотри, что со мной сделали.
Но ногу мне не надобно.
Хочу я только мстить.

Ответил старец: — С детства ты
Была самостоятельной,
Сама решала, как тебе
На белом свете жить.
Дурное ты задумала.
Я не хочу участвовать.
— Ни разу не просила я, —
Колдунья говорит.
— Ни разу, даже при смерти,
Хоть знала, где скрываешься,
Коль гордость я оставила,
Так значит, припекло.
— Ну как же не скрываться мне?
Ты стала ведьмой чёрною,
И все, чему учил тебя,
Ты обратила в зло.

Но так и быть, — он сказывал, —
Твою я просьбу выполню,
Хоть вижу: это в будущем
К страданьям приведет.
Ты хорошо подумала?
Кивнула. Из шкатулочки
Достал он совки куколку
И положил ей в рот.

Губами он дрожащими
Сказал: — Учти, несчастная,
Личинка дело сделает
Один лишь только раз.
Немой должна ты сделаться:
Откроешь рот — и вылетит
Твой голос в виде бабочки.
Иди же с моих глаз.

Змея для пущей скорости
В ворону перекинулась.
Чтоб сделать это, нужен был
Особенный кураж:
Опасность, риск, волнение —
Все это было, солнышко…
Прощальный круг над островом,
И все — крутой вираж.

Змея спустилась к озеру
И превратилась в женщину.
Дождавшись полдня, крикнула
Звенящим голоском:
— Ау-ау, Ивасику,
Ивасику-Телеску! —
Из её рта мохнатая
В червлёных крыльях бабочка
Взметнулась огоньком.
— Плыви скорее к бережку…
Он и приплыл, конечно же.
Змея на него бросилась,
Он и не пикнул — шок!
Шепнула слово сонное
И понесла сердечного,
Взвалив на спину будто бы
Картофельный мешок.

Придя домой усталая —
Ивасик был упитанный —
Змея его как следует
Решила усыпить:
Колючку ядовитую
Ему вколола в голову…
Дрожа от нетерпения,
Печь принялась топить.
Съев мухомор для бодрости.

Потом решила из лесу
Покликать нечисть разную —
Хотелось ей похвастаться.
Алёнке говорит:
— Печь раскалится докрасна —
Засунь туда Ивасика,
Поглубже, чтоб прожарился.
Лопата вон стоит.
Ушла, вспушивши волосы.

Ивасик спит на лавочке,
А кошка Соня чёрная,
Любимица Алёнкина,
С опаской подошла
И начала обнюхивать.
Ой, вкусно пахнет рыбою
И зельем валериановым,
Которое для сна —
Колючка им пропитана…

Тереться стала мордочкой,
Шип выпал и прямёхонько
Скатился в щель широкую
Меж досками в полу,
Ударив мышку спящую
Тупым концом по темечку.
Ивасик встал и к выходу.
— Домой я побегу.

Алёнка брови вскинула
И говорит: — Ну, здравствуйте,
Тебя должна зажарить я,
Пока ты спишь, дурак!
Взяла лопату хлебную.
— Садись давай-ка живенько.
Он сел, словно на лавочку.
— Ну нет, совсем не так!
(А мышь колючку нюхает).
Он сел верхом. — Неправильно!
Так тоже не получится,
Тут две ноги болтаются.
Ты ноги подними!
Он лёг, вверх ноги вытянул.
— Не так, ты не поместишься!
— Меня ещё не жарили…
А ты мне покажи! —
Ивасик тянет времечко.

Змеючка лоб наморщила:
— Держи лопату, бестолочь.
Уселась, ноги согнуты
Руками обхватив.
Тут мышка очумелая
Как из подполья выскочит!
За нею кошка молнией,
Горшок с печи свалив
Прям под ноги Ивасику,
Он прыгнул, как ошпаренный,
Перецепившись, шлёпнулся,
Не выпустив из рук
Лопату злополучную.
Алёнка в печку въехала
И там, как спичка, вспыхнула!
А глупый её дух
Из тела тут же вылетел,
Чтобы она не мучилась,
И в мышку эту серую
Вселился в тот же миг.
В ползке Ивасик бросился
К огню, но… что поделаешь…
Глаза закрыл он ручками
И головой поник.
Сидел, молился боженьке…

Прошло немало времени…
Вдруг слышит шум за окнами —
Змея и гости с гоготом
К калитке подошли.
Змея кричит: — Алёнушка,
Открой, бо руки заняты…
Боровичков десяточек
Они в лесу нашли.
— Копуша, долго ждать еще? —
Змея уже ругается…
В окно Ивасик выскочил,
К туалету побежал,
Оттуда крикнул: — Мамочка,
В туалете я, я скоренько.
Закрылся крепко-накрепко
И там сидел, дрожа.

Грибы на землю высыпав,
Гадюка, щелкнув пальцами,
Открыла дверь и в горницу
Компанию завела.
Расселись все. Из погреба
Достала ведьма вкусности,
Грибочки и наливочки,
Соленья подала.

— Давайте ж есть Ивасика! —
Вскричала она весело, —
А то от его запаха
С ума можно сойти.
Ивасик же мучительно
Решал, как ему выбраться —
Все было заколдовано,
Куда ты ни пойди.

Калитка крепко заперта,
Забор высок. Подпрыгивай —
До верха не дотянешься…
— А что если подкоп? —
Подумал он, под деревом
Совок увидев маленький,
И начал рыть под досками
Быстрей, насколько мог.

Итак, жаркое съедено.
Змея хватилась дочери.
— Алёнка, где ты, доченька, —
Кричит она в окно.
— Не бойся этих дяденек,
Они совсем не страшные,
К тому же уже сытые,
Шучу, шучу! — Смешно, —
Ивасик себе думает.
— Аленка, хватит прятаться,
Иду тебя разыскивать.
Ивасик влез на дерево.
— Ма, у меня понос! —
Оттуда крикнул жалобно.
Все ржут, а ведьма ласково:
— Опять наелась, гадина,
Зелёных абрикос.
Выходим все, продышимся,
На травке поваляемся,
Ивасик переварится —
И полечу её.
Она ж, как дитя малое
И разумом убогое,
И потому счастливое.
Что ржёте, дурачье?

Все плюхнулись под явором,
Где наш Ивасик прятался.
— Эх, хорошо, ребятушки, —
Им ведьма говорит. —
Сбылась мечта заветная —
Сожрали мы подкидыша,
А главное — сумела я
Петровне отомстить.

И в лицах всю историю
С ругательствами страшными,
Которые я, солнышко,
Не в силах повторить,
Змея гостям поведала.
Ивасик слышал все это
Впервые, разумеется,
И начинал, как минимум,
Три раза слезы лить.

А ведьма все куражилась:
— Петровна убивается,
А я лежу счастливая
И ковыряю палочкой
Застрявшего в зубах
Сынка ее любимого.
Ивасик тут не выдержал:
— Ага, но только доченьку,
Застрявшую в зубах.

Змея привстала: — Слышали?
Неужто мне почудилось?
Там кто-то есть! — и голову,
Прищурясь, подняла.
Увидела Ивасика,
Вскочила, руки вскинула,
Но замерла и рухнула —
Она все поняла.

Чертей будто подбросило:
Кто к ведьме сразу кинулся,
Стал ей давать пощечины,
Чтоб в чувство привести.
Кто стал её обрызгивать
И воду лить на голову,
Кто стал ругать Ивасика
И дерево трясти…

Вдруг небо, словно сеткою,
Накрыл кто-то невидимый:
От горизонта к озеру
Летит стадо гусей.
И «кыга, кыга» горестно
Кричат, будто прощаются…
Сложив ладошки рупором,
Вот так, чтобы слышней,
Ивасик крикнул жалостно:
— Ах, если б я, как гусюшки,
Имел бы быстры крылышки!
Рукой подать — виднеется
Родная сторона.
Эй, гуси, гуси, гусюшки,
Возьмите меня, милые,
Домой снесите, к матушке,
Она вам даст пшена!

Они ему ответили:
— Ты, мальчик, средних спрашивай, —
Мы вожаки, мы первые,
Прокладываем путь.
Он снова ручки рупором:
— Эй, гуси, гуси, гусюшки,
Снесите меня к матушке,
Она там убивается,
Что сердце рвется — жуть.

Накормит и напоит вас —
Зерно у нас отборное,
Вода в колодце сладкая!
Спасите меня, милые,
Не оставляйте тут!
На гибель неминучую.
А гуси: — Строй не можем мы
Ломать! Мы тут центральные.
Пусть задние возьмут.

Ивасик: — Гуси-гусюшки,
Подайте ваши крылышки,
А нет — возьмите палочку
Вы в клювики свои.
Схвачусь я крепко-накрепко,
И вы меня подхватите,
Я лёгонький, как перышко,
Под силу я двоим.

Во двор меня вы спустите,
Там травушка-муравушка,
Гусыни ходят белые,
В корыте пуд зерна…
А тут Змея очухалась…
Всех растолкала яростно,
Метнулась пулей к явору!
Куда там лезть! Нога!

Впилась зубами бешено
И стала грызть, как косточку,
Скрести ногтями дерево,
Рычала, словно волк.
Но все, конечно, без толку.
А черти, хмыкнув весело,
Пошли пилу разыскивать —
Тогда и будет толк.

Ивасик чуть живёхонек,
Дрожит, как лист осиновый,
Со светом он прощается —
Читает «Отче наш».
Надежды нет — последние
Не взяли гуси серые…
И вдруг — один отбившийся
От стаи. Нет? Мираж?

Да, это гусь, но хиленький.
— Эй, гусик, гусик, миленький, —
Вскричал Ивась отчаянно, —
Спаси меня, пожалуйста,
Меня сейчас убьют.
Ведь это точно боженька
Послал тебя, родимого,
Как ангела-спасителя,
Ко мне, сюда, я тут!

А в это время дерево
Трястись, шататься начало —
Вовсю уже нечистые
Орудуют пилой.
Гусь опустился низенько,
И, потянувшись здорово,
Его за одну лапку лишь
Поймал Ивась рукой.

Гусь закричал испуганно,
Чуть не упал от тяжести,
Но выровнялся сразу же
И взвился над землей.
А тут как раз и дерево
Упало так, что ветками
Накрыло всех помощников,
Кто был там со Змеей.

Покуда они выбрались,
В погоню было бросились,
Но поздно: через озеро
Уже наш гусь летел.
К селу они приблизились
И возле дома снизились,
Ивась на землю плюхнулся,
Перевернулся, сел.

А дед и баба бедные
Ходили, как лунатики
Они были уверены —
Ивасик утонул,
А лодочку бесхозную
Волной прибило к берегу.
Петровна в полдень в ужасе
Нашла её одну.

Придя домой разбитая,
Она к иконам бросилась,
Старик же сразу к озеру —
Ивасика искать.
Вернулся — баба молится.
Стемнело. Она медленно
На три прибора к ужину
Накрыла механически
И стала подавать.

— Мне уже легче, — молвила. —
Съем пирожок, наверное…
Ты тоже, дед, не мучь себя,
Тебе надо поесть.
— А мне? — Ивасик весело
В окно спросил и спрятался.
Петровна, вздрогнув, охнула
И попыталась сесть.

— Ты слышал, дед? Почудилось?
Или то кошка мявкнула?
Не слышал, нет? Да ну тебя,
Ты все равно глухня.
Бери, покуда теплые, —
И пирожки подвинула.
— Я съем вот этот, маленький.
Ивасик вновь: — А я?

Вдвоём к окошку бросились,
А там Ивасик! Господи!
— Ты что ж там? — Ногу вывихнул!
Они к нему скорей.
Смеются, плачут, тискают
И причитают жалобно:
— Опухла! Может, сломана?
А ну-ка, дед, проверь.

И тут Петровна гусика —
Спасителя увидела.
— Гусь приблудился. Жирненький!
А ну его словлю!
— Не надо, он же спас меня! —
Вскричал Ивасик. — Тише ты.
Идите в дом, а я гуся
Пшеничкой покормлю.

И так его родимого
Все холили и нежили,
Что гусь, хоть он и дикий был,
Не думал улетать.
Сдружился он с Ивасиком,
Ходил, будто привязанный,
А как зима нагрянула —
Остался зимовать.
Такая вот история…

А что Змея? Неведомо…
С тех пор её не видели.
Никто, во всяком случае,
Особо не страдал.
Что интересно, дом её
С годами не разрушился:
Все было в нем нетленное —
Застыло навсегда.

Возможно, ведьма тоже там
Лежит окаменелая,
Такие чары наложив,
Что время вспять течет.
И в доме заколдованном
Она проснется девушкой,
Когда через столетия
Урочный час пробьет.

История о том как пират не умел говорить букву «Р» (Т. Коваль)

Это случилось лет триста назад,
Жил на Тортуге бесстрашный пират.
Был он силен, и отважен, и смел,
Но букву «Р» говорить не умел.

А буква «Р», как нарочно, старалась,
В важные очень слова забиралась:
Карта, корабль, пиастры и враг —
Не обойтись без нее здесь никак!
Если на месте нет буковки «Р» —
Слово меняется, вот, например,
Хочет пират попросить: «Дайте ром!»
А получается что? «Дайте лом!»
Лезет в окно, говорит: «Дайте руку!»
А получается что: «Дайте луку!»

Он огорчался, а кто будет рад,
Если не можешь сказать «Я — пират!»
«На абордаж!» — как ему закричать?
Вот и решил: «Лучше буду молчать».

День он молчал,
два молчал,
три молчал,
А через месяц совсем заскучал.
Стал самым скучным пиратом в округе,
Так и прослыл молчуном на Тортуге.

Молча в бою ловко шпагой он машет,
И никому ни словечка не скажет.
Все отмечают победу — он снова
Рядом сидит и не скажет ни слова.
Как-то отрыл он под пальмою клад.
Даже сокровищам был он не рад.
Да и понятно: ну как веселиться,
Если не можешь ты им похвалиться.

В море пират покупаться любил,
Так далеко он однажды заплыл!
Вдруг видит: гребень в пучине морской.
Он развернулся, сказал тихо: «Ой».
Смотрит пират — рядом гребень второй!
И уже громче сказал он: «Ой, ой».
Третий, четвертый — здесь стая акул!
«Ой!
Нет, не ой,
это же — КАРАУЛ!!!»

И, представляете, чудо случилось!
Буковка «Р» у него получилась!
И позабыв про опасных акул,
Он хохотал и кричал: «КАР-Р-Р-Р-Р-Р-УЛ!!!!!»

Кушать акулы, конечно, хотели,
Но, поразмыслив, пирата не съели:
«Странный какой-то, акул не боится,
Нет уж, животик еще разболится».

Больше пират не молчит, и теперь
Может сказать он и «якорь», и «дверь»,
«Парус» и «остров», «Тортуга» и «море»,
Даже поет он с пиратами в хоре!

С буковкой «Р» подружился пират
И порычать от души даже рад,
Но все равно, чтобы не разучиться.
Если заплыть ему в море случится,
Он, что есть, силы кричит: «Караул!»
Так и прослыл чудаком у акул.

Как звери зимовье строили (В. Шамонин-Версенев)

Бык шёл лесом напролом,
Место он искал под дом;
Ведь зима не за горой,
Тёплый угол нужен свой.
Тут пред ельником густым
Встал барашек перед ним:
— Ты куда, дружище, прёшь,
Ног совсем не бережёшь?
Отвечал степенно бык,
Он к вопросам уж привык:
— Скоро, видишь ли, зима
К нам пожалует сама.
Я хочу построить дом,
Наслаждаться тёплым сном;
Только стройку чтоб начать,
Нужно место отыскать,
И на нём уж без зевот
В месяц дом поставить тот.
У барана интерес,
Он за словом не полез:
— Ты меня с собой возьми,
Лягу я в труде костьми;
Сделать многое смогу,
В деле нужном помогу!
Взял барана бык с собой,
Нужен друг ему такой.
Вот вдвоём они идут,
Им свинья навстречу тут.
Задаёт вопрос она,
Любопытством тем полна:
— Вы позволите спросить
И куда ж вам так спешить?
Отвечал степенно бык,
Он к вопросам уж привык:
— Скоро, видишь ли, зима,
К нам пожалует сама.
Я хочу построить дом,
Наслаждаться тёплым сном;
Только стройку чтоб начать,
Нужно место отыскать,
И на нём уж без зевот
В месяц дом поставить тот,
А баран поможет мне,
Он хорош в любом труде.
Говорит быку свинья:
— Помогу тебе и я!
Поработать мне не в срам,
Силу стройке всю отдам!
Бык забрал свинью с собой,
Нужен друг ему такой.
Вот втроём они идут,
На простор словечки льют.
Вдруг навстречу им петух,
В нём кипит бойцовский дух:
— И куда все держат путь,
Может, скажет, кто-нибудь?
Отвечал степенно бык,
Он к вопросам уж привык:
— Скоро, видишь ли, зима,
К нам пожалует сама.
Я хочу построить дом,
Наслаждаться тёплым сном;
Только стройку чтоб начать,
Нужно место отыскать,
И на нём уж без зевот
В месяц дом поставить тот!
В помощь мне идут друзья:
И барашек, и свинья.
Мастерством они сильны,
Потому все там нужны!
Отвечал быку петух:
— У меня на дело нюх!
Мастер я ведь хоть куда,
Не уйдёт из лап вода!
Да и сил не занимать,
Только вам, друзья, решать!
Бык забрал его с собой,
Нужен друг ему такой.
Только двинулись вперёд,
Прерван был их спешный ход.
Звери вдруг притихли все,
Гусь в кустах во всей красе.
Страхом он друзей покрыл,
В каждом слове страх цедил:
— Напугали, черти, как
И куда же мчаться так?!
Отвечал степенно бык,
Он к вопросам уж привык:
— Скоро, видишь ли, зима,
К нам пожалует сама.
Я хочу построить дом,
Наслаждаться тёплым сном;
Только стройку чтоб начать,
Нужно место отыскать
И на нём уж без зевот
В месяц дом поставить тот,
А баран, свинья, петух,
Там ловить не будут мух;
В помощь мне они идут,
К делу знания несут.
Гусь ответ им тут же дал,
Радость в сердце не скрывал:
— Слов мне в деле не толочь,
Я смогу вам всем помочь!
Труд любой мне по плечу,
Кой-кого и поучу!
Бык гуся забрал с собой,
Нужен друг ему такой.
И пошли друзья вперёд,
Но недолог был их ход.
Вот и место на подбор,
Рядом просто чудный бор,
И полянка с речкой есть,
Как не радоваться здесь?
А за радостью чуть свет
Был меж ними уж совет,
Как они построят дом,
Заживут все вместе в нём!
Да назавтра, в хмурый день,
Снизошла на них вдруг лень,
Стала им слова шептать,
Меж собой в раздор толкать.
Бык словам её не внял,
Лень он с детства презирал.
Говорил баран быку,
Лёжа нагло на боку:
— Буду, знаешь, славно жить
И о доме не тужить!
Шуба, бык, на мне толста,
Что мне эти холода?
Так что строй ты домик сам,
Время отдыху отдам!
Благородный бык такой:
— Отдыхай, да Бог с тобой!
Тут свинья с ним улеглась,
На весь лес бубнить взялась:
— Строить домик не резон,
Не страшит зимы сезон!
Глубже в землю заберусь,
От морозов схоронюсь;
Не мешай мне отдыхать,
Дай немножко помечтать!
Благородный бык такой:
— Помечтай, да Бог с тобой!
Ковырял в земле петух,
Напрягал он сильно слух,
На минуту клюв поднял
И небрежно так сказал:
— Не страшит меня снежок,
Я к барану под бочок,
И плевать на тот мороз,
Будет нынче не до слёз;
Не мешай червей искать,
Я люблю их поклевать!
Благородный бык такой:
— Клюй петух, да Бог с тобой!
Рядом гусь листочки ел,
Промолчать и он не смел:
— Зиму я переживу,
Спрячусь тут же под листву!
Под листвой тепло и сушь,
Для меня морозы — чушь,
А сейчас хочу я есть,
Много пищи всякой здесь!
Благородный бык такой:
— Кушай, гусь, да Бог с тобой!
Не в обиде бык на них,
В думках он уже своих;
Срочно к делу приступить,
Зиму всю в тепле прожить!
Стал он строить дом один,
Сам себе был господин;
Строит сутки, напролёт,
Стройкой сутками живёт.
Время в той работе шло,
Холодком вдруг понесло,
Погрузился в дрёму лес,
Серой стала шаль небес;
В дом вошёл трудяга-бык,
Счастлив был он в этот миг!
Скоро выпал первый снег,
Осень бросилась в побег,
И морозец тут как тут,
В ночь нашёл себе приют.
Да бычок теплом согрет,
Льёт печурка яркий свет,
Сам сидит он за столом,
Самоварчик тот при нём,
И баранки горкой здесь,
И варенья банка есть.
Вдруг раздался громкий стук,
Поспешил бычок на звук,
Двери настежь отворил,
Чуть язык не проглотил;
Перед ним баран стоит,
Речь повинную клубит:
— Зла не помни и прости,
Все к тебе ведут пути;
На дворе зимы разгар,
Сущий, право, там кошмар!
Я прошу лишь об одном,
Ты впусти погреться в дом!
Бык в отказ идти не смел,
Он барана пожалел:
— Это вижу я и сам,
Умереть тебе не дам!
В дом барана бык завёл,
Усадил его за стол,
Крепким чаем напоил,
С ним за жизнь заговорил.
Тут опять раздался стук,
Поспешил бычок на звук,
Сходу двери распахнул,
Громко с придыхом, икнул;
На пороге том свинья,
До бровей белеет вся!
Начала она рыдать,
Слёзным голосом вещать:
— Ты прости меня за грех,
О словах не помни тех!
Холода заели, страсть,
Насладилась ими всласть;
Дай согреться не гони,
Сердце доброе яви!
Пожалел свинью бычок,
Отказать он ей не мог:
— Проходи, свинья, не стой,
Хватит всем тепла с лихвой!
Вот они уж за столом,
В разговоре, за чайком;
И варенье в ход идёт,
И баранки тают влёт.
Скоро прибыл в дом петух,
Взор его совсем потух.
Он с порога начал речь,
Сам себя стал словом сечь:
— Извини меня, мой друг,
Огради от этих мук!
Холодов мне не стерпеть,
Лучше тут же умереть!
Об одном тебя молю,
Сохрани ты жизнь мою!
И бычок не отказал,
Тихо он ему сказал:
— Проходи, петух, скорей,
Не бросаю я друзей!
Вечерком явился гусь,
Нёс в глазах он тоже грусть,
С болью начал разговор,
Все слова себе в укор:
— Ты прости меня, бычок,
Ум мой, видно, недалёк;
На дворе мороз такой,
Околеет там любой!
Дай мне косточки погреть,
Я умнее буду впредь!
Не пошёл бычок в отказ,
Говорил не напоказ:
— Я обиды не держу,
В дом тебя войти прошу!
Вот и вместе все друзья,
Позабыта скука вся,
Все печали прочь ушли,
За столом сидят они;
Чай с вареньем дружно пьют,
Разговорчики ведут.
Только ночь укрыла лес,
Звери слышат жуткий треск;
Задрожал домишко вдруг,
Треск опять спешил на круг.
Звери к выходу бежать,
У двери пришлось им встать;
На боку лежит та дверь,
Бродит по полу метель,
На пороге том медведь,
Стал с порога он реветь:
— Убирайтесь все отсюда,
Живы все ещё покуда!
Стану сам я в доме жить,
В нём чаёк с вареньем пить!
Скучковались вмиг друзья,
Разбегаться им нельзя.
Был спокоен сильный бык,
Не срывался он на крик:
— Ты давай здесь не кричи,
В лес ворон ступай учи;
Не уйдёшь сейчас добром,
Будешь битый поделом!
Да медведь словам не внял,
Как скала пред ним стоял.
Бык к медведю подступил,
Лбом упрямца на пол сбил.
Тотчас в бой попёр баран,
Крепок был его таран;
От удара взвыл медведь,
Потерял былую твердь,
И петух тут не сробел,
Гневом праведным вскипел,
Ухватил его за нос,
Мишка болью весь оброс.
Принялся за дело гусь,
Дёргать стал его за ус,
Тут свинья вступила в бой,
Дал медведушко отбой;
Развернулся и бежать,
Диким рёвом лес терзать.
А друзья взялись за труд,
Дверь опять нашла приют,
Вновь на месте новый стол,
Стулья встали все на пол,
На столе том — самовар
И чаёк, как Божий дар;
За чайком и разговор,
Мишке все слова в укор!
А когда настал рассвет,
Был их сон теплом согрет,
И скажу я наперёд,
Радость к ним ещё придёт.
Чудный будет у них сад,
Чуть в сторонке — водопад,
А под окнами — цветы,
Дивной просто красоты,
Но пока силён мороз,
За окном сугробы в рост,
В доме бродит тишина,
Стережёт свой дом она.
Так они и будут жить,
Дружбой свято дорожить;
В доме их открыта дверь
И тебя в нём ждут, поверь.
Путь к ним, знаю, недалёк,
Поезжай ты к ним, дружок.

Как Никита Кожемяка и Змей Горыныч Русь делили (С. Медофф)

Расскажу тебе, дружочек,
Историческую сказку:
Отчего на Приднепровье
Столько Змиевых валов,
Как смышленая дворняжка
Помогла спастись хозяйке,
Как обычный русский парень
Чудо-юдо поборол.

Жил да был на белом свете
Трехголовый Змей Горыныч.
Так прозвали его люди,
Потому что был он с гор.
Ну а может, потому что
Был он, как гора, огромный:
Солнце закрывал собою,
Как траву, топтал сыр-бор.

Или потому что пламя
Изрыгал — и все горело.
А еще красавиц русских
На съеденье умыкал.
Слово есть гарын, что значит
В тюркских языках «желудок».
Ненасытную утробу —
Вот Горыныч что являл!

Как звала его мамаша,
Достоверно неизвестно.
Только знали, что на запад
Улетал он в свой погост.
Там драконье поселенье…
А погиб Горыныч в море:
Тендра — так зовется остров,
Говорят, драконий хвост.

Но давай всё по порядку.
Есть истории начало,
Как повадился Горыныч
Русь святую разорять.
Мужики пытались драться,
Но лишь поломали вилы.
Даже топоры и копья
Не могли его пронять.

Ведь покрыта была шкура
Чешуёй, будто чугунной,
Веки, как стальные ставни,
Надвигались на глаза.
Для него стрела — комарик,
Факел для него как спичка,
А копье иль меч буланый
Как пчела или оса!

С теми, кто отпор давали,
Змей жестоко расправлялся:
Разносил деревни в щепки,
Поедал людей и скот,
Ну а если выходили
На него дружиной ратной,
Жёг огнем, давил ногами,
В общем, зверь был ещё тот!

А иначе он не может —
В их семействе все такие.
В генах хищная природа —
Догонять и убивать.
Но не так все примитивно…
Как-то утром Змей подумал:
«Когда все тебя боятся,
Начинаешь уставать.

Постоянные погони,
Крики, слезы и проклятья
Как мне это надоело!
Может, старым становлюсь?
Или я заболеваю?
Хочется уже почёта
Или даже поклоненья.
Будет скучно — ну и пусть!»

Так все чаще Змей Горыныч
Думал, глядя с гор на землю,
Где он ненависть посеял,
Вырастил ужасный страх.
И какой-то хитрый дядька —
Таковой всегда найдется —
Эту струночку нащупал
В его крошечных мозгах.

Выступил он с дерзкой речью
На собрании народном.
Молвил: «Рано или поздно
Вор проклятый к нам придёт.
Надо с ним договориться,
Лучше сразу откупиться —
Хай берет, что пожелает,
Он же всё не унесет!

Пусть он русского не знает,
Ему жестами покажем,
Чай, сообразит, тварюка…
Ну а чем не шутит черт?
Люди дядьку поддержали
И, хоть каждый сомневался,
Большинством постановили:
Попытаемся, а чё!

Так и сделали. Как только
Змей над лесом показался,
Приготовили припасы,
Расстарались ублажить:
С каждого двора собрали
Коз, овец и уток жирных,
Поросят, бычков молочных
И мёд-пиво, чтобы пить.

Змей глядит — глазам не верит:
Где мечи, где копья, сети?
Где рогатины хотя бы?
С кем вести неравный бой?
Вместо мужиков отважных
И богатырей ретивых
Вышли к нему делегаты —
Старцы с белой бородой.

Красны девицы в монистах
Поднесли на блюде чарку
И на вышитой ширинке
С солью белый каравай.
Сделав круг, Горыныч мягко
Приземлился на лужайке,
Из-за спин, видать, пинками
Выскочил тот краснобай,

Пал пред Змеем на колени,
Раз пятнадцать поклонился
И давай махать руками,
Помогая головой:
Мы от чистого, мол, сердца,
Ты с дороги, мол, голодный,
Кушай наши подношенья,
Что не съешь, дадим с собой.

Эти жесты доброй воли
Змей Горыныч сразу понял,
Но от новых ощущений
Растерялся, ей же ей.
Может, люди тянут время?
На подмогу князь шлет войско
Или отозвал с дозора
Трёх своих богатырей?

Но решив, пока всё тихо,
Перед битвой подкрепиться,
Принялся за угощенье,
Кости, словно лёд, дробя.
Слопал все единым махом,
Долго ли тремя-то ртами!
Чарку осушил и бочки,
Будто кинул за себя.

Даже каравай на коготь
Наколол и съел с солонкой,
А потом на чистом русском
Рот центральный говорит:
«Ну и где ж это дружина?
После сытного обеда
Можно и покуролесить.
Ваш медок зело бодрит!»

Да как пукнет, словно пушка!
Девки с визгом убежали,
Старики носы зажали,
Аспид, как табун, заржал.
Дядька же переговорщик,
Кланяться не прекращая,
Потом хладным истекая,
Змею план свой проорал.

Ёлкой в зубе ковыряясь,
Пораскинул тот мозгами,
Головы переглянулись,
Молвит средняя опять:
«На мир-дружбу я согласен,
Но условие такое:
Не хочу я по подвалам
Красных девушек искать.

Сами вы определите
Лучшую из всех красивых —
И тогда село не трону,
Заберу и улечу.
Думайте до завтра. Ужин
Здесь я подожду. И кстати,
Хай блинов нажарят бабы —
Страшно сладкого хочу!

Всё, пока, спокойной ночи
Не желаю, до свиданья», —
И бесстыжий рептилоид
В унисон захохотал.
Когда люди всё узнали,
Дядьку сгоряча побили.
Сколько он зубов, волосьев,
Родственников потерял!

Эт потом уже признали
Его скромные заслуги.
И хотя он после бойни
Шепелявил и оглох,
Выбрали жрецом почётным.
Он потом учил убогих —
Для глухих язык по ходу
Этот дядька изобрел.

В тот же судьбоносный вечер
Долго люди на майдане
Спорили, ругались, дрались
И катались по земле.
Всё ж решили малой кровью
Обойтись и жить спокойно,
Потому что девок страшных
Было больше на селе.

Весть об этом договоре
С трёхголовым душегубом
Облетела всю округу
И приверженцев нашла.
Лишь завидят Змея с вежи,
Соберут ему гостинцы,
Красну девицу поставят —
И деревня спасена.

Постепенно все привыкли,
Даже слух прошел, что девок
Вовсе он не поедает,
А совсем наоборот.
Дескать, у драконов этих
Многожёнство — это норма,
Чтобы не было им скучно,
Нужен женооборот.

И вдобавок проходимцы,
То есть странники, калики —
Им народ обычно верит,
Хоть они обычно врут —
Говорили, что Горыныч
Знатен и богат, как кесарь,
У него огромный замок,
И все девки в нем живут.

Там вообще культура толще,
Мы тут лаптем щи хлебаем,
А у них стекло и вилки,
Бабы носят кружева,
По нужде на двор не ходят,
А в горшки — ночные вазы,
Ну и что, что на чужбине,
Зато в шёлковых чулках.

Слухи обрастали гуще:
Змей владеет языками,
Может, он большой ученый,
Филантроп и патриот.
Там с красавицами туго —
Бабы лошадей не краше.
Вот он русских и таскает —
Улучшает генофонд.

Время шло, и Змей занёсся,
Стал нахальным и спесивым,
Перестал, как сумасшедший,
Свое брюхо набивать.
Пожелал: «Во время пира
Музыканты пусть играют,
А красавицы танцуют —
Сам хочу я выбирать».

Ляжет, гад, аки патриций,
Уплетает, запивает,
Из отверстий дым пускает
В виде стрелок и сердец.
Девы водят хороводы,
Как на ярмарку, одеты,
Круто спинки выгибают
И мечтают про дворец.

Были, правда, и такие,
Кто ни в жисть не соглашались,
С домочадцами бежали
На восток, на север, юг.
Так страна и расширялась
За счет этих непокорных,
Не проникшихся наивно
Ни одной из заманух.

Слух до Киева добрался.
Князь подумал: «Хлеба, зрелищ —
Все не ново, но полезно:
Змей у нас теперь партнер.
Пусть подавится, вражина!
Жаль, не я это придумал,
Эх, того бы миротворца
В подземелье… Впрочем, вздор.

Посадить всегда успеем».
И отдал приказ, чтоб Змею
Больше не чинить препятствий,
Дядьку гривной наградить.
Сообщить переселенцам
На окраины: полгода
На период обустройства
Могут подать не платить.

Вскоре князю доложили:
«В государстве все спокойно,
Люд в тебе души не чает,
Начал вещим называть,
Кое-где — великим, мудрым,
Где-то — добрым, справедливым,
Ну а кто ещё не чает,
Мы найдем, как подсказать.

Дядьке гривну золотую
Лично сам тиун навесил.
Предоставлены Змеюке
Горизонт и коридор.
Кстати, он неподалёку
От столицы приземлился.
Ждет гостинцев, скоморохов
И красавиц на подбор».

Князь не ждал такой засады,
Даже ножкой грозно топнул,
Но, остыв, велел отправить
Всё Горынычу сполна.
И опять какой-то дядька —
Таковой всегда найдётся —
Воду стал мутить в народе:
Всех красивей-то княжна!

И уже бушует вече,
Справедливости желая,
Змей психует, в нетерпенье
Шеями заплёлся в жгут,
Князь в сердцах гонцов отправил,
Хоть бояре были против,
За дружиной на границу,
А калики тут как тут!

И давай давить на князя
Историческим примером:
В Греции так тоже было,
Ничего, мол, обошлось.
Должен был царь Агамемнон
Дочь пожертвовать родную,
На алтарь под нож отправить,
Чтоб унять богини злость.

В горло бедного папаши
Тоже вся страна вцепилась:
Дескать, ветер не подует —
В Трою флот не поплывёт.
Хорошо, что Артемида
Заменила деву ланью —
Ифигения в Тавриде
Припеваючи живет.

Князь каликам перехожим
Повелел катиться в баню,
Знать, запачкаться боялся,
Да и дух от них вонюч.
Сам на женской половине
Отыскал жену в светёлке,
Где она с утра рыдала,
И закрыл её на ключ.

Дочь позвал и со слезами,
Горестно в рукав сморкаясь,
Про Горыныча, про вече
И про Трою изложил.
Но княжна от хоровода
В виде конкурса, кто краше,
Горделиво отказалась:
«Коли Киев так решил,

Коль судьба моя такая —
Защитить любимый город
От пожара и разора,
Я смиренно покорюсь.
Если умереть придется,
Как сестрицам из народа,
Долю горькую — любую —
С ними честно разделю».

Собралась без канители,
Не взяла и зубной щётки,
А тем более уборов,
Украшений и вещей,
Все твердит: «Не провожайте!»
Князь лишь крикнул на прощанье:
«Продержись хотя б до завтра,
Войско скачет с рубежей!»

И пошла, аки на плаху,
Держа шею величаво,
Мамки-няньки в окнах машут,
Но она глядит вперёд.
А дворовая собачка —
С ней княжна всегда играла —
Незаметно увязалась
Вплоть до самых до ворот.

А обоз с дарами раньше
Для Горыныча собрали
И отправили, чтоб ирод
На часок-другой присел,
Перестал уже метаться,
Лес берёзовый корежить
И вытаптывать угодья,
Взборонённые под сев.

Закусив, а также выпив,
Подобрело чудо-юдо,
Вместе с тем и разрезвилось,
Захотело куражу.
«Где, — кричит, — ваши девчата,
Лучшие на целом свете?
Если их сейчас не будет,
Я вам всем тут покажу!»

Прибежали скоморохи,
Задудели и запели,
Заплясали, засвистали,
Заходили кувырком.
Как дитя, Змей веселился,
Расхрабрившись, музыканты
Врезали ему частушки
Про него же самого:

«Мы со Змеем выпивали,
Как же плохо мне с утра!
Ох, головушка хворает,
Хорошо — она одна!

Эк Горыныча стошнило —
Вышел Днепр из берегов!
Видно, Змеюшка сердечный
Отравился тиуном».

Осознав намек не сразу,
Поначалу хохотавший,
Змей спалил певцов беспечных
И взревел одним из ртов:
«Хватит головы морочить!
Где, я спрашиваю, девки?
Если тотчас их не будет,
Покажу ещё не то!»

Подойдя, княжна сначала
Потеряла силу духа —
На её глазах Горыныч
Превратил героев в прах —
В то же время разозлилась:
«Ишь, что изверг вытворяет!»
Жучка же, дрожа от страха,
Спряталась стремглав в кустах.

Змей, красавицу увидев,
Тоже потерял дар речи,
Только он — от восхищенья,
А она ему кричит:
«Что ты тут еще покажешь?
Убиваешь безоружных,
Что в лицо беде смеялись?
Этим нас не удивить!»

Шевельнул злодей крылами:
«Удивиться хочешь, крошка?
Ну, гляди!» — и звероящер
Поднялся во весь свой рост.
Лес стоячий — и то ниже,
Голова затмила солнце,
Крылья облака закрыли,
Запрудил речушку хвост.

Дева густо покраснела,
Но решила не сдаваться,
И, махнув косой, сказала,
Руки в боки уперев:
«Так стоять на задних лапках
Может и моя собачка!»
«Ой-ой-ой, — загоготал он, —
Докажи, иначе съем!»

И зубами дружно щёлкнул.
А вообще на самом деле
Есть её не собирался
Ни за что и никогда,
Потому что с ним впервые
Что-то странное случилось:
Будто птички щебетали
Слева в зоне живота.

Жучка этого не знала,
Но метнулась с громким лаем,
Чтоб спасти свою хозяйку,
Стала перед ней служить.
Вскрикнула княжна, присела,
В носик Жучку целовала,
Даже малость прослезилась,
Что она спасла ей жизнь.

Змей совсем не умилился,
Жучку взревновал и съел бы,
Если б та не заскочила
Мигом на руки к княжне.
Он вздохнул и покорился,
Раз у них любовь такая,
Хотя, честно, предпочел бы
Быть с княжной наедине.

Так негаданно-нежданно
Змей Горыныч изменился:
Раньше он эту дворняжку
На шнурки бы покромсал.
А теперь размяк, как тесто,
Раскатай, лепи, что хочешь!
В общем, головы вскружила
Ему девица-краса.

Что б она ни пожелала,
Ему выполнить хотелось.
Что собачка — скоморохов
Из углей бы он сложил,
Полетел бы на край света
За безделицей заморской,
Захоти она — вдогонку
За кометой в небо взмыл!

Всё это княжна мгновенно
Поняла чутьем девичьим.
«Эк животное влюбилось! —
Усмехнулась про себя. —
Значит, можно не бояться».
И решила, что записку
Передаст с собачкой в Киев,
Чтоб утешилась родня.

Так она и поступила.
Когда Змей уснул покрепче,
Ленту из косы достала,
Написала угольком,
Дескать, я жива, здорова,
Весточку пришлите так же.
Жучке шею обмотала,
Завязала узелком

И «Домой!» ей приказала.
Пёсю ждали приключенья:
Ночью ворота закрыты,
Но нашла собачка лаз,
К князю тоже не пускала
Бестолковая прислуга,
И тогда она к княгине
Рано утром пробралась.

Только ленточку завидя,
Та, конечно, догадалась.
Терем загудел, как улей.
Князь велел собрать совет.
Жучку так наугощали,
Что аж лапы подгибались,
Вот она и прикорнула —
Всё равно ведь ждать ответ.

На совете князь, бояре
Думу думали, рядили,
На два лагеря разбились:
Кто за мир, кто за войну.
Партия войны стояла,
Чтоб с Горынычем сразиться,
От поборов люд избавить
И освободить княжну.

Их противники хотели
Всё как есть оставить, ибо
Супостата даже войском
Всё равно не победить.
Слухи верные доносят:
Он великий чародейник —
Две главы вмиг вырастают,
Ежели одну срубить.

Наш захватчик — трёхголовый,
Знать, уже рубили дважды,
А встречаются на свете
И шести-, и девяти-.
Лучше бы его не трогать,
А не то он разозлится,
Съест княжну, дружину сгубит
Да и Киев разорит.

Князь послушал тех и этих.
«Я не против замиренья, —
Кое-кто даже захлопал,
Он их жестом осадил, —
Только чтобы выиграть время.
Русичи — народ свободный,
Не позволим, чтоб зверюга
Нам тут бедствия чинил.

Нет дружин непобедимых,
Тиунов незаменимых
И существ неуязвимых!
Кто найдет его пяту,
Тот получит что угодно,
В здравомысленных пределах,
Мой указ всем объявите
И развесьте на виду».

Дочке князь ответил лично.
Ленту Жучке повязали,
Но увидев, что в проулке
Поджидают кобели,
Посадили на телегу,
Чтоб её с пути не сбили,
И, как важную особу,
Прям к воротам привезли.

Так княжна вместо дружины
Получила спецзаданье:
Разузнать, как можно гада
Изничтожить. И когда
Он домой лететь собрался,
Дева твердо заявила,
Что без родины погибнет,
Что заест её тоска.

Змей, естественно, повёлся,
На Руси решил остаться,
И в окрестностях столицы
Он пещеру подыскал.
Уж, конечно, не хоромы,
Но княжне пришлось смириться —
Потерпеть, раз князь на дочку
Все надежды возлагал.

С уязвимым местом зверя
Оказалось очень просто:
Нежной была кожа шеи,
Что под самой головой.
Видела княжна, что часто
Змей чесался об деревья.
И когда он спать улегся,
Там пошкрябала рукой.

Змей от новых ощущений
Чуть не умер в одночасье:
На молекулы распался,
Вертикально улетел.
А она, как между прочим,
Говорит: «Чуть не убила!»
Ящер глупо рассмеялся.
Ослабев и подобрев,

Ей сказал: «Ну что ты, крошка,
Ты убить меня не сможешь,
А кто может, тот не знает —
Он не князь, не богатырь,
А обычный сыромятник.
Знаю, что зовут Никита…
Есть пророчество такое —
На душе моей волдырь».

Так впервые Змей Горыныч
Разболтал большую тайну,
И судьбы его к закату
Покатилось колесо:
Понеслась с запиской Жучка,
Побежали скороходы,
Взмыли в небо почтальоны,
Кони понесли гонцов.

И Никиту-кожемяку,
Очень сильного, большого,
Вроде даже холостого,
Скоро в Киеве нашли.
Но с Горынычем сражаться
Наотрез он отказался,
Когда посланные старцы
Уговаривать пришли.

Просто он не мог поверить,
Что способен на такое,
Никогда в руках оружия
Кожемяка не держал.
И в расцвете сил погибнуть
В его планы не входило,
Жизнь одна и, как ни странно,
Самому ещё нужна.

Старцы князю доложили,
Он пошел к Никите лично.
Тот, работая руками,
Кож двенадцать сразу мял,
Но, увидев государя,
Испугался, растерялся,
Неуклюже поклонившись,
Их нечаянно порвал.

Снова отказал Никита,
Потому что огорчился.
Не то слово — разозлился,
Не на князя — на себя,
На свою смешную робость.
И, конечно, кожи жалко:
Сколько времени и денег,
Сколько вложено труда!

После, поостыв, казнился,
Обзывал себя невежей,
Трусом, стервом и холопом
И всю ноченьку не спал.
Думал о княжне с почтеньем,
О Горыныче со страхом,
Отца с матерью покойных
Со слезами вспоминал.

Рассудил пойти наутро
Сообщить, что он согласен
Русь от чудища избавить
Или голову сложить.
На рассвете лишь уснувши,
Он проснулся поздновато.
Чувствует — его избушка,
Словно студень, вся дрожит.

Вышел на крыльцо Никита:
Не тайфун идет, не войско,
А тьма-тьмущая детишек,
Свет княгиня во главе.
Он не знал, но догадался —
Очи в пол-лица пылают,
Во всё белое одета,
Белый плат на голове.

Когда князь ни с чем вернулся,
Она выход подсказала:
Ребятню послать и чтобы
Шли девчонки впереди,
То есть будущие жертвы
Или бедные сиротки,
И чтоб все в мольбе держали
Свои ручки на груди.

Вслед за ней, как по команде,
Дети на колени пали,
Разрыдался кожемяка,
Еле-еле мог дышать.
Говорит: «Не надо, встаньте,
Сам я к вам идти сбирался…
Только пусть мне кто покажет,
Где Горыныча искать».

Стал готовиться Никита:
Закупил пеньки три пуда
И смолы бочонков восемь
Для доспеха — так верней.
И просмоленной верёвкой
Обмотался, сделав панцирь,
Руки притрусил песочком,
Чтоб не выскользнул злодей.

Когда князь это увидел,
У него упало сердце:
Что за недоразуменье!
«Эй, найдите ему щит,
Шлем, броню и меч буланый», —
Закричал, но парень твердо
Молвил: «Голыми руками
Мне сподручней победить,

А доспехи по размеру
Все равно ведь не отыщем».
Так Никита безоружный
И пошел на ратный пир.
Провожатой была Жучка.
Прибыли к пещере ночью —
Плавала луна в тумане,
Словно в сыворотке сыр.

Богатырь полез на кручу,
Над норой, как царь, уселся
И позвал: «Вставай, вражина,
Выходи на смертный бой!»
Змей, себя не утруждая,
Полыхнул огнём из пасти —
Всё обуглилось у входа,
Запекся песок слюдой,

Закипел родник в ложбине —
И опять уснул беспечно,
Думая, что гость незваный
В кучку пепла обращен.
Но опять кричит Никита:
«Вылезай, урод трусливый,
Или ты меня боишься?
Так я не вооружен!»

Чудище вконец проснулось,
Высунулось из пещеры —
Никого. И осторожно
Двинулось ещё вперед.
Не успело оглянуться —
Кожемяка прыг на спину
И связал узлом скорняжным
Две башки его из трёх.

Тяжело дышать змеищу,
Хочет сбить врага быстрее:
По спиняке хвост лупасит,
Щёлкает зубами пасть,
По земле кататься начал,
Чтобы раздавить Никиту,
Ну а тот вцепился в шею,
Как заразная напасть,

Как болотная пиявка,
И сидит неуязвимый,
Рассудив, что безопасней
Ему места не найти:
Змей себя палить не будет,
Не укусит — не достанет.
Наконец устал Горыныч
И взмолился: «Отпусти!

Развяжи меня, Никита! —
Он, конечно, догадался,
Кто таков его обидчик, —
А не то как разозлюсь,
Полечу сейчас на Киев,
Не смогу — пойду ногами,
Буду рушить все на свете,
Уничтожу вашу Русь».

Богатырь ему: «Навеки
Уберешься восвояси.
Чтобы только на картинках
Личность видели твою.
Чтоб забыли люди горе,
От которого страдали,
Чтобы дети удивлялись,
Подбирая чешую».

Змей на это рассмеялся:
«Остроумно, но нечестно!
С русичами я сроднился,
И к тому ж у нас ничья!
Давай так: поделим землю
На две части вот отсюда.
Слева, на востоке — ваша,
А на западе — моя».

Призадумался Никита:
«Как делить, что невозможно,
Что принадлежит народу,
А не мне или тебе.
Как у этих людоедов,
У захватчиков все просто!
Ладно, способы любые
Хороши с ними в борьбе».

И ответил:»Я согласен!
Кончим дело полюбовно,
Только надобно границу
Чётко, жирно начертать.
Я пошлю гонца с запиской,
Чтоб соху сюда прислали,
Запрягу тебя, как лошадь,
Ну а сам буду пахать».

Вот на этом и срядились.
Жучка отнесла посланье,
И по порученью князя
Киевские кузнецы
Начали ковать орало.
А пока они ковали,
В думе все переругались:
Князь, бояре и жрецы.

Воеводы глотку драли,
Мол, добить врага — и все тут!
А старейшины ворчали:
«Кем он себя возомнил,
Этот вор с большой дороги?
Два вора, вернее, смерду
Полномочий не вверяли,
Чтоб он Русь с врагом делил»!

А жрецы бубнили: «Надо,
Надо верить в предсказанье,
Если Змею быть убитым
Кожемякой суждено,
Доля всё сама управит,
А мешать нельзя — опасно,
Прогневим богиню Мокошь —
Будет засуха и мор».

Князь, промолвив: «Будь что будет»,
Объявил совет закрытым.
Ну а что на самом деле
Он придумал — утаил.
Кузнецы соху сковали,
И изрядную махину
С дюжиной волов слюнявых
Кожемяка получил…

И записочку от князя.
В ней было всего три слова.
Прочитав, кивнул Никита,
После грамотку спалил.
А чешуйчатая несыть
Стала есть волов, как вишни,
Вмиг погонщики в испуге
Разбежались что есть сил.

А смеялись поначалу,
Чудище в узлах увидев,
Хлопали свои коленки
И Никиту по спине,
Дескать, молодец, красава,
И на ушко всё пытали:
«Князь ведь обещал, что хочешь…
Будешь свататься к княжне?»

Головой качал Никита
И краснел свекольным цветом,
Улыбался, отрекался,
Мол, где я, а где она.
Каждый, кто потом встречался,
Лез к нему с этим вопросом,
Ведь традиция жениться
У героев всех была.

Уезжая, поклонилась
Свет княжна: не обессудьте,
И сказал: «До встречи, крошка» —
Голосом осипшим Змей.
Из просмоленных верёвок
Кнут Никита сплел тяжёлый —
Чтобы было ощутимо,
Навязал на нём камней.

Взял четыре он коряжки —
Сделал для ярма занозы.
Подобрал две деревяшки,
Гибкий вяз согнул дугой,
Перешил воловью упряжь
Под Горыныча размеры,
В раму головы просунув,
Закрепил ярмо пенькой.

«Но!» — вскричал Никита лихо
И кнутом хватил по шкуре,
Гром раздался, и с деревьев
Вся обсыпалась листва,
Звери в ужасе присели.
Змей рванул, налег Никита,
И на юг, как сговорились,
Потянулась борозда

Глубиной с овраг хороший,
Шириной с Сетомль-речушку,
И отвал размером с избу
От реки рос до реки.
Иногда искали броду,
Иногда не нужно было,
Кое-где к ним выходили
И просили мужики

Обойти деревню сбоку,
Или бор мешал высокий —
В общем, линия кривая
Получалась, хоть убей.
Да к тому же Змей Горыныч
Норовил скосить к востоку,
Хотел больше земли русской
Отхватить себе, злодей.

Богатырь, заметив это,
Заставлял его вертаться,
Но упрямо хитрый аспид
Забирал всегда левей.
Тут же с жалобами в Киев,
Мол, Горыныч с Кожемякой
Покромсали Русь изрядно,
Ринулись кому не лень.

Князю уши прожужжали,
Он кивал, но без эмоций.
Даже на вопрос княгини
Резко крикнул: «Помолчи!»,
Когда та его спросила:
«Что ты будешь делать, если
Кожемяка за свой подвиг
Дочь потребует в награду
Иль от Киева ключи?»

Поостыв, он ей признался,
Что, послав письмо Никите,
А написано там было:
«Змея надо порешить»,
Вызвал старую ведунью
И велел по завершении
Тайно — зельем или порчей —
Кожемяку погубить.

Сколько дней, недель минуло,
Долго ль, коротко ль пахали —
Неизвестно, только сказка
Подошла уже к концу.
К морю вышли землепашцы
Где-то возле Березани.
«Распрягай», — сказал Горыныч
Змей Никите-молодцу.

Тот серьезно отозвался:
«Почему же? Нет, продолжим,
Море мы располовиним,
Это тоже наш удел».
Ящер, алчный от природы,
Согласился хапнуть моря,
И к тому же от тяжёлой
От работы отупел

И поверил простодушно.
Дно пошли пахать морское.
Мелководье одолели.
А потом, почуяв зло,
Сине море, как взбесилось,
Забурлило, заштормило,
Волны поднялись, как горы —
Потерял Горыныч дно,

Стал барахтаться и рваться,
Но налег на плуг Никита —
Утопило море Змея,
Захлестнув его волной.
Тут же шторм угомонился,
Выплыл молодец на берег
И с устатку спал неделю,
А потом пошел домой.

Хоть обратный путь короче,
Долгим было возвращенье.
Далеко от моря Киев —
Много дней пешком шагать.
Слава впереди летела.
Всюду витязя встречали
Хлебом-солью, но однажды
Он остался ночевать

У одной седой старушки.
У той самой, что героя
Умертвить должна втихую.
И пока он ел и пил,
Все ему и рассказала.
Помертвел Никита, тут же
Подкатился к горлу ужин,
Белый свет уже не мил.

К уху бабка наклонилась:
«Не отравлено, не бойся,
Ведь заступницу имеешь —
Неземную доброту.
Ей княгиня проболталась.
Дочь пошла к отцу: «За Змея
Мне положена награда!
Я нашла его пяту —

Получаю, что угодно,
Так написано в указе.
А угодно мне Никиту
Миловать или казнить
По своему усмотренью».
Князь разгневался, но после,
Скрепя сердце, согласился.
В общем, будешь, парень, жить».

Пот со лба Никита вытер:
«Фух!» — но этим испытанья
Не окончились, однако.
Когда в Киев он пришёл,
У ворот под белы руки
Его к князю потащили.
Тот, ни в чём как не бывало,
Усадил его за стол.

И подкладывая яства,
Подливая мёд и пиво,
Всё расспрашивал подробно,
Слушал жадно, со слезой,
И, глаза смущенно пряча,
Стал благодарить Никиту
От лица всего народа
И сказал: «Ты наш герой,

Посему проси, что хочешь!»
Ничего не взял Никита,
Только пробубнил: «Верните
Мне мои двенадцать кож,
Те, что я порвал нечаянно».
Князь велел отдать пять дюжин —
Ладно, молодец на службе
Пропадал ведь ни за грош.

А за то, что распахали
Землю русскую со Змеем,
Не винил. Как оказалось,
Все труды были не зря.
Рвы с валами пригодились
Для защиты от набегов.
Их остатки сохранились
До сегодняшнего дня.

А княжна спустя полгода
Вышла замуж в Византию,
Сына назвала Никитой
И читала перед сном,
Как смышленая дворняжка
Помогла спастись хозяйке,
Как обычный русский парень
Чудо-юдо поборол.

Тушу жадного злодея
Всё несло, несло теченьем
И прибило, где сегодня
Лежит остров Джарылгач,
Там фланируют муфлоны,
Плещутся в воде дельфины,
Ловят рыбу пеликаны,
Лошади несутся вскачь.

Море там косу намыло,
Остров Тендру отделило,
Посмотри на карту, видишь —
Будто змей и хвост при нем.
Только все давно забыли,
Что Никита Кожемяка
Здесь добил когда-то Змея
Не катаньем, так мытьем.

Впрочем, если разобраться,
Змея погубила жадность —
Так бывает, если кто-то
Нарушает договор.
А еще нельзя секреты
Доверять кому попало.
Подвела, его, короче,
Безответная любовь.

Как от мёда у медведя начали зубы болеть (Б. Корнилов)

Вас когда-нибудь убаюкивали, мурлыкая?
Песня маленькая,
а забота у ней великая,
на звериных лапках песенка,
с рожками,
с угла на угол ходит вязаными дорожками.
И тепло мне с ней
и забавно до ужаса…
А на улице звезды каменные кружатся…
Петухи стоят,
шеи вытянуты,
пальцы скрючены,
в глаз клевать с малолетства они приучены.
И луна щучьим глазом плывет замороженным,
елка мелко дрожит от холода
телом скореженным,
а над елкою мечется
птица черная,
птица дикая,
только мне хорошо и уютно:
песня трется о щеку, мурлыкая.

——

Спи, мальчишка, не реветь —
по садам идет медведь,
меду жирного, густого,
хочет сладкого медведь.
А за банею подряд
ульи круглые стоят,

все на ножках на куриных,
все в соломенных платках,
а кругом, как на перинах,
пчелы спят на васильках.

Спят березы в легких платьях,
спят собаки со двора,
пчеловоды на полатях,
и тебе заснуть пора.

Спи, мальчишка, не реветь,
заберет тебя медведь,

он идет на ульи боком,
разевая старый рот,
и в молчании глубоком

прямо горстью мед берет,
прямо лапой, прямо в пасть
он пропихивает сласть.

И, конечно, очень скоро
наедается, ворча.
Лапа толстая у вора
вся намокла до плеча.

Он сосет ее и гложет,
отдувается: капут, —
он полпуда съел, а может,
не полпуда съел, а пуд.

Полежать теперь в истоме
волосатому сластене.

Убежать, пока из Мишки
не наделали колбас,
захватив себе под мышку
толстый улей про запас.

Спит во тьме собака-лодырь,
спят в деревне мужики,
через тын, через колоды
до берлоги, напрямки
он заплюхал, глядя на ночь,
волосатая гора,
Михаил — медведь — Иваныч, —
и ему заснуть пора.

Спи, мальчишка — не реветь —
не ушел еще медведь,
а от меда у медведя
зубы начали болеть.

Боль проникла как проныра,
заходила ходуном,
сразу дернуло,
заныло
в зубе правом коренном.
Засвистело,
затрясло,
щеку набок разнесло.
Обмотал ее рогожей,
потерял медведь покой,
был медведь — медведь пригожий,
а теперь на что похожий —
с перевязанной щекой,
некрасивый, не такой.

Скачут елки хороводом,
ноет пухлая десна,
где-то бросил улей с медом —
не до меду,
не до сна,
не до сладостей медведю,
не до радостей медведю.

——

Спи, мальчишка, не реветь,
зубы могут заболеть.

Шел медведь,
стонал медведь,
дятла разыскал медведь.
Это щеголь в птичьем свете,
в красном бархатном берете,
в тонком черном пиджаке,
с червяком в одной руке.

Нос у дятла весь точеный,
лакированный,
кривой,
мыт водою кипяченой,
свежей высушен травой.

Дятел знает очень много,
он медведю сесть велит,
дятел спрашивает строго:
— Что у вас, медведь, болит?

Зубы?
Где? —
С таким вопросом
он глядит медведю в рот
и своим огромным носом
у медведя зуб берет.

Приналег
и сразу грубо,
с маху выдернул его…
Что медведь — медведь без зуба?
Он без зуба ничего.
Не дерись
и не кусайся,
бойся каждого зверька,
бойся волка,
бойся зайца,
бойся хмурого хорька.

Скучно —
в пасти пустота,
разыскал медведь крота.
Подошел к медведю крот,
поглядел медведю в рот,
а во рту медвежьем душно,
зуб не вырос молодой —
крот сказал медведю: нужно
зуб поставить золотой.

Спи, мальчишка, надо спать,
в темноте медведь опасен,
он на всё теперь согласен,
только б золото достать.

Крот сказал ему: покуда
подождите, милый мой,
я вам золота полпуда
накопаю под землей.
И уходит крот горбатый,
и в полях до темноты
роют землю, как лопатой,
ищут золото кроты.

Ночью где-то в огородах
откопали самородок.

Спи, мальчишка, не реветь,
ходит радостный медведь,
щеголяет зубом свежим,
пляшет Мишка молодой,
и горит во рту медвежьем
зуб веселый золотой.

Всё синее, всё темнее
над землей ночная тень.
Стал медведь теперь умнее,
чистит зубы каждый день,
много меду не ворует,
ходит пухлый и не злой
и сосновой пломбирует
зубы белые смолой.

Спи, мальчишка, не реветь,
засыпает наш медведь,
спят березы,
толстый крот
спать приходит в огород.
Рыба сонная плеснула,
дятлы вымыли носы
и заснули.
Все заснуло —
только тикают часы…

1934

Как рак с лисой соревновались (В. Шамонин-Версенев)

Ранним солнечным деньком
Шла лиса густым леском;
Шубкой огненной искрит,
По траве хвостом шуршит,
Взором трогает простор,
Тешет песней чудный бор,
Всех букашек и зверей,
Тут и речка перед ней.
Прилегла лиса на бок,
Льёт словечки на песок:
— Ох, какая скукотень,
Неужель пройдёт так день?
Чем бы мне себя занять,
Эту скуку разогнать?
Вдруг лиса застыла вмиг,
Разнесла вдоль речки крик;
На песке пред нею рак,
Тащит клешни он кой-как!
Глазки лисоньки зажглись,
Мысли в кучку собрались:
«Не придётся мне грустить,
Можно весело пожить!
Этот миленький рачок,
Сразу видно, дурачок!
В этом вся их рачья суть,
Рака просто обмануть!
Села кумушка пред ним.
«На тебя мы поглядим
И прикинем, что к чему,
Радость сердцу моему!»
И лиса без всяких поз
Задаёт ему вопрос:
— Ты куда, дружище, прёшь,
Сил совсем не бережёшь?
Осадил рачок лису:
— Ты ещё пусти слезу!
Ишь, в заботу подалась,
Ведь не лисья это масть!
Так что, милая, уймись,
Предо мною не рядись!
Ни к чему лисе разлад,
Ей дороже результат:
«Ах ты, хлюпенький чудак,
Огрызаться-то мастак!
Нужно править этот грех,
Подниму тебя на смех!»
И лиса заводит речь,
Перед ним готова лечь:
— Пререкаться мне с тобой,
Ни к чему, мой дорогой!
Вижу, братец, ты храбрец,
Да язык твой — холодец!
Докажи, что сказан вздор,
Согласись со мной на спор?
Выдал рак лисе ответ:
— Твою хитрость знает свет!
Ты поёшь, как соловей,
Только после слёзы лей,
Но без всяких дураков,
Я с тобой на спор готов!
Стала вдруг лиса плясать,
Взглядом рака ублажать:
— Дельный, право, разговор,
Будет прост меж нами спор!
У горы, любезный друг,
Есть забавный камень-круг;
По прямой мы побежим,
Спор у камня разрешим;
Коль я первой буду там,
Станешь ты слугой мне сам.
Стану я тебе служить,
Коль мне там второю быть!
Рак в глаза ей заглянул,
В лисьей хитрости тонул:
«Ох, и бестия, кума,
Проиграешь ты сама!
Я на вид, конечно, прост,
Но мне нравится твой… хвост!»
Встали рак с лисою в старт,
У лисы кипит азарт:
«Верно, думала, дурак,
Быть слугою хочет рак!»
Той секунды не прошло,
Ветром лисоньку снесло,
Без оглядки лесом прёт,
Только треск в лесу идёт;
Чрез кусты и бурелом,
Ей преграды — нипочём!
Оказался рак так прост,
Он лисе вцепился в… хвост;
Хорошо ему бежать,
Просто Божья благодать,
И лисичке бег в услад,
Коль известен весь расклад.
Вот уж камень перед ней,
У лисы полно идей:
— Рака всё-таки дождусь
И тогда с ним разберусь;
Своего не упущу,
Дельце дурню отыщу!
Стала вдаль она глядеть,
В нетерпении кипеть.
— Где ж слуга плетётся мой,
Может, рак сбежал домой?
Только не был дурнем рак,
Слез с хвоста он кое-как,
Путь нелёгкий одолел,
На вершине камня млел,
Чрез минуту двинул речь,
Стал лису словечком жечь:
— Я устал тебя здесь ждать,
Ты б могла шустрей бежать?
Спорить больше не берись,
Лучше бегать поучись!
Не поверила лиса:
«Это что за чудеса?
Быть такого не должно,
Что за странное кино?
Как же первым прибыл рак?! —
И опять вопрос: — Ну, как?!»
Не найдёт лиса ответ,
Стал немил ей белый свет,
Та тоска прильнула к ней,
Гладит рученькой своей.
Да вот рак не знал каприз,
Сделал кумушке сюрприз!
Он в карету вложил труд,
На лису надел хомут,
В ту карету утром сел,
Ей негромко повелел:
— Ну, лиса, давай вези,
Да нигде не тормози!
Ты хотела умной слыть,
Так теперь тому и быть!
Посмешай в лесу зверей,
Работёнкою своей!
И с лисы слетела спесь,
Рака возит год уж весь,
Не смывает с шубки пот,
Дни и ночи напролёт!
Посему, есть в сказке смысл
И к тому ведётся мысль;
Ям ты, друг, таких не рой,
Будь всегда самим собой,
Но коль влез в такую страсть,
Можешь в яму сам упасть!
Вон, лиса, за свой же спор,
Возит рака до сих пор!

Как солнышко искали (В. Шамонин-Версенев)

Тучка вышла на простор,
Скрыла солнышку обзор,
Растянулась вдоль небес,
Стала ливмя лить на лес,
Вдруг открыла в дрёме рот
И… уснула без хлопот.
Перестали птички петь,
Ручейки в лесу звенеть.
Звери спрятались под кров,
Не слыхать их голосов.
Тут и солнышко в отбой,
Скрылось резво за горой;
Вниз скатилось колесом,
В той траве забылось сном.
Только ёж совсем не спал,
В думке горькой солнце ждал.
Через часик он вскочил,
Слов сквозь зубы не цедил:
— Больше мне бока не мять,
Солнце я пойду искать;
Не желаю жить, как все,
Мокнуть день и ночь в воде!
Ёжик двинул смело в путь,
Он не смел в пути зевнуть.
Подлетел к ежу вдруг чиж:
— И куда ж ты, ёж, спешишь?
Отвечает с грустью ёж:
— Лапы скоро тут сотрёшь!
К солнцу я спешу, мой друг,
Видишь, мир стал сер вокруг!
Ты мне лучше удружи,
К солнцу тропку укажи!
Чиж ответ короткий дал:
— Я у солнца не бывал,
Но помочь тебе я рад,
На земле без солнца — ад!
Ёж и чиж пошли тропой,
Шли в беседе меж собой.
Встал на тропочке бобёр,
Он от них не прятал взор:
— Глаз мне правдой не сушить,
Без мозолей вам не жить!
Чиж печаль свою не скрыл,
Он тихонько говорил:
— Мы за солнышком спешим,
Мир без солнца стал чужим;
Подскажи к нему нам путь,
Нам в пути, друг, не уснуть!
Им бобёр ответ даёт:
— Да, без солнца жизнь не мёд!
Путь мне к солнцу незнаком,
Мне жалеть, друзья, о том,
Но помочь вам буду рад,
Вместе нам не знать преград!
Дружно шли друзья чрез лес,
Вдруг меж ними заяц влез:
— Вам здоровья не занять
И куда же так бежать?
Был рассказ друзей не мил,
Зайца он не удивил.
Заяц был невозмутим,
Улыбнулся заяц им:
— Самому без солнца жуть,
Лап в траве не протянуть!
С солнцем я, друзья, знаком,
Тропку к солнышку найдём!
Там, за лесом, под горой,
Спит оно в траве густой.
Так давай, друзья, вперёд,
Вы за мною правьте ход!
Была тропка их длинна,
Было всем им не до сна;
Солнце спит, не знает бед,
По траве разносит свет.
Встали тут же в круг друзья,
Солнце взяли за края
И давай его качать,
Чувств им было не сдержать:
— Солнце-солнышко, проснись,
Мы тебя уж заждались!
Дай нам радость и тепло,
Без тебя нам тяжело!
Потянулось солнце вдруг,
Осветило лес вокруг,
Осветило небосвод,
Тучку бережно трясёт:
— Просыпайся, пробил час,
Улетать пора от нас!
Тучку долго не просить,
Стала тучка говорить:
— Ох, и правда, мне пора,
Воду лью на вас с утра!
Полетела тучка вдаль,
Вслед ей чёрная вуаль.
Покатилось солнце ввысь,
Шлёт словечки сверху вниз:
— Буду день-деньской вас греть,
Долго спать не буду впредь!
Ёж доволен очень был,
Он с улыбкой говорил:
— Ты свети и грей наш лес,
Нет без солнышка чудес;
Без тебя нам свет не мил,
Без тебя весь мир уныл.
Солнца свет разлился вдруг,
Стал прекрасен мир вокруг;
Улыбалось солнце им,
Грело всех теплом своим.

Колобок (Н. Шемякина)

Где-то на лесной опушке
В тихой старенькой избушке
Жили-были много лет
Баба дряхлая да дед.

Вот однажды пред обедом
Меж собой ведут беседу:
— Что-то голодно, старушка,
Завалялась ль где горбушка?
Кушать хочется чуток.
Испеки мне колобок.

— Не могу тебе испечь,
Мы два дня не топим печь,
Нет зерна и нет муки,
А в кастрюлях пауки.

— Поскреби по коробу,
Да мышам дай шороху,
По сусекам помети,
Может, сможешь что найти.

Так и сделала бабуля.
Перышко взяла у гули,
По сусекам помела,
Горсть муки и наскребла.
Маслица добавила,
Да и в печь поставила.

Колобочек поднялся
И румянцем налился.
Из печи его достали
И в сметане обваляли.
Положили на окошко,
Чтобы он остыл немножко.

Колобочек полежал
И в окошко убежал.
Покатился он вперед,
Докатился до ворот,
За ворота закатился,
В путь-дороженьку пустился.

И за речкой на пригорке
Зайца встретил возле норки.
— Здравствуй, здравствуй, колобок,
Колобок — румяный бок,
Пусть я маленький совсем,
Все равно тебя я съем.

— Нет, не ешь, лучше спою
Тебе песенку свою:
«Я колобок, колобок,
Я по коробу скребен,
По сусекам метен,
На сметане мешен,
На окошечке стужен,
Я от дедушки ушел,
Я от бабушки ушел,
От тебя легко уйти,
Не свернешь меня с пути».
И быстрей бежать вприпрыжку
От голодного зайчишки.

Далеко ли путь лежит,
Колобочек все бежит
По лесам, по лугам,
Виден тут и виден там.

До оврага докатился,
Через ров перекатился,
И в овраге встретил волка,
Волк сидел, зубами щелкал.

— Ну и чудный нынче лес —
Прыгает обед с небес.
Съем тебя, — промолвил волк,
Серый волк, зубами щелк.

— Нет, не ешь, лучше спою
Тебе песенку свою:
«Я колобок, колобок,
Я по коробу скребен,
По сусекам метен,
На сметане мешен,
На окошечке стужен,
Я от дедушки ушел,
Я от бабушки ушел,
Я от зайца ушел,
От тебя легко уйти,
Не свернешь меня с пути».

Далеко ли путь лежит,
Колобочек все бежит
По лесам, по лугам,
Его видно тут и там.

Вот навстречу по дороге
Брел медведь к своей берлоге:
— Ну и славненький денек,
На обед съем колобок.

— Нет, не ешь, лучше спою
Тебе песенку свою:
«Я колобок, колобок
Я по коробу скребен,
По сусекам метен,
На сметане мешен,
На окошечке стужен,
Я от дедушки ушел,
Я от бабушки ушел,
Я от зайца ушел,
Я от волка ушел,
От тебя легко уйти,
Не свернешь меня с пути».
И быстрее покатился,
Чтобы мишка в бок не впился.

Далеко ли путь лежит,
Колобочек все бежит
По лесам, по лугам,
Видно тут и видно там.

На опушечке в лесу
Встретил рыжую лису.
— Здравствуй, рыжая лисица,
Хочешь я спою, сестрица?
И Колобок снова запел.

— Здравствуй, сладкий Колобочек.
Хорошо поёшь, дружочек.
Только я уже стара,
Стала на ухо глуха,
Сядь на мой ты язычок
И пропой еще разок.

Так и сделал Колобок —
На язык он ей забрался
И еще раз спеть собрался.
Не успел разинуть рот,
Как попал лисе в живот.
Лиса его не слушала,
А взяла и скушала.

Комментарии к картинкам (А. Румянцев)

Котик в красных сапогах
На мышей наводит страх.
Сделал мышь из людоеда —
Людоедом пообедал!

Кто там с носом длинным?
Конечно, Буратино!
Он не дурачок,
Хотя и чурбачок.

Девочка Золушка —
Светлая головушка —
Раным-рано встаёт,
Пыль сотрёт и подметёт.
Всё успеет и всё сдюжит:
Постирает, отутюжит,
Сварит кашу, борщ к обеду,
Поболтать зайдёт к соседу,
В парк успеет и в аптеку,
Вечерком — на дискотеку.

Доктор очень добрым был,
Лапку тигру залечил…
Утром тигр поел досыта
И не скушал Айболита.

Жил старик у синя моря.
Жил себе, не зная горя.
Раз поймал златую рыбку…
Ни доходу, ни убытку.

В снегах и на экваторе —
Все знают Чебурашку.
Два уха, как локаторы,
И сердце нараспашку.

А Танюха всё ревёт —
Мяч никто не достаёт!

Кот и Лиса (С. Медофф)

В народе ходят сказочки
Со смыслом поучительным.
Герои в них — животные,
Но все, как у людей:
Любовь, интриги, промахи.
Гораздо хуже, солнышко,
Когда людские особи
Похожи на зверей:

Со слабыми нахальные,
А с сильными трусливые.
О том, как с ними справиться,
Я расскажу тебе.
Ещё о том, как с выдумкой
Возможно невозможное,
Как нас меняет к лучшему
Уверенность в себе.

В лесу, в укромном логове
Под сенью можжевельника,
Сыта, но одинёшенька
Жила-была Лиса,
Красавица и умница.
Немного непутёвая,
Но бойкая и шустрая,
И с верой в чудеса.

Подружки, все замужние,
Встречаясь, вечно ахали:
«Да как же ты без пары-то!
Да что ж ты без детей!
Ведь должен быть хоть кто-нибудь!»
А у Лисички отповедь:
«Я не хочу кого-нибудь,
Я жду царя зверей».

«А он хоть в курсе, милая? —
Острили ее кумушки, —
Ты будешь ждать до старости,
А мы не доживем.
В лесу если встречаются
Случайные залетные
Мужского пола особи,
То в основном с ружьем».

«Конечно, в курсе, девочки, —
Лисичка томно думала, —
Он точно так же мается,
Мечтает при луне.
Ему напел соловушка,
Наворковали горлицы,
И сойки синекрылые
Трещали обо мне».

И вот однажды осенью
Сошлись светила нужные.
Был листопад, и сыростью
Сочились облака.
Лиса бежала по лесу,
Бежала и не ведала,
Что встреча с её суженым
Уже совсем близка.

У одного хозяина
Был кот, шалун и пакостник.
«Давно бы плавал в проруби, —
Грозил ему Иван, —
Да дочка заступается.
Ишь, у него, разбойника,
На шее лента красная —
То Машкин талисман.

Лет пять уже болтается.
Не снять, не срезать — бестия
Меня боится. Я ж его
Три раза завозил,
А он всё возвращается!
И сразу к ней, к защитнице.
Она со мной ругается —
Ну, просто нету сил!

Из-за кота паршивого
Три дня молчит и дуется.
Вчера грозила, дурочка,
Что из дому сбежит.
Я ей сбегу! А главное,
Она всем его «подвигам»
Находит оправдание:
Охотничий инстинкт.

Я говорю, он давеча
Съел сливки из подойника,
Мать зарубила курицу —
Стянул и слопал, гад.
Она говорит, бабушка
Всё без присмотра бросила,
С соседкой балаболила,
Так кто ей виноват!

Я говорю: он бешеный.
Вон у соседей кошечка:
На руки сядет, ластится,
Врачует хворь, хандру.
Она в ответ: то девочка,
А наш — мужик с характером,
И к людям он относится
Так, как они к нему.

Я говорю, он носится,
Горшков разбил немеряно,
Что на заборе сушатся.
А сколько сгрыз цветов!
Она говорит, лечебные
Он ест, как мы, растения.
А коль собаки гонятся,
Тут уж не до горшков.

Я говорю, он дразнит их,
Она твердит — играется.
А псу зимой соседскому
Кто выцарапал глаз?
Пришлось бутыль пожертвовать —
День головой промучился.
Она в ответ: воинственный,
Зато не лоботряс!

Кот, спору нет, охотничий:
Отвадил крыс от погреба,
Как ночь — идет на промысел,
Мышей ловить горазд.
Не съест — рядочком выложит,
Ещё бы — после курицы!
Но жаден и злопамятен,
Нахален и горласт».

«Зато какой холёсенький,
Пуфыстик, — дочь сюсюкала. —
В полоску, лапки белые».
«Угу, — бубнил Иван, —
Ушанка вышла б знатная.
Кот видный, морда толстая,
Халат надеть малиновый —
Ну вылитый наш пан,

Который вечно в садике
На топчане засаленном
Полёживает, жмурится —
Казалось бы, добряк,
Хоть на калач намазывай,
Но мироед он редкостный,
И помнит мелочь всякую,
Мстит за любой пустяк.

Все от него наплакались:
Мы, люди подневольные,
Соседи, дворня, ключница
И родственников полк.
Уже два раза красного
Он петуха выпрашивал.
Ох, чую, он когда-нибудь
Получит вилы в бок.

Вот так!» — и кинул в сторону
Кота, в тени лежащего,
Упавший из поленницы
Увесистый горбыль.
Тот взвизгнул и взъерошенный
Помчал с прогрёбом к дереву,
На вираже у лестницы
Столбом взметнувши пыль.

Ивану было весело.
Зато с утра нерадостно:
Нашел в лаптях вонючие
Подарки от кота.
Опять! И бесконечною
Была б эта история,
Но вот однажды странница
Вошла к ним в ворота.

И ей во время ужина
Иван в сердцах посетовал
На свой неутихающий,
Бессмысленный джихад.
Да если б взялся кто-нибудь
Да за вознаграждение
Кота-злодея вынести
Куда глаза глядят!

Кивнула ведьма старая
И, спрятав алчно денежку,
Едва заря забрезжила,
Полезла в свой мешок.
Оттуда она вынула
Другой кулёчек, маленький,
С дурман-травой и всыпала
В сметану порошок.

Придя с охоты вымотан,
Наелся кот и плюхнулся
Без задних ног. Опомнился
Уже в тугом мешке.
Прорвал когтями дырочку
И был таков, а бабушка,
Пожав плечом ссутуленным,
Пошла уж налегке.

Сначала он, напуганный,
Понесся сломя голову,
Потом остыл, прислушался:
Погони нет за ним.
Определив старательно
Свою геопозицию,
Направился на родину,
Умывшись и попив

Из родника студёного.
По ходу он охотился,
Днем отдыхал, а вечером,
Когда было темно,
Лугами шёл пахучими,
Полями шёл волнистыми,
Лесами необъятными —
Все ближе к дому, но

Лиса его увидела,
Когда он под шиповником
Сидел, дремал, нахохлившись
И лапки подогнув.
«Ой, что за зверь невиданный?
Потешный, морда сонная…
Да маленький-плюгавенький!
А ну его пугну!»

Кот зашипел и вскинулся,
Оскалил зубы острые,
Шерсть дыбом, искры сыплются —
В два раза больше стал.
Глаза зеленым светятся,
Хвост закорючкой выгнулся.
«Ого! — лиса подумала, —
Не так уж он и мал!»

И говорит: «Да тише вы!
Давайте без агрессии,
Ведь вы меня не знаете,
А я не знаю вас.
Какой-то вы особенный!
У нас таких не водится!
Откуда к нам?» Кот думает:
«Пришел мой звездный час!

Навру сейчас с три короба».
Приободрился сразу же,
Хвост распушил и усики
Когтями расчесал.
«Я — Котофей Иванович!
Здесь буду губернатором.
Сам лично Тигр Тигрович
Мне ленту повязал. —

Кот гордо вскинул голову. —
Пока живу инкогнито,
А то все как проведают,
И набежит толпа.
В Южно-Сибирском округе,
Где я служил до этого,
Я личность всем известная —
Да каждая соба…

Ой! В общем, все: и курицы,
И гуси, утки, голуби —
Как мухи, вились около,
И каждый лизоблюд.
А за спиной завистники
Брехали, зубы скалили,
Считали, сколько вкусного
Даёт мне добрый люд.

Врагов я нажил множество,
Конечно, им не нравилось,
Что петуха огромного
Мог съесть в один присест.
Что всех гонял, как бешеный».
Лиса слегка попятилась,
А Котофей напыжился:
«Я был грозой тех мест,

Железной лапой действовал,
Иначе не получится!
Ворюг зубастых тысячи
Передушил один.
Вот видишь, уши порваны,
То серые разбойники
Следы зубов оставили,
Но я их победил.

В запале я неистовый!
Однажды стая целая…
Они не просто падали —
Летели кувырком!»
Кот привирал, конечно же,
Про крыс лисичке хвастая,
А та с восторгом думала,
Что это про волков.

«С тех пор паёк пожизненно
И бюст стоит на родине», —
Он врал, а она мыслила:
«Не так уж он плюгав!»
А Кот в самозабвении
Все больше фантазировал:
«Меня боялись до смерти,
Особенно Иван,

И после покушения,
Особенно жестокого —
Всего их было несколько —
Был перевод решен.
Велел мне Тигр Тигрович
Здесь навести порядочек».
Лисичка бровки выгнула:
«Он вовсе не смешон!»

Увидев, что он нравится,
Встал во весь рост мюнхгаузен,
Стал когти драть о дерево,
Хвост щеткой распушив.
Кора летела веером,
Игрался ветер ленточкой,
Лису пронзила молния:
«Он дьявольски красив!»

«Как звать тебя, красавица?
Одна живешь? Не замужем?» —
К Лисичке Кот приблизился
И воздух потянул.
«Лиса, Лисичка, Лисонька, —
Сказала та кокетливо, —
Я девушка свободная,
Чуть что — и упорхну.

Вас в гости пригласила бы,
Но вы, боюсь, откажетесь.
Сегодня я готовила
Свой фирменный салат:
Фазанья грудка, руккола,
Личинки, лук и трюфели».
«Я предпочел бы страсбургский,
Из лягушачьих лап.

Но отказать не смею я —
Вы столь обворожительны,
И плюс моя обязанность —
Узнать народный быт», —
Кот рассыпался бисером,
Ища слова эффектные,
Ведь так давно наш выдумщик
Бывал от пуза сыт…

Пошли, и неожиданно
Они, едва знакомые,
Почувствовали общее
Душевное родство.
О том о сём калякали,
Обменивались шутками,
Как старые товарищи,
Дружившие лет сто.

Сидели, слово за слово,
Не замечая времени…
Их разбудило солнышко
Свернувшихся клубком.
А, кроме того, трапеза
Салатом не закончилась.
Все нычки были съедены:
Запасы корешков,

Мышей штук двадцать вяленых,
Личинки, яйца, выползни,
Прикопанный для праздника
Заплесневелый сыр,
Потерянный охотником
В чащобе в прошлом месяце…
Что там фазан до косточки —
Умят барсучий жир,

Хранимый для лечения
Болезней всех практически.
Мёд в сотах вместе с сотами
И ввязнувшей осой…
Смолочены смородина,
Малина и боярышник,
Засушенные на зиму
Хозяйственной Лисой.

Но та не опечалилась,
Напротив. «Как же здорово
Не в одиночку ужинать,
Не засыпать одной,
Овец считая сотнями…
Не думать думу грустную…
Вести беседу с суженым,
А не с немой луной…

Не подбирать синонимы,
Стесняясь в выражениях,
А говорить, что думаешь…
Не выть с закрытым ртом
От скуки и уныния…
Не просыпаться в холоде,
Обнявшись, как с возлюбленным,
Лишь с собственным хвостом», —

Лисичка так подумала,
Но мысли не озвучила.
Уселась нога на ногу
И молвит со смешком:
«Вы, Котофей Иванович,
Как джентльмен, обязаны
Мне сделать предложение».
Сама же за ушком

Давай его почёсывать.
От ласки Кот зажмурился,
Подставил шейку, пузико
И громко замурчал…
С тех пор они супругами
Жить стали припеваючи.
Он звал ее Лисиченькой
И у норы встречал.

Она же его ласково —
Котищем и Котищенькой.
Кормила его вкусненьким,
А он кормил её
Досужими рассказами.
Мур-мур с утра до вечера:
Что ел, где путешествовал
И как ловил жульё.

Короче, хоть и разные,
Сошлись два одиночества.
Однажды с уткой пойманной
Бежит Лиса домой.
Тут Волк: «Здорово, рыжая!
Удачно поохотилась!
Давай, делись дичинкой-то,
Тебе не съесть одной».

«Да и не собиралась я, —
Мне есть теперь, с кем завтракать», —
Лиса в ответ. Волк выпучил
Глаза: «Завелся муж?»
«Это у вас заводятся
От грязи насекомые,
А муж — он появляется,
Не местный он к тому ж.

Его для наведения
Порядка Тигр Тигрович
Прислал к нам губернатором,
И ты браткам своим,
Особо беспредельщикам,
Скажи: без разбирательства
Рвет на клочки, на тряпочки!
Разбойничать ни-ни!»

Волк аж присел: «Вот новости!
А мы даже не слышали!
Так что ж он не представился?
Сидит в норе, как пень».
«В Южно-сибирском округе,
Где он служил до этого,
Все были так запуганы,
Что он мог спать весь день.

Ты сам подумай, бестолочь,
Кто с кем должен знакомиться.
Что там вносить положено:
Оброк, налоги, дань?»
«Я понял! — Волк задумался. —
Так что он любит, Лисонька?»
«Так мясо! — уже издали
Ответ. — Он же не лань».

«Кто-кто? Не понял! Выплюни
Ты утку! — Серый выкрикнул. —
Ушла». Но с ветки свесился
Скворец, шутник и враль:
«Мой генерал», я думаю,
Сказала наша умница.
Так говорят во Франции,
Oui: mon general», —

И полетел докладывать
Знакомым информацию,
Волк тоже с донесением
К собратьям поспешил.
Ну а Лисе тем временем
Медведь голодный встретился
И, словно осыпь бурая,
Дорогу преградил:

«Проход закрыт, гражданочка».
«Но почему? Брось шуточки!»
«Да потому что!» — съёрничал.
«Причину назови», —
Лисичка стала нервничать.
«Во-первых, вот отметины:
Когтями обозначены
Владения мои.

А во-вторых, я пошлину
Установил вчера еще.
Так, чисто символически:
Всего одна у.е. —
Любая тушка». «Ладненько, —
Поймав жука-навозника,
— Держи!», — Лисичка сделала
Батман-тандю-плие.

«Стоп-стоп, ты не дослушала.
А, в-третьих, есть известия,
Что птичий грипп свирепствует,
И я ввел карантин.
Все птицы перелетные —
Условно переносчики,
И могут быть допущены
Лишь в виде четвертин.

И наконец, последнее.
Мне нашептали ябеды, —
Медведь тянул намеренно,
Жука отправив в рот. —
Ты лазила в малиннике,
Хоть квоты уже выбраны
Тобой в июле-августе.
Нежданный поворот!?

Но я сегодня милостив —
Прощаю, только уточку
Отдай-ка и проваливай,
Я занят, просто жуть».
«Возьми, — Лиса промямлила, —
Но есть я не советую,
Ведь нечем будет, Мишенька,
Тебя нам помянуть.

Ты, дурень незадачливый,
Не доживешь до вечера».
Медведь взревел, и с дерева
Чуть не упал Скворец,
Который всё подслушивал.
«Стоп-стоп, я не закончила.
Во-первых, атаманщине
У нас в лесу конец.

Есть власть официальная,
Да! В виде губернатора!
И, чтоб ты знал, назначен он
Не кем-то, а ТТ.
В Южно-Сибирском округе,
Где он служил до этого,
Все знают: из разбойников
Он делает соте.

А во-вторых, до этого
Была я беззащитная,
Теперь, дружок, я замужем.
Ну, угадай, за кем?
И если я пожалуюсь,
То, в-третьих, мой Котищенька
Порвет за меня всякого,
А я цинично съем.

В-четвёртых, звери умные
С начальством дружат грамотно.
Ну, что ты глазки выкатил?
Обратно закати.
Коль хочешь ты и в будущем
Хозяйничать в малиннике
И квоты устанавливать —
Сначала заплати».

Медведь, лицом не падая,
Ей буркнул: «Я подумаю», —
И ломанулся в кустики —
Живот ему свело.
Скворец вспорхнул, хихикая,
Но тот пристал с вопросами:
«Скажи-ка, друг мой крапчатый,
Ты врешь, что полиглот,

Зимуешь в Аквитании…
Соте из шкуры делают?
Это пальто французское?
Таких не знаю слов.
И что за зверь котищенька?»
Скворец стал растолковывать:
«Котищенко — фамилия,
Он, видно, из хохлов.

Соте — еда под соусом.
Обычно мясо нежное
Сначала маринуется
И жарится потом.
Соте из медвежатины —
Конечно, что-то новое,
Но если сутки вымочить
С лучком и чесночком,

Да мелкими кусочками…»
Медведушка не выдержал
И рявкнул: «Все, достаточно!
Лети, а я пошел».
Скворец порхал и каждому
Трещал про губернатора:
Что генерал, что засланный,
Что сам из казачков,

С врагами расправляется
С особенной жестокостью —
Поджаривает заживо
На медленном огне.
В Сибирь его упрятали —
Превысил полномочия.
Фамилия — Котищенко,
И с тиграми в родстве.

Конечно, были скептики,
И не особо верили,
Скворцы-то — пересмешники…
Не верил и Кабан.
Помыв щетину грязную,
Решил к Лисе наведаться,
Понес ей чёрных трюфелей
И с корешком калган.

Он был влюблен без памяти
И без надежды. Сумрачный
Клыкастый нерешительно
Топтался у норы.
Лиса его увидела:
«Привет». -«Привет. Я выяснить
Хотел про губернатора.
Он что за ком с горы?

Прошел слушок, что с гонором
И всех щемит нешуточно.
Ещё судачат сплетники:
Живёт он у тебя».
Лиса вильнула хвостиком:
«Всё правда, и я замужем.
Но мы же, поросёночек,
По-прежнему друзья?»

«Как бы не так, — насупился
Кабан. — Теперь всё кончено.
А муженёк поплатится:
В кустах подстерегу
И дырок понаделаю
В его боках начальственных.
Прощай. И в таком случае
Грибы я заберу».

«Постой, — Лисичка крикнула, —
Прошу, как друга, выброси
Из головы ты глупости —
Произойдёт беда.
Мой Котофей Иванович
Без сала не обедает,
А уж свиные рёбрышки —
Любимая еда.

В Южно-Сибирском округе,
Где он служил до этого,
В Полтаву ездил нарочный,
Он сало доставлял
Из самой Малороссии,
С необычайным запахом,
Румяное и нежное».
Кабан не устоял —

Припал на ноги задние.
Он был ужасно мнительный.
«И да, вернемся к трюфелям.
Ты был со мною щедр,
И я из благодарности
Предупредить обязана:
Имеешь ты лицензию
На разработку недр?

Они у нас являются
Народным достоянием,
А крупным расхитителям —
Смертельный приговор.
Но если ты поделишься,
То Котофей Иванович
Рассмотрит. Заупрямишься —
Он на расправу скор», —

Лиса грозила пальчиком.
Кабан ушел, понурившись.
И вот назавтра встретились
Медведь, Кабан и Волк.
У каждого подарочки:
Бычок у Косолапого,
Баран у Волка, трюфели
Клыкастый приволок.

Медведь давай командовать:
«Ты, Серый, быстро бегаешь,
Сгоняй, покличь засланца-то».
Но Волк сказал:«Я пас.
Полезно хряку толстому
Побегать». Тот обиделся:
«Я что тут, самый младшенький?
Медведь моложе нас,

Гляди, распоряжается!»
«Послушай, травоядное! —
Насел Медведь, — главенствует
Здесь тот, кто всех сильней!»
Сидят рядком надутые…
Ползёт лениво солнышко
Вокруг трёх уважаемых,
Несломленных зверей…

Гнус вьется, мясо портится,
К грибам жуки пристроились —
Плевать. Гордятся. Вправду же —
Боятся как огня
Идти к норе лисицыной
Звать Котофей Иваныча.
С опаской каждый думает:
«;А вдруг он съест меня?»

И наконец спасение —
Зайчишка. Хором гаркнули:
«Ко мне!» Косой приблизился,
Робея и кося.
«Тебе два сообщения:
Плохое и хорошее, —
Медведь опять роль главного
Присвоил, не спрося, —

Тебя гонцом назначили.
Гордись почетной должностью!
По окончании миссии,
Возможно, наградят!
Посмертно… Что поделаешь —
Опасная профессия.
Гонцов всегда то вешают,
То рубят, то едят.

Ну что ты так расстроился?
Сгоняешь — может, выживешь,
Слиняешь — гарантирую:
Не жить тебе, балда».
Косой кивал усиленно.
«Скачи к Лисице в логово,
Пусть генерал Котищенко
Пожалует сюда.

Скажи, что подготовили
С поклоном подношения
Громады представители:
Медведь, Волк и Кабан.
Дай лапу, друг! Будь умницей!»
«Косой, удачи», — Зайчика
Волк обнял на прощание,
Кабан дал талисман —

Смолы комочек с бабочкой,
Который Заяц выкинул
В кустах, сердито хныкая:
«Чуть что — сразу Косой!
Да чтоб вам повылазило!»
К Лисе он, тем не менее,
Примчал и крикнул издали,
От страха сам не свой:

«Меня прислали… Здравствуйте!
Сказать, чтобы вы прибыли
Забрать дары, которые
Медведь, Кабан и Волк
С поклоном приготовили».
«Что-что? — Лиса ответила,
Хотя прекрасно слышала, —
Медведка дарит шёлк?

Какие были прибыли!
Мы оба глуховатые.
Всегда у меня осенью
От сырости отит,
А Котофей Иванович —
Врагами изувеченный.
Поди поближе, Заинька!»
«Не верь, она хитрит!

Остановись!» — послышалось
С небес предупреждение.
Это Скворец, как фигаро,
Давно уже был тут.
Донёс он раньше Зайчика,
Когда и кто пожаловал,
И сколько принес вкусного,
И где сидят и ждут,

Из-за чего рассорились,
И сколько прошло времени,
Кто в дипкурьеры выбился,
И где янтарь лежит,
А заодно и косточки
Всем перемыл: мол, рабское
У русака сознание,
А панда, мол, рулит.

Кот шуганул доносчика,
Лиса беззлобно крикнула:
«Докаркаешься, деятель!
Пострел везде поспел!
В Южно-сибирском округе
Таких словоохотливых
Сажают в клетки». Скворушка
«Сперва поймай!» — пропел.

Дал дёру Заяц радостный,
А «генерал» с супругою
На рандеву отправились
В расчёте на прирост
Их благосостояния.
Кот трусил, но бравировал,
И лишь от напряжения
Подёргивался хвост.

А троица дарителей
Искала, где бы спрятаться.
В засаде, мол, удобнее
Сидеть и наблюдать.
Медведь полез на дерево,
Кабан залёг в кустарнике,
И в кучу листьев Серого
Решили закопать.

В лесу оповещение
Всегда было налажено,
И тысяч сорок зрителей
Слетелось и сползлось
И, как Скворец потребовал,
Затихло в ожидании —
Мол, чтобы представление
Шально не сорвалось.

Вот показалась парочка,
Медведь их первым высмотрел
И пробасил: «Фу, маленький,
Да это же Барсук!»
Скворец вдохнул и выдохнул.
«Хорек!» — Клыкастый всунулся…
Тут кот почуял мясушко:
«Мяу-мяу!» — пронесся звук.

Как прыгнет на говядину,
Да как зубами вцепится,
Рычит, да с подвыванием,
Шипит, словно утюг!
Лиса даже отпрянула.
«Как мало?», — Мишка вымолвил, —
Мы, Волк, вдвоем не съели бы!
Нет, это не барсук.

Гляди, какой прожорливый!»
«И не хорек, — решительно
Кабан еще раз выступил, —
Видали мы хорьков».
А Волк лежит под листьями,
Потеет весь, психованный.
Уж очень ему хочется
Ну хоть одним глазком

Взглянуть на диво дивное.
Он попытался выглянуть
Из своего укрытия,
Тихонько стал шуршать.
Кот слышит: мышь шевелится —
И чисто механически
Метнулся, словно молния,
И за нос Волка хвать!

Тот заскулил и выскочил
Из кучи, как подорванный,
А Котофей Иванович,
Решив, что западня,
И сам порядком струсивший,
Понесся на то дерево,
Где Косолапый прятался.
«Добрался до меня!» —

Подумал тот панически,
Полез наверх, но тонкие
Не выдержали веточки,
Раздался громкий хруст,
Вспорхнули птицы веером,
Крича, как оглашенные,
Медведь упал, и надо же —
Прямохонько на куст,

Где третий сидел взяточник.
По счастью, оба выжили,
Зашиблись, без сомнения,
И пережили шок.
За Волком вслед испуганно
Удрали сломя голову
И долго ещё помнили
Полученный урок.

А Котофей Иванович,
С сосны едва спустившийся
И ничего не понявший,
Сидел и молча ждал,
Когда его Лисиченька
От смеха успокоится,
А то прямо истерика…
«Как ты их напугал! —

Она, икая, молвила, —
Дай обниму, Котищенька,
Какой же ты холёсенький!»
А он под нос бурчал:
«Тут снова то же самое» —
И еле слезы сдерживал,
Ведь все-таки по Машеньке
Он чуточку скучал.

Такая вот занятная
Произошла история,
Как стал в лесу властителем
Изгой домашний кот.
Добро и зло — две стороны
Одной медали. Издали
Концом пути покажется
К удаче поворот.

Если б Кота не выгнали,
Они б с Лисой не встретились
И не были бы счастливы.
Недаром говорят,
Что всё — для испытания
Или для обучения,
Но к лучшему и вовремя —
Проверено стократ.

Кот-озорник (В. Шамонин-Версенев)

Сказка эта, друг, проста,
Сказка эта про кота.
В деревеньке, под горой,
Кот жил в доме озорной.
Только вечер на порог,
Кот вползает в погребок,
В погребке сметанка, сыр,
До утра коту в нём пир!
Так и жил он, не тужил,
Но однажды пойман был.
Изгнан кот из дома вмиг,
Брёл он лесом, напрямик;
Шишки лапою сбивал,
На весь лес седой ворчал:
— Сам себе я господин,
Проживу в лесу один!
Я, конечно, молодец,
Да хозяин мой — глупец!
Я же кот на зависть всем,
Никаких со мной проблем,
Только кушаю и сплю
И мышей тех не ловлю,
А красавец, спору нет,
Хоть пиши с меня портрет;
Ушки, носик, дивный хвост,
Да и вымахал я в рост!
Правда, чуть я толстоват,
Погреб в этом виноват;
Не сметанка бы с сырком,
Был бы стройным я котом!
Вдруг на шаге кот притих,
Там, в кустах, он слышит чих,
Слышит веток жуткий треск,
Кот напрягся в страхе весь!
Слов он больше не бросал,
Шёрстку дыбом приподнял,
Когти выпустил на вид,
Не мяучит кот, рычит;
Зубы крепенькие в ряд,
Глазки углями горят!
Он в кусты глазами врос,
Был готов решить вопрос!
Из кустов тут зайчик прыг,
Очумел зайчонок вмиг,
Пред котом он стал дрожать,
Дробно зубками стучать:
— Ты-ы-ы какой-то страшный зверь,
Испугался я, поверь,
Не видал ещё таких,
Чёрных, толстых, плечевых!
Кот умом своим сверкнул,
Рот в оскале распахнул:
— Я хочу, дружище, есть,
Всех хочу в лесу я съесть!
Днём и ночью аппетит,
Быть голодным мне претит!
А зайчонок прыг за дуб,
Не жалеет в беге пуп.
Страх зайчонку не унять,
Ветру зайца не догнать!
Кот в улыбке тянет рот,
Никаких коту забот!
Заяц скоро в страхе том,
Ушки спрятал за пеньком;
Слёз ни капли не жалел,
Он едва собой владел.
Подошла к нему лиса,
Щурит жёлтые глаза:
— Что случилось, а, дружок?
Страха чую запашок!
Заяц травку орощал,
В страхе губы он разжал:
— Там, в лесу, страшенный зверь,
Не видал таких, поверь!
Сам он чёрный и большой,
Когти с метр над головой,
Глазки углями горят,
Зубы крепенькие в ряд,
Дыбом шерсть его стоит,
Он порой, как лев, рычит,
А посмотрит — прямо жуть,
Лапы только протянуть;
Хочет нас он скушать всех,
Ох, и крепкий зверь орех!
У лисы глаза в разбег:
— Не живать нам, видно, век!
Ну-ка, заяц, дай прилечь,
От себя беду отвлечь!
Появился скоро волк,
Не возьмёт никак он в толк:
«Вот так пара, посмотри,
Хоть букет им подари!
Раньше жили, помню, врозь,
А теперь в друзьях, небось!»
Да лиса в те очи бдит,
Тихо волку говорит:
— Ты пред нами не рядись,
С нами рядышком ложись!
Там, в лесу, страшенный зверь,
Нам, дружище, ты поверь!
Сам он чёрный и большой,
Когти с метр над головой,
Глазки углями горят,
Зубы крепенькие в ряд,
Дыбом шерсть его стоит,
Он порой, как лев, рычит,
А посмотрит — прямо жуть,
Лапы только протянуть;
Хочет нас он скушать всех,
Ох, и крепкий зверь орех!
Так узнал про зверя волк,
Как-то съёжился, замолк,
Рядом с ними он прилёг,
Глаз закрыть уже не смог.
Посетил их и медведь,
От рассказа стал потеть.
Рядом с ними Мишка сел,
Каждый куст глазами ел,
Чрез минуту двинул речь,
Стал словами воздух сечь:
— Эх, подарок вышел нам,
Жить так будет просто срам!
Только выход, правда, есть,
Зверю мы окажем честь;
Пусть выходит завтра в свет,
Мы дадим ему обед;
Подобреет, злость уймёт,
Жизнь опять на круг пойдёт,
Только к зверю я ни-ни,
Тут про храбрость не свисти.
Вон ворона, ей и флаг,
На дела она мастак,
А то села у куста,
Это, знаешь, неспроста,
На прослушке уж, как пить,
Языка ей не носить!
А вороне не серчать,
Дай словечко ей сказать:
— Хоть я вас и не люблю,
Всё же вам я подсоблю,
На обед придёт ваш зверь,
Метром мой язык не мерь!
И ворона без хлопот
Вмиг наладила полёт;
Оглашает криком лес,
Тучки падают с небес!
Ровно в полдень день согрет,
У зверей готов обед;
На столе том хлеб и дичь,
Подрумяненный кулич,
И супец, и борщечок,
И баранки, и лучок,
И рыбёшка, и компот,
И сметанка есть, и мёд!
У зверей на сердце страх,
Он стоит у них в глазах.
Стала лисонька вдруг ныть:
— Шубки мне уж не носить!
Лучше спрячусь я под куст,
Размыкать не буду уст!
Заяц громко вдруг икнул,
Ушки лапками пригнул,
Враз в густой траве залёг,
Слова вымолвить не мог.
Волк в стожок скорей полез,
Спрятал глаз трусливый блеск,
И медведь стал в страхе глух,
Он на дереве затух.
Тут с вороной прибыл кот,
Кот умишком не поймёт;
Пуст в округе светлый лес,
Солнце лишь глядит с небес.
Кот на стол в любви взглянул,
Лапой радостно взмахнул,
Стал вдруг прыгать и кричать,
В той траве густой плясать.
Заяц в страхе обомлел,
Из травы орлом взлетел,
Не смыкал он в беге век,
Совершил на куст набег,
И лиса та, за кустом,
В луг рванула, напролом;
Налетела на стожок,
Волчий взгляд лису ожог.
Волк испуг забрал с собой,
Вслед помчался, за лисой.
Понеслись они вдвоём,
Друг за другом, кувырком!
Кот от страха припотел,
Он на дерево взлетел,
Нос медведю разодрал,
Мишка с дерева бежал;
За лисой и волком вслед,
Нёс в словах какой-то бред!
Заяц просто был как чёрт,
В беге заяц лапы стёр;
У реки он первым был,
Не дышал уж и не жил.
Да и звери те кто как,
Страх терзает, бедолаг.
Кот на землю скоро слез:
— Что за странный этот лес?
Все кричат и все бегут,
Видно, счастье все куют!
А ворона та сидит,
Глаз на стол она косит.
Подошёл к вороне кот,
Гладит он себе живот:
— Ты, ворона, не зевай,
Всех зверей к столу сзывай!
Будет лад у нас и пир,
Нужен нам в лесу тут мир!
Собрались все звери в круг,
У зверей в глазах испуг.
Кот с улыбкой говорил,
Доброту в словах он лил:
— Я домашний умный кот,
Вам со мной не знать хлопот!
Будем строить новый дом,
Станем жить все вместе в нём,
А кто хочет жить в кустах,
Воля ваша, ваш и страх.
Месяц вышел за порог,
Дом построен ими в срок,
И нашлась забота всем,
Никаких зверям проблем;
Котик с зайцем рыбаки,
Часто днюют у реки,
А медведь тот по дрова,
Он в дровах тех — голова.
Волк — смотрящий за костром,
Ночью волк всегда при нём,
А лиса им всем как мать:
Приготовить, постирать,
А ворона в очи бдит,
Их покой она хранит.
Правда, кот наш иногда
К людям ходит без труда.
Кот сметанку ту крадёт,
Без сметанки он — не кот.

Кот, петух и лиса (В. Шамонин-Версенев)

Жил в глухом лесу дедок,
Был он очень одинок;
Ни жены и ни детей,
Ни знакомых, ни друзей.
Кот, петух — его семья,
Вот и радость в жизни вся,
И на то забота есть,
Поглощён он ею весь;
На рыбалку ходит дед,
Рыбкой кормит их в обед.
Петя домик стережёт,
Скарб нехитрый бережёт,
Тянет кот свою узду;
Носит дедушке еду.
Так денёчки их текли,
Жизнь им тихую несли.
Вдруг, откуда ни возьмись,
Здесь лиса и объявись;
Рядом с домом обжилась,
Зависть в душу ей вкралась,
Затуманила глаза,
Стала мысль носить она:
Непременно Петю съесть,
Им в науку будет месть!
Вот рассвет приходит в дом,
Жизнь идёт по кругу в нём.
Дед уду с собою взял,
На ушко коту шептал:
— Понесёшь ты мне еду,
Так напомни петуху,
Чтобы запер двери он,
Не считал в лесу ворон!
Та лиса недаром ведь
Точит глазоньки, заметь!
И побрёл за рыбкой дед,
Кот смотал на ус совет.
К сроку он еду собрал,
Пете строго наказал:
— Ты гулять не выходи,
Лучше в доме посиди,
И запри за мною дверь,
Поживёшь тогда, поверь!
Нос ты, друг, везде суёшь,
До беды, как пить, дойдёшь!
Любопытство, Петя, зло,
Тут иного не дано;
Так что думкой богатей,
Сделать выводы сумей!
К деду путь направил кот,
Свет в глазах своих несёт.
Только Петя сей наказ
Положил себе в запас,
Слушать друга не желал,
Недовольство выражал:
— Без тебя я разберусь,
Никого я не боюсь!
Любопытство, кот, не грех,
Любопытство для потех,
И бальзамчик для души,
В этой проклятой глуши;
Потому ты, друг, не прав,
Все права мои поправ!
Дверь закрыл он на запор,
Волен был вершить сыр-бор;
Ухом к ней петух приник,
Стал ловить счастливый миг;
Каждый звук в лесу ловил,
В каждом звуке этом жил!
Вдруг услышал песню он,
Песней был петух пленён:
— Мой ты Петя-петушок,
Золотистый гребешок,
Выходи со мной гулять,
Стану славно угощать;
У твоей двери зерно,
Всё отборное оно.
Так не дай ему пропасть,
Выходи и кушай всласть.
Петушок совсем сомлел,
Он собой уж не владел,
Весь улыбкою светил,
Изнутри запор открыл,
Распахнул мгновенно дверь,
А за нею — рыжий зверь!
Вмиг у Пети взор потух,
Как в ощип попал петух!
Тут его лисичка хвать,
В лес с добычею бежать!
Был он к смерти не готов,
Разносил по лесу рёв,
Трепыхался и кричал,
Друга в помощь призывал:
— Помоги скорее, друг,
Не снести мне этих мук!
Помоги же, помоги,
От беды убереги!
Кот услышал Петин крик,
В пять минут лису настиг,
С ходу бросился он в бой,
Разобрался вмиг с лисой.
Взял с собою друга кот,
По тропинке с ним идёт,
Говорит опять ему:
— Я тебя, друг, не пойму!
Потерял, видать, ты слух,
Уж совсем не ловишь мух!
Что с головушкой твоей?
Нужно мыслить всё же ей!
Так лиса тебя сожрёт,
Ледяной водой запьёт!
Думай, Петенька, не злись,
Коль дана нам эта жизнь!
Петя клювик опустил,
Кот его сейчас бесил:
«Всё-то учит-поучает,
В душу нежную влезает!
Кто мне так ещё споёт,
Сердце песней разорвёт?
В облаках хочу я плыть,
Над землёй орлом парить!
Скоро день пришёл другой,
С зорькой дед на речке той;
Деду кот еду понёс,
Петя вновь к двери прирос,
А лисичка тут как тут,
Месть глаза её несут.
У двери она стоит,
Песню старую творит:
— Мой ты Петя-петушок,
Золотистый гребешок,
Выходи со мной гулять,
Стану славно угощать;
У твоей двери зерно,
Всё отборное оно!
Так не дай ему пропасть,
Выходи и кушай всласть!
Петушок от счастья млел,
Душу нежную он грел:
«Ох, и песенка чудна,
Как же сердце рвёт она,
И пшено за дверью там,
Быть голодным просто срам!
Мне бы нужно поспешить,
Веселее сытым жить!»
Клюнул Петенька на лесть,
Воссиял, как прежде, весь!
Тут же он запор открыл,
Дверь пред нею отворил.
Петуха лисичка хвать,
В лес с добычею бежать!
Петя дико закричал,
Друга в помощь призывал,
Но его не слышал кот,
У кота полно забот;
В лес дремучий он забрёл,
На мышей охоту вёл.
Вот вернулись дед с котом,
В опустевший тихий дом;
Всё понятно им без слов,
Приговор дружка каков,
И вошла в их дом тоска,
С ними рядышком она;
Улыбается, сидит,
Дом покинуть не спешит,
Но однажды в светлый час
Был услышан ими глас;
Петуха купить скорей,
Чтоб жилось им веселей.
Уж на следующий день,
Оседлал петух плетень;
Прикупили и ружьё,
Бить проклятое жульё.
Пете дед его вручил
И навек покой забыл.
Куролесить стал петух,
Ожил в нём бойцовский дух!
Петя утречком встаёт,
Ружьецо с собой берёт,
Там, в лесу, разносит смех,
Да зверей гоняет всех,
Звери бедные бегут,
По кустам свой страх несут,
И лису петух довёл,
Страхом тем её извёл.
Страх в лисе неудержим,
Спит она в обнимку с ним.
Рассуждать она взялась,
В словесах уж не толклась:
— Он так может и убить,
Лап своих мне не носить!
Ведь такому не споёшь,
Сердце песней не порвёшь,
У него в том сердце лёд,
Сам любого он порвёт;
Удалюсь, пожалуй, прочь
И сегодня, в эту ночь!
Так и сделала лиса,
Стала жить вдали она.
Вот уж минул целый год,
Люд толпой в домишко прёт;
Посмотреть на петушка,
Хоть глазком, издалека!
Был и я у них в гостях,
Расскажу вам о тех днях.
Мы сидели за столом,
Только с дедом и котом.
Я в окошко сунул нос,
Чуть ли шок не перенёс;
Там, с ружьём наперевес,
Гнал петух медведя в лес;
Без оглядки тот бежал,
Каждый куст в лесу трещал,
А где правда тут, где ложь,
Сразу, друг, не разберёшь.
Вас к там к чаю тоже ждут,
Чай вам с мёдом подадут.
К ним я путь вам укажу,
Будьте бдительны, прошу!

Кошки (Н. Шемякина)

Когда-то в дальних странах
В морях и океанах
В чешуйчатых одёжках
Плескались рыбы-кошки!
Но в глубине во мраке
Ловили их собаки —
Большие рыбы колкие
С длиннющими иголками!
И кошки поскорей
Сбежали из морей.

И стали жить как птицы,
По воздуху кружиться,
Ловить мышей летучих,
Дремать в пушистых тучах.
Но в звёздном полумраке
Ловили их собаки –
Враги котов заклятые,
Мохнатые, крылатые.
И кошки поскорей
Спустились в мир зверей.

На землю спрыгнув, кошки
Обжились понемножку.
И стали кошки быстрыми,
Усатыми, пушистыми!
Но в тёмном буераке
Ловили их собаки —
Громадные, лохматые,
Зубастые, хвостатые!
И, повздыхав немножко,
Сбежали к людям кошки.

А люди удивились
И в кошечек влюбились,
А на кусачих злых собак
Надели цепь из железяк,
Тугой ошейник, в зубы кость,
Чтоб усмирить собачью злость,
И пригрозили криками…

И кошки замурлыкали!

Краденое солнце (К. Чуковский)

Солнце по небу гуляло
И за тучу забежало,
Глянул заинька в окно,
Стало заиньке темно.

А сороки-
Белобоки
Поскакали по полям,
Закричали журавлям:
“Горе! Горе! Крокодил
Солнце в небе проглотил!

Наступила темнота,
Не ходи за ворота:
Кто на улицу попал —
Заблудился и пропал.

Плачет серый воробей:
“Выйди, солнышко, скорей!
Нам без солнышка обидно —
В поле зёрнышка не видно!”

Плачут зайки
На лужайке:
Сбились, бедные, с пути,
Им до дому не дойти.

Только раки пучеглазые
По земле во мраке лазают,
Да в овраге за горою
Волки бешеные воют.

Рано-рано
Два барана
Застучали в ворота:
Тра-та-та и тра-та-та!

“Эй вы, звери, выходите,
Крокодила победите,
Чтобы жадный Крокодил
Солнце в небо воротил!”

Но мохнатые боятся:
“Где нам с этаким сражаться!
Он и грозен, и зубаст,
Он нам солнца не отдаст!”

И бегут они к Медведю в берлогу:
“Выходи-ка ты, Медведь, на подмогу.
Полно лапу тебе, лодырю, сосать,
Надо солнышко идти выручать!”

Но Медведю воевать неохота:
Ходит-ходит он, Медведь, круг болота,
Он и плачет, Медведь, и ревёт,
Медвежат он из болота зовёт:

“Ой, куда вы, толстопятые, сгинули?
На кого вы меня, старого, кинули?”

А в болоте Медведица рыщет,
Медвежат под корягами ищет:
“Куда вы, куда вы пропали?
Или в канаву упали?
Или шальные собаки
Вас разорвали во мраке?”

И весь день она по лесу бродит,
Но нигде медвежат не находит.
Только чёрные совы из чащи
На неё свои очи таращат.

Тут зайчиха выходила
И Медведю говорила:
“Стыдно старому реветь —
Ты не заяц, а Медведь.
Ты поди-ка, косолапый,
Крокодила исцарапай,
Разорви его на части,
Вырви солнышко из пасти,
И когда оно опять
Будет на небе сиять,
Малыши твои мохнатые,
Медвежата толстопятые,
Сами к дому прибегут:
“Здравствуй, дедушка, мы тут!”

И встал
Медведь,
Зарычал
Медведь,
И к Большой Реке
Побежал
Медведь.

А в Большой Реке
Крокодил
Лежит,
И в зубах его
Не огонь горит, —
Солнце красное,
Солнце краденое.

Подошёл Медведь тихонько,
Толканул его легонько:
“Говорю тебе, злодей,
Выплюнь солнышко скорей!
А не то, гляди, поймаю, —
Пополам переломаю, —
Будешь ты, невежа, знать
Наше солнце воровать!
Пропадает целый свет,
А ему и горя нет!”

Но бессовестный смеётся
Так, что дерево трясётся:
“Если только захочу,
И луну я проглочу!”

Не стерпел
Медведь,
Заревел
Медведь,
И на злого врага
Налетел
Медведь.

Уж он мял его
И ломал его:
“Подавай сюда
Наше солнышко!”

Испугался Крокодил,
Завопил, заголосил,
А из пасти
Из зубастой
Солнце вывалилось,
В небо выкатилось!

Побежало по кустам,
По берёзовым листам.

Здравствуй, солнце золотое!
Здравствуй, небо голубое!

Стали пташки щебетать,
За букашками летать.
Стали зайки
На лужайке
Кувыркаться и скакать.

И глядите: медвежата,
Как весёлые котята,
Прямо к дедушке мохнатому,
Толстопятые, бегут:
«Здравствуй, дедушка, мы тут!»

Рады зайчики и белочки,
Рады мальчики и девочки,
Обнимают и целуют косолапого:
«Ну, спасибо тебе, дедушка, за солнышко!»

Красавица и Циклоп (В. Шамонин-Версенев)

Жил да был один купец,
Дочерей троих отец.
Ради дочек он и жил,
Больше жизни их любил.
Им хватало всем любви,
Хоть и разные они;
Дочка старшая в мечтах,
Со слезами на глазах,
Дочка средняя — божок,
Ей скорей бы лечь на бок,
Только младшенькая дочь,
На хозяйстве день и ночь,
И в заботе обо всех,
Никаких ей нет утех;
Красотой она слывёт,
Всем любовь свою несёт.
Был отец-купец богат,
Жизни был такой он рад.
Да беда случилась здесь,
Им сейчас хоть в петлю лезь;
Разорился вдруг купец,
Все покинули дворец,
Стали в ветхом доме жить,
Хлеб с водою есть и пить.
Приуныли сёстры вмиг,
В их сердечки страх проник;
Дочка старшая ревёт
Дни и ночи, напролёт,
Дочка средняя лежит,
В потолок она глядит.
Только младшая, как мать,
Ей и часик не поспать,
Да и думки те при ней,
Не дают покоя ей:
«Все Красавицей зовут,
Но какая радость тут?!
Так и сгину в нищете,
В беспросветной суете,
А сестриц не ублажить,
Им бы только есть и пить;
Дальше некуда упасть,
Убежать бы и пропасть!
Да отца мне очень жаль,
Съест его тоска-печаль!»
Вот проходит целый год,
В гору жизнь отца идёт.
Он работу получил
И теперь счастливый был;
Огорчало лишь одно:
Та работа далеко.
Как же будут дочки здесь,
Коль ему в работу влезть?!
Он печаль в себе таил,
Дочкам тихо говорил:
— Жду я, доченьки, от вас,
На подарки ваш заказ.
Дочки старшие тут в крик,
Ловят счастья дивный миг:
— Привези, отец, нам шляпки,
Платья, шарфики и тапки;
Украшений прихвати,
Коль случатся на пути,
А ещё вези конфет,
Фруктов дивных и щербет!
Да красавица стоит,
Ничего не говорит;
На неё отец взглянул,
Тяжело присел на стул,
Стал тихонько говорить,
В каждом слове нежность лить:
— Что, Красавица, моя,
Ждёшь с дороги от меня?
Отвечает дочь с тоской:
— Буду ждать тебя, родной!
Ты, отец, грустить не смей,
Мне здесь будет тяжелей,
А вот просьба есть одна,
От души идёт она;
По земле спешит слушок,
Где-то дивный есть цветок.
Он зовётся Чудоцвет,
Красивей его уж нет.
Цветом радуги он весь,
Излучает синь небес,
А распустит лепестки,
Чудо видится внутри.
В нём девчушка-озорница,
В ритмах музыки кружится,
Только станет крошка петь,
Станет небо благоветь,
Звездопад начнётся вдруг,
Звёзды станут все на круг,
А у звёзд тех, прямо страсть,
В руки к девушке попасть!
Их она кропит водой,
Их бросает над собой,
В небо звёзды вновь летят,
Пуще прежнего горят,
А как времечко пройдёт,
Лепестки цветок свернёт,
Вмиг девчушка ляжет спать,
Той минуты светлой ждать,
Но не встретишь Чудоцвет,
Этой сказкой будь согрет.
Дочек он поцеловал,
Им наказ строжайший дал:
— Не ругайтесь меж собой,
Это, дети, грех большой.
Дружно будете вы жить,
Вдалеке мне легче быть.
Расставаться им пора,
Сани едут со двора,
Вслед саням метель шуршит,
В спину батюшке глядит.
Пятый день в пути купец,
Притомился он вконец,
А метель сильней метёт,
Еле-еле конь идёт;
У купца на сердце страх,
У купца душа в слезах.
Только стихла вдруг метель,
Перед ним открылась дверь.
Обратил он взор вокруг,
Вожжи выпустил из рук;
Замок рядом и лесок,
Льёт с небес тепла поток;
Нет от зимушки следа,
Только лужиц череда.
Вылез он из тех саней
И тихонько, до дверей.
Зал открылся перед ним,
Светом дивным озарим,
В зале стол уже накрыт,
Рядом с ним камин горит,
У камина — ряд перин,
Для кручины нет причин!
Был в той радости купец:
«Отдохну я наконец!
Посему перекусить
И скорее в сон убыть!»
Отошла тихонько ночь,
Погулять купец не прочь.
Шёл он тропкой через сад,
Чудесами тешил взгляд;
Птицы дивные снуют,
Песни дивные поют,
А деревьям дан убор
Разноцветный, на подбор;
Ручейки цветной водой,
Взор порадуют любой,
А цветов в саду — не счесть,
Видеть их купцу за честь.
Вдруг купец окаменел,
Верить взору не хотел.
Он увидел Чудоцвет,
Льёт цветок волшебный свет,
В нём девчушка-озорница,
В танце весело кружится.
Начала она вдруг петь,
Стало небо благоветь;
Звездопад начался вдруг,
Встали звёзды вмиг на круг
И в любви большой своей,
Устремились тут же к ней.
Их она кропит водой,
Их бросает над собой,
В небо звёзды вновь летят,
Пуще прежнего горят,
Но прошёл какой-то час,
Чудоцвет в момент угас,
Лепестки свои свернул,
Крепко-накрепко уснул.
Обо всём купец забыл,
Над цветком пчелой парил,
Взял его под корешок,
Страшный рык купца ожог:
— В замке ты нашёл приют,
Я создал тебе уют!
Так меня благодаришь,
Пакость сделать норовишь?!
Глянул тут купец назад,
Умереть готов был рад;
Перед ним Циклоп стоит,
Глазом огненным искрит!
Страх купец не мог унять,
Эку невидаль видать!
Стал он с дрожью говорить,
Страх в себе не может скрыть:
— Пощади меня, купца,
Бестолкового глупца!
Признаюсь, попутал бес,
Коль я в дело это влез!
И Циклоп купца простил,
С грустью он заговорил:
— Так и быть, купец, прощу,
Словом я не погрешу,
Но и ты здесь честь кажи,
В просьбе мне не откажи!
Был купец на всё готов,
Не искал купец тех слов:
— Всё исполню, не гневись,
Сохрани мне только жизнь!
Говорил Циклоп с трудом,
Боль он нёс во взгляде том:
— Пусть Красавица твоя,
Гостьей станет у меня.
Ей обиды не знавать,
Станет жить, не горевать.
Весь расстроенный вконец,
Возвратился в дом купец,
Ведал дочкам он рассказ,
Слёзы лил не на показ.
Скоро младшенькая дочь,
Уж спешит отцу помочь:
— Не печаль, отец, бровей
И от горя не хмелей.
Слажу дело я добром,
Возвращусь опять в свой дом.
Был отец совсем не рад,
Прибыл с дочкой в замок-сад,
Принял их Циклоп с душой,
В ночь купец убыл домой.
В замке стала дочка жить,
Мёд с халвою есть и пить,
Никакой нужды не знать,
Чудоцвет в любви ласкать.
Как-то видится ей сон,
Льётся дивный перезвон,
В нём старушка-говорушка,
Шепчет ей слова на ушко:
— Это чары темноты,
Что Циклопа видишь ты!
Он умом, душа, сметлив,
Он и молод и красив;
Полюби его не в страх,
Чарам вмиг наступит крах!
Ей на утро сон забыт,
День за днём опять летит,
На душе тоска, хоть вой,
Мир жестокий и немой!
Грусть её Циклоп тушил,
Тихо как-то он спросил:
— Что, Красавица, грустишь,
Вижу, боль в себе таишь?
Слёз ей было не сдержать,
Стала девушка рыдать:
— Я забыла неба цвет,
Я не вижу белый свет!
Стала пленницей я здесь,
Разве участь хуже есть?!
Он ответ ей скорый дал:
— Я и сам, поверь, страдал,
И страдаю до сих пор,
Ты меня не зришь в упор.
Стань мне верною женой,
Станет жизнь у нас другой!
Испугалась вдруг она,
Речь в испуге повела:
— Говорю тебе я «нет»
И не жди другой ответ
И, коль сможешь, не серчай,
Лучше правда, через край!
Он побрёл из сада прочь,
Боль не в силах превозмочь.
Вот в один из ясных дней,
Слух донёсся до дверей.
Там, в стороночке родной,
Ждёт её отец больной!
Стал Циклоп тревогу бить:
— Тотчас ты изволь убыть;
Не забудь меня, молю,
Я тебя, краса, люблю!
Дочке младшей рад отец,
Вышла встреча наконец!
Через месяц радость в дом,
Уж отец тот за столом;
Стали жить да поживать,
Горя-горюшка не знать!
Да беде приходит срок,
Сон Красавицы жесток;
Под сосной лежит Циклоп,
Весь в поту покатый лоб;
Умирает, не встаёт,
Он в бреду её зовёт;
В чёрном цвете Чудоцвет,
Чёрный льёт повсюду свет,
И черным-черно вокруг,
У Красавицы — испуг!
Через день она пред ним:
— Ты мне, друг, необходим!
Умереть тебе не дам,
В той любви купаться нам!
Льнёт Красавица к нему,
Поцелуй несёт ему!
Тут вдруг чудо снизошло,
Молодых оно нашло;
Озарился светом сад,
Чёрных чар рассеян яд!
Вдруг и вспомнился ей сон;
Не Циклоп, красавец он!
Принц в глаза ей заглянул,
В глубине тех глаз тонул:
— Силы тёмные я бил,
Околдован ими был!
Да любовь сильнее чар,
Это, право, Божий дар!
Ты женой, краса, мне стань,
Душу снова мне не рань!
И услышал он тогда:
— Говорю тебе я — да!
Скоро свадьба была — мёд,
Месяц длилась, напролёт!
Принц с Красавицей живут,
Дети в их семье растут,
И любовь в ней день-деньской,
Горе ходит стороной,
А прекрасный Чудоцвет,
Дарит им покой и свет,
В нём девчонка-озорница,
В танце весело кружится;
Улыбается, поёт,
В гости всех к себе зовёт.

Крокодил (старая-престарая сказка) (К. Чуковский)

Жил да был
Крокодил.
Он по улицам ходил,
Папиросы курил,
По-турецки говорил, —
Крокодил, Крокодил Крокодилович!

А за ним-то народ
И поёт и орёт:
«Вот урод так урод!
Что за нос, что за рот!
И откуда такое чудовище?»

Гимназисты за ним,
Трубочисты за ним,
И толкают его,
Обижают его;
И какой-то малыш
Показал ему шиш,
И какой-то барбос
Укусил его в нос, —
Нехороший барбос, невоспитанный.

Оглянулся Крокодил
И барбоса проглотил,
Проглотил его вместе с ошейником.

Рассердился народ,
И зовёт и орёт:
«Эй, держите его,
Да вяжите его,
Да ведите скорее в полицию!»

Он вбегает в трамвай,
Все кричат: «Ай-ай-ай!»
И бегом,
Кувырком,
По домам,
По углам:
«Помогите! Спасите! Помилуйте!»

Подбежал городовой:
«Что за шум? Что за вой?
Как ты смеешь тут ходить,
По-турецки говорить?
Крокодилам тут гулять воспрещается».

Усмехнулся Крокодил
И беднягу проглотил,
Проглотил с сапогами и шашкою.

Все от страха дрожат,
Все от страха визжат.
Лишь один
Гражданин
Не визжал,
Не дрожал —
Это доблестный Ваня Васильчиков.

Он боец,
Молодец,
Он герой
Удалой:
Он без няни гуляет по улицам.

Он сказал: «Ты злодей,
Пожираешь людей,
Так за это мой меч —
Твою голову с плеч!» —
И взмахнул своей саблей игрушечной.

И сказал Крокодил:
«Ты меня победил!
Не губи меня, Ваня Васильчиков!
Пожалей ты моих крокодильчиков!
Крокодильчики в Ниле плескаются,
Со слезами меня дожидаются,
Отпусти меня к деточкам, Ванечка,
Я за то подарю тебе пряничка».

Отвечал ему Ваня Васильчиков:
«Хоть и жаль мне твоих крокодильчиков,
Но тебя, кровожадную гадину,
Я сейчас изрублю, как говядину.
Мне, обжора, жалеть тебя нечего:
Много мяса ты съел человечьего».

И сказал Крокодил:
«Всё, что я проглотил,
Я обратно отдам тебе с радостью!»

И вот живой Городовой
Явился вмиг перед толпой:
Утроба Крокодила
Ему не повредила.

И Дружок
В один прыжок
Из пасти Крокодила
Скок!
Ну от радости плясать,
Щёки Ванины лизать.

Трубы затрубили!
Пушки запалили!
Очень рад Петроград —
Все ликуют и танцуют,
Ваню милого целуют,
И из каждого двора
Слышно громкое «ура».
Вся столица украсилась флагами.

Спаситель Петрограда
От яростного гада,
Да здравствует Ваня Васильчиков!

И дать ему в награду
Сто фунтов винограду,
Сто фунтов мармеладу,
Сто фунтов шоколаду
И тысячу порций мороженого!

А яростного гада
Долой из Петрограда!
Пусть едет к своим крокодильчикам!

Он вскочил в аэроплан
Полетел, как ураган,
И ни разу назад не оглядывался,
И домчался стрелой
До сторонки родной,
На которой написано: «Африка».

Прыгнул в Нил
Крокодил,
Прямо в ил
Угодил,
Где жила его жена Крокодилица,
Его детушек кормилица-поилица.

Говорит ему печальная жена:
«Я с детишками намучилась одна:
То Кокошенька Лёлёшеньку разит,
То Лёлёшенька Кокошеньку тузит.
А Тотошенька сегодня нашалил:
Выпил целую бутылочку чернил.
На колени я поставила его
И без сладкого оставила его.
У Кокошеньки всю ночь был сильный жар:
Проглотил он по ошибке самовар, —
Да, спасибо, наш аптекарь Бегемот
Положил ему лягушку на живот».

Опечалился несчастный Крокодил
И слезу себе на брюхо уронил:
«Как же мы без самовара будем жить?
Как же чай без самовара будем пить?»

Но тут распахнулися двери,
В дверях показалися звери:
Гиены, удавы, слоны,
И страусы, и кабаны,
И Слониха,
Щеголиха,
Стопудовая купчиха,
И Жираф —
Важный граф,
Вышиною с телеграф, —
Всё приятели-друзья,
Всё родня и кумовья.
Ну соседа обнимать,
Ну соседа целовать:
«Подавай-ка нам подарочки заморские,
Угости-ка нас гостинцами невиданными!»

Отвечает Крокодил:
«Никого я не забыл,
И для каждого из вас
Я подарочки припас!
Льву —
Халву,
Мартышке —
Коврижки,
Орлу —
Пастилу,
Бегемотику —
Книжки,
Буйволу — удочку,
Страусу — дудочку,
Слонихе — конфет,
А Слону — пистолет…»

Только Тотошеньке,
Только Кокошеньке
Не подарил
Крокодил
Ничегошеньки.

Плачут Тотоша с Кокошей:
«Папочка, ты нехороший!
Даже для глупой Овцы
Есть у тебя леденцы.
Мы же тебе не чужие,
Мы твои дети родные,
Так отчего, отчего
Ты нам не привёз ничего?»

Улыбнулся, засмеялся Крокодил:
«Нет, детёныши, я вас не позабыл:
Вот вам ёлочка душистая, зелёная,
Из далёкой из России привезённая,
Вся чудесными увешана игрушками,
Золочёными орешками, хлопушками.
То-то свечки мы на ёлочке зажжём,
То-то песенки мы ёлочке споём:
«Человечьим ты служила малышам,
Послужи теперь и нам, и нам, и нам!»

Как услышали про ёлочку слоны,
Ягуары, павианы, кабаны,
Тотчас за руки
На радостях взялись
И вкруг ёлочки
Вприсядку понеслись.
Не беда, что, расплясавшись, Бегемот
Повалил на Крокодилицу комод,
И с разбегу круторогий Носорог
Рогом, рогом зацепился за порог.
Ах, как весело, как весело Шакал
На гитаре плясовую заиграл!
Даже бабочки упёрлися в бока,
С комарами заплясали трепака.
Пляшут чижики и зайчики в лесах,
Пляшут раки, пляшут окуни в морях,
Пляшут в поле червячки и паучки,
Пляшут божии коровки и жучки.

Вдруг забили барабаны,
Прибежали обезьяны:
«Трам-там-там! трам-там-там!
Едет к нам Гиппопотам».
«К нам —
Гиппопотам?!»

Ах, какое поднялось рычанье,
Верещанье, и блеянье, и мычанье!
«Шутка ли, ведь сам Гиппопотам
Жаловать сюда изволит к нам!»

Крокодилица скорее убежала
И Кокошу и Тотошу причесала.
А взволнованный, дрожащий Крокодил
От волнения салфетку проглотил.

А Жираф,
Хоть и граф,
Взгромоздился на шкаф,
И оттуда
На верблюда
Вся посыпалась посуда!

А змеи
Лакеи
Надели ливреи,
Шуршат по аллее,
Спешат поскорее
Встречать молодого царя!

И Крокодил на пороге
Целует у гостя ноги:
«Скажи, повелитель, какая звезда
Тебе указала дорогу сюда?»

И говорит ему царь: «Мне вчера донесли обезьяны,
Что ты ездил в далёкие страны,
Где растут на деревьях игрушки
И сыплются с неба ватрушки,
Вот и пришёл я сюда о чудесных игрушках послушать
И небесных ватрушек покушать».

И говорит Крокодил:
«Пожалуйте, ваше величество!
Кокоша, поставь самовар!
Тотоша, зажги электричество!»

И говорит Гиппопотам:
«О Крокодил, поведай нам,
Что видел ты в чужом краю,
А я покуда подремлю».

И встал печальный Крокодил
И медленно заговорил:

«Узнайте, милые друзья,
Потрясена душа моя.
Я столько горя видел там,
Что даже ты, Гиппопотам,
И то завыл бы, как щенок,
Когда б его увидеть мог.
Там наши братья, как в аду —
В Зоологическом саду.
О, этот сад, ужасный сад!
Его забыть я был бы рад.
Там под бичами сторожей
Немало мучится зверей,
Они стенают, и ревут,
И цепи тяжкие грызут,
Но им не вырваться сюда
Из тесных клеток никогда.

Там слон — забава для детей,
Игрушка глупых малышей.
Там человечья мелюзга
Оленю теребит рога
И буйволу щекочет нос,
Как будто буйвол — это пёс.
Вы помните, меж нами жил
Один весёлый крокодил…
Он мой племянник. Я его
Любил, как сына своего.

Он был проказник, и плясун,
И озорник, и хохотун,
А ныне там передо мной,
Измученный, полуживой,
В лохани грязной он лежал
И, умирая, мне сказал:
«Не проклинаю палачей,
Ни их цепей, ни их бичей,
Но вам, предатели друзья,
Проклятье посылаю я.
Вы так могучи, так сильны,
Удавы, буйволы, слоны,
Мы каждый день и каждый час
Из наших тюрем звали вас
И ждали, верили, что вот
Освобождение придёт,
Что вы нахлынете сюда,
Чтобы разрушить навсегда
Людские, злые города,
Где ваши братья и сыны
В неволе жить обречены!» —
Сказал и умер.
Я стоял
И клятвы страшные давал
Злодеям-людям отомстить
И всех зверей освободить.
Вставай же, сонное зверьё!
Покинь же логово своё!
Вонзи в жестокого врага
Клыки, и когти, и рога!

Там есть один среди людей —
Сильнее всех богатырей!
Он страшно грозен, страшно лют,
Его Васильчиков зовут,
И я за голову его
Не пожалел бы ничего!»

Ощетинились зверюги и, оскалившись, кричат:
«Так веди нас за собою на проклятый Зоосад,
Где в неволе наши братья за решётками сидят!
Мы решётки поломаем, мы оковы разобьём,
И несчастных наших братьев из неволи мы спасём.
А злодеев забодаем, искусаем, загрызём!»

Через болота и пески
Идут звериные полки,
Их воевода впереди,
Скрестивши руки на груди.
Они идут на Петроград,
Они сожрать его хотят,
И всех людей,
И всех детей
Они без жалости съедят.
О бедный, бедный Петроград!

Милая девочка Лялечка!
С куклой гуляла она
И на Таврической улице
Вдруг увидала Слона.

Боже, какое страшилище!
Ляля бежит и кричит.
Глядь, перед ней из-под мостика
Высунул голову Кит.

Лялечка плачет и пятится,
Лялечка маму зовёт…
А в подворотне на лавочке
Страшный сидит Бегемот.

Змеи, шакалы и буйволы
Всюду шипят и рычат.
Бедная, бедная Лялечка!
Беги без оглядки назад!

Лялечка лезет на дерево,
Куклу прижала к груди.
Бедная, бедная Лялечка!
Что это там впереди?

Гадкое чучело-чудище
Скалит клыкастую пасть,
Тянется, тянется к Лялечке,
Лялечку хочет украсть.

Лялечка прыгнула с дерева,
Чудище прыгнуло к ней,
Сцапало бедную Лялечку
И убежало скорей.

А на Таврической улице
Мамочка Лялечку ждёт:
«Где моя милая Лялечка?
Что же она не идёт?»

Дикая Горилла
Лялю утащила
И по тротуару
Побежала вскачь.

Выше, выше, выше,
Вот она на крыше,
На седьмом этаже
Прыгает, как мяч.

На трубу вспорхнула,
Сажи зачерпнула,
Вымазала Лялю,
Села на карниз.

Села, задремала,
Лялю покачала
И с ужасным криком
Кинулася вниз.

Закрывайте окна, закрывайте двери,
Полезайте поскорее под кровать,
Потому что злые, яростные звери
Вас хотят на части, на части разорвать!

Кто, дрожа от страха, спрятался в чулане,
Кто в собачьей будке, кто на чердаке…
Папа схоронился в старом чемодане,
Дядя под диваном, тётя в сундуке.

Где найдётся такой
Богатырь удалой,
Что побьёт крокодилово полчище?

Кто из лютых когтей
Разъярённых зверей
Нашу бедную Лялечку вызволит?

]Где же вы, удальцы,
Молодцы-храбрецы?
Что же вы, словно трусы, попрятались?

Выходите скорей,
Прогоните зверей,
Защитите несчастную Лялечку!

Все сидят, и молчат,
И, как зайцы, дрожат,
И на улицу носа не высунут!

Лишь один гражданин
Не бежит, не дрожит —
Это доблестный Ваня Васильчиков.

Он ни львов, ни слонов,
Ни лихих кабанов
Не боится, конечно, ни капельки!

Они рычат, они визжат,
Они сгубить его хотят,
Но Ваня смело к ним идёт
И пистолетик достаёт.

Пиф-паф! — и яростный Шакал
Быстрее лани ускакал.

Пиф-паф — и Буйвол наутёк,
За ним в испуге Носорог.

Пиф-паф! — и сам Гиппопотам
Бежит за ними по пятам.

И скоро дикая орда
Вдали исчезла без следа.

И счастлив Ваня, что пред ним
Враги рассеялись, как дым.

Он победитель! Он герой!
Он снова спас свой край родной.

И вновь из каждого двора
К нему доносится «ура».

И вновь весёлый Петроград
Ему подносит шоколад.

Но где же Ляля? Ляли нет!
От девочки пропал и след!

Что, если жадный Крокодил
Её схватил и проглотил?

Кинулся Ваня за злыми зверями:
«Звери, отдайте мне Лялю назад!»
Бешено звери сверкают глазами,
Лялю отдать не хотят.

«Как же ты смеешь, — вскричала Тигрица,
К нам приходить за сестрою твоей,
Если моя дорогая сестрица
В клетке томится у вас, у людей!

Нет, ты разбей эти гадкие клетки,
Где на потеху двуногих ребят
Наши родные мохнатые детки,
Словно в тюрьме, за решёткой сидят!

В каждом зверинце железные двери
Ты распахни для пленённых зверей,
Чтобы оттуда несчастные звери
Выйти на волю могли поскорей!

Если любимые наши ребята
К нам возвратятся в родную семью,
Если из плена вернутся тигрята,
Львята с лисятами и медвежата —
Мы отдадим тебе Лялю твою».

Но тут из каждого двора
Сбежалась к Ване детвора:

«Веди нас, Ваня, на врага,
Нам не страшны его рога!»

И грянул бой! Война! Война!
И вот уж Ляля спасена.

И вскричал Ванюша:
«Радуйтеся, звери!
Вашему народу
Я даю свободу,
Свободу я даю!

Я клетки поломаю,
Я цепи разбросаю,
Железные решётки
Навеки разобью!

Живите в Петрограде,
В уюте и прохладе,
Но только, бога ради,
Не ешьте никого:

Ни пташки, ни котёнка,
Ни малого ребёнка,
Ни Лялечкиной мамы,
Ни папы моего!

Да будет пища ваша —
Лишь чай да простокваша
Да гречневая каша
И больше ничего».

(Тут голос раздался Кокоши:
«А можно мне кушать калоши?»
Но Ваня ответил: «Ни-ни,
Боже тебя сохрани»).

«Ходите по бульварам,
По лавкам и базарам,
Гуляйте, где хотите,
Никто вам не мешай!

Живите вместе с нами,
И будемте друзьями:
Довольно мы сражались
И крови пролили!

Мы ружья поломаем,
Мы пули закопаем,
А вы себе спилите
Копыта и рога!

Быки и носороги,
Слоны и осьминоги,
Обнимемте друг друга,
Пойдёмте танцевать!»

И наступила тогда благодать:
Некого больше лягать и бодать.

Смело навстречу иди Носорогу —
Он и букашке уступит дорогу.

Вежлив и кроток теперь Носорог:
Где его прежний пугающий рог!

Вон по бульвару гуляет тигрица —
Ляля ни капли её не боится:

Что же бояться, когда у зверей
Нету теперь ни рогов, ни когтей!

Ваня верхом на Пантеру садится
И, торжествуя, по улице мчится.

Или возьмёт оседлает Орла
И в поднебесье летит как стрела.

Звери Ванюшу так ласково любят,
Звери балуют его и голубят.

Волки Ванюше пекут пироги,
Кролики чистят ему сапоги.

По вечерам быстроглазая Серна
Ване и Ляле читает Жюль Верна.

А по ночам молодой Бегемот
Им колыбельные песни поёт.

Вон вкруг Медведя столпилися детки
Каждому Мишка даёт по конфетке.

Счастливы люди, и звери, и гады,
Рады верблюды, и буйволы рады.

Нынче с визитом ко мне приходил —
Кто бы вы думали? — сам Крокодил.

Я усадил старика на диванчик,
Дал ему сладкого чаю стаканчик.

Вдруг неожиданно Ваня вбежал
И, как родного, его целовал.

Вот и каникулы! Славная ёлка
Будет сегодня у серого Волка.

Много там будет весёлых гостей.
Едемте, дети, туда поскорей!

Крошечка-Хорошечка, которая Хаврошечка (С. Медофф)

Спокон веков считается
Любая сказка вымыслом.
Кто знает, было — не было
И чей на камне след.
Есть вечность, но нет вечного.
Кроится мир, на полюсе
Льды тают — всё меняется.
И только люди — нет.

Послушай сказку, солнышко,
Как две сестры поссорились,
Как зависть дружбу крепкую
Убила наповал.
Про чары, превращения
И девочку Хаврошечку,
Которую по имени
Никто не называл.

На людях злая мачеха
Звала ее Хавроньей,
А так — фефёлой, Хиврей и
Бессовестной свиньей.
Три мачехины доченьки,
Дразнясь, ей в спину хрюкали,
А ночью сажей мазали.
И батюшка родной

Не звал её по имени,
А Крошечкой-Хорошечкой —
Ещё с тех пор, как в люлечке
Баюкал и качал
И пел ей колыбельную.
Перед началом песенки
Включал как будто кнопочку —
Пи-пип — на носик жал:

«Паслась коровка белая
На вайдовом лугу,
Давала пить телёночку
Соловому-му-му.

Где молочко покапало,
На шмальтовом ковре
Овечки шли лилейные
В гурьбе-бе-бе-бе-бе.

Пришла коровка чёрная —
Лучистые рога,
Домой коровку белую —
Зовёт дуда-да-да-да.
Болкатая рогатая
Траву рвала с росой —
И звёздочки рассыпались
Дорожкой-ой-ой-ой.

Телёнок и коровушка
Путем искристым шли,
Тянулся он за вымечком
Губами-ми-ми-ми.

А капельки молочные
Летели до земли
И деткам в глазки капали —
Ай-люли, ай-люли.

Один глазок зажмурился,
Другой уж видит сны,
Спи, крошечка Хорошечка,
Усни, усни, усни».

Росла отцова крошечка
И выросла в красавицу.
А сёстры были так себе —
Вот и какой с них спрос!
Дразнили они девочку
Чумичкой, хрюшкой, валенком
За то, что сажей выпачкан
Бывал курносый нос.

А как его не вымазать,
Ведь полагалось девочке
Встать раньше всех и затемно
Огонь в печи разжечь,
Сходить к колодцу с ведрами,
Поставить воду в чайнике,
Что, как проснется мачеха,
Должна уже кипеть.

Ещё чтобы коровушке
Водой мыть теплой вымечко,
А после не холодными
Руками подоить.
Потом насыпать курочкам,
Полить цветы и выполоть
Сорняк на грядке. Как же тут
Чумазой не ходить?

Ведь некогда Хаврошечке
Смотреться было в зеркало.
Однажды было глянула —
Так дали ей тычка.
И умываться некогда,
И некогда позавтракать —
Яичко выпьет тёплое
Да кружку молока,

Идет пасти коровушку.
А там уже умоется
Из ручейка студёного,
Превозмогая дрожь.
Расчешет гребнем волосы,
Сплетёт в косу и примется
За дело — ведь у мачехи
Баклуши не побьёшь.

Всегда задаст задание,
Да так уж постарается
Придумать с выкрутасами,
Нарочно потрудней.
К примеру: «Вышьешь бисером
Сестрицам три накосника,
А не успеешь к празднику —
То выгоню взашей».

Или прикажет крестиком
Расшить каёмку скатерти,
Сначала восхищается:
«Какая красота!»
А после неожиданно:
«Давай-ка переделывай.
Соловый и муравчатый —
Унылые цвета».

Ну а вообще Хаврошечка
Любила рукоделие,
Особенно на пастбище,
Когда была одна.
А главное, на волюшке
Никто её не трогает.
Сидит, мурлычет песенку,
Спокойна, весела:

«Паслась коровка белая
На вайдовом лугу,
Давала пить телёночку
Соловому-му-му.

Где молочко покапало,
На шмальтовом ковре
Овечки шли лилейные
В гурьбе-бе-бе-бе-бе.

Пришла коровка чёрная —
Лучистые рога,
Домой коровку белую —
Зовет дуда-да-да-да.

Болкатая рогатая
Траву рвала с росой —
И звёздочки рассыпались
Дорожкой-ой-ой-ой.

Телёнок и коровушка
Путем искристым шли,
Тянулся он за вымечком
Губами-ми-ми-ми.

А капельки молочные
Летели до земли
И деткам в глазки капали —
Ай-люли, ай-люли.

Один глазок зажмурился,
Другой уж видит сны,
Спи, спи, моя красавица,
Усни, усни, усни».

Поет и шьёт Хаврошечка,
Корова дремлет рядышком,
Работа так и спорится,
И все ей нипочем:
Ни мачеха сварливая,
Ни сестры полоумные,
Лишь был бы счастлив батюшка
И не глядел сычом.

А он частенько хмурился.
Кому ж это понравится:
Одна за трёх работает,
Три до обеда спят.
Чайку попьют с печеньками,
Усядутся на лавочке,
Прохожим моют косточки
Да семечки едят.

Ругать их было не за что,
Ведь ничего не делали,
Зато за всё Хаврошечка
Наказана была:
За дырку на переднике,
За таракана в чайнике,
За трещину в посудине,
За блудного козла,

Капусту подъедавшего.
Кто виноват? Хаврошечка!
Лиса украла курицу,
Побила шубу моль,
Сестру пчела ужалила,
На луке плесень выросла,
Из кадки тесто вылезло —
За всем следить изволь!

А остальные доченьки
Трудились только ложками.
Уже и щёки толстые,
И жирные пузьки,
И ногти грязно-чёрные.
Вот и неудивительно,
Что их отец не жаловал
И звал их байбаки.

Да и они придумали
Друг другу клички меткие:
Сова, Лунатик, Курица —
Так будем звать и мы.
Совой прозвали старшую
За то, что когда спит она,
Один глазок практически
Открыт, как у совы,

Как будто вечно бодрствует
И наблюдает. Муторно,
Но неопасно, в общем-то.
Гораздо пострашней
Во сне чудила средняя:
Встает, глаза открытые,
Сама с собой беседует,
Доходит до дверей,

Во двор идет — и к лестнице,
На крышу поднимается
И там стоит, уставившись
На полную луну.
Будить нельзя лунатиков,
Спать сами возвращаются,
Наутро удивляются,
Не верят никому.

Все к этому явлению
Привыкли, кроме младшенькой.
Она была уверена:
Сестра должна упасть.
Во сне кричала, плакала,
Всё чутким ухом слышала,
И спать боялась, бедная,
Боялась и не спать.

За это сестры старшие
Дразнили её Курицей.
Хаврошечка же, думая,
Что это не смешно,
Свои дала им прозвища:
Звала Двуглазкой среднюю
И Одноглазкой старшую,
А третью заодно

Триглазкой. Вот мы, солнышко,
Со всеми познакомились.
Пришла пора историю
Волшебную начать.
Доила как-то вечером
Хаврошечка коровушку.
Вдруг сестры всполошённые
В три голоса кричат.

Что там? Змею увидели?
Сороконожка ползает?
Вступила пава нежная
Босой ногой в кизяк?
Червяк попался в яблоке,
Мышиный хвостик в семечках?
Горыныч Змей снижается?
А дело было так:

Решили красны девицы
Полакомиться вишнями,
И младшая на дерево
Полезла второпях:
Внизу ж объели дочиста.
И там она, сердечная,
Косой, увитой лентами,
Запуталась в ветвях.

«Беги, спасай, Хаврошечка,
Ты ж наша рукодельница».
Та кинулась распутывать.
Вдруг снова шум да гром!
Теперь не своим голосом
Заголосила мачеха:
«Ты где, фефёла, шляешься
Со свежим молоком!»

Грозясь намылить голову,
Пошла она к коровнику,
В дверях затихла, попросту
Дар речи потеряв
От циркового зрелища,
Которое увидела.
Артисты тут же струсили
И спрятались стремглав.

От душераздирающих
Внезапных криков мачехи
Триглазка нервно вздрогнула
И дернулась рука
У Крошечки-Хорошечки,
Порвав монисто. Бусинки,
Как градины, посыпались…
Дав Крошечке пинка,

Утратив равновесие,
Не удержалась Курица
И полетела с дерева,
Истошно вереща.
Все обошлось, но мачеха
Нешуточно разгневалась
На Крошечку-Хорошечку,
Влепила ей леща,

Оставила без ужина
За бусы, за падение,
За без присмотра брошенный
Подойник с молоком,
Испорченным заразными
И мерзостными крысами,
Но хитрыми тварюками.
Одна из них хвостом

В ведро макала, лапами
Подрыгивая задними,
А лапами передними
Стояла на спине
Другой. И хвост намоченный
Давала ей облизывать!
За всё это Хаврошечке
Задание вдвойне

Наутро дала мачеха,
Вручая ей материю:
Две белоснежных скатерти
Узором так заткать,
Чтобы казались красными.
А не успеет к вечеру,
В хлеву, где крысы шастают,
Придётся ночевать.

Обидно было Крошечке
И страшно. От отчаянья,
Как ни спешила девица,
Не спорилось шитье,
От слез намокла вышивка.
Вдруг говорит коровушка
Ей человечьим голосом:
«Не плачь, дитя моё.

Я помогу. Рассказывай,
Что приключилось». Крошечка
Ей тотчас все поведала,
А Зорька говорит:
«Я дуну — станешь маленькой,
Коровкой божьей, солнышком,
Залезешь в ухо правое
И там поешь, поспи.

Как отдохнешь, из левого
Спокойно уха вылезешь.
Работа будет сделана».
Так и произошло:
Готовы обе скатерти.
Пришла домой Хаврошечка —
Сестрицы чуть не рухнули,
У мачехи свело

От судороги челюсти,
Всплеснул руками батюшка
От красоты невиданной:
По кругу, по кайме
Сидели птицы райские
Причудливо-прекрасные,
Клевали, рвали вишенье
В густой, как кровь, листве.

Поджала губы мачеха —
Сиротка больно шустрая,
С такой работой справиться
Не очень-то легко.
Замыслила недоброе:
Приставить к ней надсмотрщика.
Тем временем Хаврошечка
Доила молоко.

Вдруг снова гвалт и паника.
Что там опять за бедствие?
Рогатый жук под лавочкой
Усами шевелит?
Под ноги жаба прыгнула?
Пожар, землетрясение?
Или на чью-то голову
Упал метеорит?

Случилось вот что: девицы
Пошли гулять на улицу,
А там петух задиристый
Проходу не дает.
Кудахчет, машет крыльями,
Под ноги им кидается,
Клюется. Вон из ссадины
Уже и кровь идёт.

Двуглазка вся в истерике.
Беги, спасай, Хаврошечка,
Ты ж самая отважная…
На этот раз с ведром,
Чтоб не ругала мачеха,
Схватив метлу ольховую,
Спешит на помощь девочка
Сражаться с петухом.

Ведро мешает — в сторону,
Пусть постоит под деревом.
Петух бежать не думает —
Готов он принять бой.
Наскакивает, сердится
Всерьёз, не хорохорится!
И только раззадорился
От выпада метлой.

Покуда шла баталия,
В калитку сёстры бросились,
Застряли, как горошины,
Пытаясь все в проём
Вкатиться одновременно.
Сова толкнула Курицу,
А Курица — Лунатика,
Те рухнули вдвоем.

Потом ругаясь, охая,
С трудом друг друга подняли.
Сова, смеясь безудержно,
Сложилась пополам.
Бегом за ней: получишь, мол!
И получила, если б не
Попал подойник под ноги…
Вот это тарарам!

Тут появилась мачеха
И всыпала Хаврошечке
За молоко пролитое,
За грязные, в траве,
Подолы, локти сбитые,
За нервы накалённые,
За петуха соседского…
Наутро же втройне

Работы ей прибавила:
Кудель взять серебристую,
Тончайшую и чистую,
И полотна наткать.
В ручье студёном вымочить,
Отжать и ветром высушить,
На жарком солнце выбелить,
В рулоны закатать,

Чтоб выгладить, как следует.
Узорами прекрасными
Так, чтоб казались красными,
То полотно заткать.
А не успеет вовремя,
Грозилась выгнать из дому,
Чтобы с отцом не виделась.
И в батраки отдать

В село куда подалее.
Ну а следить за Крошечкой
Она Сову отправила,
Шепнув ей у дверей:
«Иди с нашей умелицей
Как будто за компанию,
Сама смотри внимательно,
Кто помогает ей».

Сова, хоть и не выспалась,
Не шла — почти что прыгала.
Уж очень не терпелось ей
Хаврошку подловить.
Но та, придя на пастбище,
Работать тут же принялась,
А Одноглазка спряталась
В кустах и стала бдить.

Тянулось время. Ёрзало
Веретено бедовое,
Взбиралось солнце медленно
На гору, как старик.
Бродила Зорька по полю,
Жужжали мухи сонные,
И пах пирог назойливо
Капустный сквозь рушник.

«Тоска у вас зелёная», —
Сова сказала Крошечке
И, развязав решительно
Свой узелок с едой,
Взяла пирог. И быстренько
Весь до последней крошечки
Смела. А кроме этого —
Картофель молодой

И две ноги куриные,
Краюшку хлеба белого,
Сальцо, лучок, два яблока,
Четыре огурца,
Два вяленых карасика,
Горшок сметаны, сырники…
Вздыхая, долго чистила,
Но съела два яйца.

Запив кваском холодненьким,
Рыгнула громко, ойкнула
И, оглядев окрестности,
Никто ли не идёт,
Легла рядом с Хаврошечкой
На травушку-муравушку,
Уставясь в небо синее,
А та шьёт и поёт:

«Паслась коровка белая
На вайдовом лугу,
Давала пить телёночку
Соловому-му-му.

Где молочко покапало,
На шмальтовом ковре
Овечки шли лилейные
В гурьбе-бе-бе-бе-бе.

Пришла коровка чёрная —
Лучистые рога,
Домой коровку белую —
Зовет дуда-да-да-да.

Болкатая рогатая
Траву рвала с росой —
И звёздочки рассыпались
Дорожкой-ой-ой-ой.

Телёнок и коровушка
Путем искристым шли,
Тянулся он за вымечком
Губами-ми-ми-ми.

А капельки молочные
Летели до земли
И деткам в глазки капали —
Ай-люли, ай-люли.

Один глазок зажмурился,
Другой уж видит сны,
Спи, спи, моя красавица,
Усни, усни, усни».

Спит Одноглазка. Дунула
Корова на Хаврошечку
И превратила в солнышко —
Пятнистого жучка.
Залез он в ухо правое,
А вылез через левое,
Корова снова дунула —
Не сильно так, слегка —

Явилась красна девица.
Глядит — работа кончена.
Пора домой, не мешкая,
А времени впритык.
Уже скатилось солнышко
С горы на зубы ельника,
И алым стало облако,
Как огненный язык.

Сестру она разбуркала,
В посад быстрей направились,
Их ждало с нетерпением
Семейство у ворот.
Увидев рукоделие,
Сестрицы дружно ахнули,
У мачехи от ярости
Перекосило рот.

То было поле русское,
Усеянное маками,
От него жаром веяло,
Как будто от костра.
А лепестки с прожилками
Казались настоящими,
На ощупь шелковистыми,
Как кожа жеребца.

Отец, обняв Хаврошечку,
Сказал, что можно золото
За это рукоделие
С купцов на рынке взять.
Судить-рядить все принялись,
А Крошечка-Хорошечка
Пошла доить коровушку…
Внезапно рёв опять,

Галдеж, столпотворение.
Ну что стряслось? Затмение?
Гроза средь неба ясного?
Летят лещи из туч?
Паук посмел приблизиться?
Нагадил грач на голову?
Ногой Триглазка топнула —
Забил горячий ключ?

На самом деле девицы
Играли в прятки. Старшая
Неслась, не глядя под ноги,
Как пуля, в огород
И провалилась, бедная,
Ступней в нору кротовую.
Застряла, тянет, дёргает —
Нога ни взад-вперед.

Беги, спасай, Хаврошечка,
Ты ж самая проворная,
Скорей, ведь ножку белую
Не отпускает крот.
Еще Лунатик с Курицей
Пришли и ну подзуживать:
Медведки пальцы слопают,
Затянет в пекло чёрт.

Что ж, Крошечке-Хорошечке
Особо думать некогда —
Она ведро поставила
У хлева под стеной
И, взяв лопату, быстренько
Освободила пленницу
От злых подземных жителей,
Копнув разок-другой.

Тем временем счастливые
Собака с кошкой дружненько
Лакали из подойника
Парное молоко.
Тут налетела мачеха,
Как коршун. Всем отвесила,
А Крошечку до вечера
Чихвостила с песком

За молоко пропавшее,
За вывих с растяжением,
За мужа, Мурку, Тузика,
За наглого крота,
Ворующего овощи,
За то, что год засушливый,
Изжога вечно мучает
И заеды у рта.

С утра велела Крошечке
Кудель взять серебристую,
Тончайшую и чистую,
И полотна наткать.
В ручье студёном вымочить,
Отжать и ветром высушить,
На жарком солнце выбелить,
В рулоны закатать,

Чтоб выгладить, как следует,
Узорами прекрасными
Так, чтоб казались красными,
Три лоскута заткать
И сшить из них нарядные
Три сарафана девицам.
А не успеет к вечеру —
На паперти стоять

Пойдет с рукой протянутой
Возле собора в городе!
Теперь дочуру среднюю
Отправила следить
За Крошечкой-Хорошечкой.
Пошла Двуглазка нехотя.
Ей, дескать, делать нечего —
Корове хвост крутить.

Уже с утра на выгоне
Нещадно солнце жарило,
Поэтому направились
Они поглубже в лес.
Хаврошечка работала,
Паслась корова, сыщица
Блюла, но ей как будто бы
Шептал на ухо бес:

«Гляди, там колокольчики,
А вон грибок под деревом,
Не белка ли спускается?
Да кто сюда придет,
Чтоб помогать сиротке-то —
Нет ни подруг, ни родственниц.
А я тут как привязана!
Ну кто кого пасет?

Плевать!» И вот решительно
Пошла она развеяться.
Цветочки, птички, бабочки…
А сразу за кустом —
Полянка земляничная,
И спелой, красной ягоды
Там видимо-невидимо.
Двуглазка с полным ртом

Проползала на корточках
До полдня и запарилась.
И, оглядев окрестности,
Никто ли не идёт,
Легла рядом с Хаврошечкой,
Обмахиваясь веером
Из вялых колокольчиков,
А та шьет и поёт:

«Паслась коровка белая
На вайдовом лугу,
Давала пить телёночку
Соловому-му-му.

Где молочко покапало,
На шмальтовом ковре
Овечки шли лилейные
В гурьбе-бе-бе-бе-бе.

Пришла коровка чёрная —
Лучистые рога,
Домой коровку белую —
Зовет дуда-да-да-да.

Болкатая рогатая
Траву рвала с росой —
И звёздочки рассыпались
Дорожкой-ой-ой-ой.

Телёнок и коровушка
Путём искристым шли,
Тянулся он за вымечком
Губами-ми-ми-ми.

А капельки молочные
Летели до земли
И деткам в глазки капали —
Ай-люли, ай-люли.

Один глазок зажмурился,
Другой уж видит сны,
Спи, спи, моя красавица,
Усни, усни, усни».

Двуглазка спит. Коровушка
Подула на Хаврошечку
И превратила в солнышко,
В коровку божью. Та
Залезла в ухо правое,
А вылезла из левого.
Корова снова дунула —
Покойна и сыта,

Явилась красна девица.
Глядит — работа кончена,
И солнце пыл умерило,
На облако присев.
В селе Сова и Курица,
Дрожа от нетерпения,
Их ждали на околице,
Изгрызли ногти все.

Увидев платья новые,
От радости захлопали,
Остолбенела мачеха,
Как проглотила кол.
Орнаментами пышными
С цветами несравненными,
Да каждый по-особому
Украшен был подол.

Отец от восхищения
Прижав, кружил Хаврошечку:
«В таких нарядах девицам
Не то что к алтарю
В церквушке нашей старенькой —
Не стыдно и с боярином
Венчаться в стольном городе!
Да хоть на пир к царю!»

Зарделись красны девицы,
В ладошки дружно прыснули,
Давай глаза закатывать,
Губами делать о.
А Крошечка-Хорошечка
Пошла доить коровушку…
Вдруг слышит снова выкрики,
Визг, плач, переполох.

Упал слизняк за пазуху?
Напали псы бродячие?
Идет на землю русскую
Войною супостат
И в плен берёт красавушек,
Скромняшек, умниц, тружениц,
Наилучших в мире девушек?
А дело было так:

Сестрицы платья мерили
И вдребезги рассорились —
Ну, не пришли к согласию,
Какое из них чьё.
Короче, слово за слово,
Пошли в ход оскорбления,
Колени, ногти острые,
И уж потерян счёт

Волосьям, с корнем вырванным.
Беги, спасай, Хаврошечка,
Ты ж нас по справедливости
Умеешь рассудить.
Та с молоком замешкалась
И, опытом научена,
Внесла подойник в горницу.
Чтобы не зацепить,

На стул его поставила.
И зря. За это мачеха
Такой разнос устроила
По первое число!
Поверье есть народное:
На стул не ставь подойницу —
Скотина станет бросовой —
Усохнет молоко.

Вдобавок платья порваны,
Разбиты две посудины,
Мордахи расцарапаны,
Подбит у старшей глаз,
Замучила бессонница,
И сердце в горле прыгает!
За все это Хаврошечке
Такой дала приказ

Наутро злая мачеха:
Кудель взять серебристую,
Тончайшую и чистую,
И полотна наткать.
В ручье студёном вымочить,
Отжать и ветром высушить,
На жарком солнце выбелить,
В рулоны закатать,

Узорами прекрасными
Так, чтоб казались красными,
Взамен вчера испорченных
Полотна вновь заткать
И сшить из них нарядные
Четыре платья: девицам
И ей. Но чтобы лучшее,
Она все-таки мать.

А не успеет к вечеру —
Пообещала девочку
Сдать в монастырь на острове,
Что посреди реки,
Куда не разрешается
Мужчинам-посетителям.
Мол, пусть с отцом помаются,
Хоть сдохнут от тоски!

Ну а следить отправила
Триглазку за Хаврошечкой.
Велела строго-настрого
Смотреть во все глаза,
Ведь сёстры её глупые
С заданием не справились,
Она же всех толковее,
Хотя и егоза.

Набрав мешочек семечек,
Триглазка шла уверенно.
Полдня она действительно,
Не отрывая глаз,
Сидела, как растение,
Лузгой, как тлёй, засыпана.
Хаврошечка работала,
Коровушка паслась.

Цеплялось солнце млявое
За склон горы. У Курицы
Зевок невольно вырвался,
Другой… Она легла
На травушку-муравушку,
А Крошечка-Хорошечка
Невдолге колыбельную
Запела-завела:

«Паслась коровка белая
На вайдовом лугу,
Давала пить телёночку
Соловому-му-му.

Где молочко покапало,
На шмальтовом ковре
Овечки шли лилейные
В гурьбе-бе-бе-бе-бе.

Пришла коровка чёрная —
Лучистые рога,
Домой коровку белую —
Зовет дуда-да-да-да.

Болкатая рогатая
Траву рвала с росой —
И звёздочки рассыпались
Дорожкой-ой-ой-ой.

Телёнок и коровушка
Путем искристым шли,
Тянулся он за вымечком
Губами-ми-ми-ми.

А капельки молочные
Летели до земли
И деткам в глазки капали —
Ай-люли, ай-люли.

Один глазок зажмурился,
Другой уж видит сны,
Спи, спи, моя красавица,
Усни, усни, усни».

Триглазка спит. Коровушка
Подула на Хаврошечку —
И влез ей в ухо правое
Семиточечный жучок,
А вылез через левое.
Вновь превратился в девицу…
Пора домой — все сделано,
И день уже поблек.

Пришли. Наряды новые
Казались лучше прежнего,
А сарафан для мачехи —
Невиданной красы:
Узор крестецкой вышивки
Был так искусно выполнен,
Что холст казался тоненьким,
Как крылышко осы.

Девицы прямо взвизгнули,
А мачеха опешила,
Слезинки так и брызнули,
И руки затряслись,
И ноги стали ватными,
Кровь от лица отхлынула,
Она качнулась, охнула
И в обморок хлобысь!

Её водой побрызгали
И по щекам похлопали.
Очнувшись, злая мачеха
Всех отослала вон:
Супруга — в сад, Хаврошечку —
В коровник, и на улицу —
Девиц. Однако Курица
Вернулась резко в дом.

Сев на колени к матери,
Свой чудный сон поведала,
Который днем увидела,
Как будто наяву:
«Мне снилось, что я в улике:
Вокруг — з-з-з — гудение,
Хотелось спать до ужаса,
Но вижу: на лугу

Корова наша кружится.
Взбесилась что ли,думаю…
Тошнит, и рябь на воздухе,
Как ветер по реке.
Вдруг — терем белокаменный,
В окошко глядь — Хаврошечка
На лавке спит на бархатной
С шитьём своим в руке!

Щедр стол посреди горницы:
Напитки, сладки кушанья…
И из укладки женщина
Наряды достает…
А платья эти самые!»
Мать вскрикнула: «А волосы?
Какие у ней волосы?»
«Пшеничные. Так вот,

Оконце враз захлопнулось.
Корова, лес и пастбище —
И больше никогошеньки…
Но сарафаны тут!
Их уха, вижу, Зорькина
Коровка божья вылезла,
В Хаврошку перекинулась —
И пчёлы не гудут,

И воздух не колышется,
И в животе не муторно…
Она ко мне склоняется
И говорит: пора».
Мать слушала и пятнами
Покрылась вся пунцовыми,
Потом сказала голосом
Шершавым, из нутра:

«Ты никому до времени
Про сон свой не рассказывай.
Теперь ступай на улицу
Да позови отца».
Триглазка так и сделала,
Но не ушла — подслушивать
Ушком к окну пристроилась
На лавке у крыльца.

И вот она с квадратными
Глазами в хлев к коровушке
Вбежала, с ходу выпалив
Хаврошечке в лицо:
«Её зарежут! Господи!
Коровка наша жалкая!
Я слышала, как матушка
Ругается с отцом!

Корова, мол, не доится,
Болеет или сглазили,
Купить другую надобно.
Как жить без молока?
А батя упирается:
Корову можно вылечить.
Но бесполезно, чувствую,
Покличут мясника».

Ночь не спала Хаврошечка,
А лишь заря забрезжила,
Пришла она к коровушке
С пилёным сахарком
И, обнимая, плакала,
Кручинилась и молвила:
«За что такая ненависть
Пристрастие за что?»

Корова ей ответила:
«Не плачь, не мучься, дитятко.
Коль ты меня послушаешь,
Я вновь буду с тобой.
Не кушай мясо. В тряпицу
Всё до единой косточки
Сложи, и в землю мягкую
Тайком в саду зарой,

И поливай с цветочками.
Теперь лезь в ушко правое
И на вопросы трудные
Получишь ты ответ.
Отведай угощение,
Ложись и слушай песенку».
Так и узнала Крошечка
Коровушкин секрет.

То не дождик, то не реченька течёт,
У окошка красна девица ревёт:
«Ой ты, месяц — золочёные рога,
Кабы птичкой я соловушкой была,
Не сидела б я печальна под окном,
Не колола б пальцы я веретеном.
А летала бы задорна, весела,
Всю бы ночку пела только для тебя.

Слезы горькие на белу грудь текут,
Бо насильно меня замуж выдают».
Яр-тур Месяц эту песню услыхал,
Взгорячённый он по небу поскакал,
Через поле, через речку, через дол
По нехоженой по жёрдочке прошёл,
Косу длинную девичью растрепал,
Ленту красную попутал, потоптал.

Под венец пошла невеста тяжела,
По весне она двух дочек родила.
Про то диво говорило все село:
Распрекрасные, да разные зело.
Ох, одна была, как месяц, золота,
А другая, как сыра земля, черна.
Мать Зоряной одну дочку назвала,
А другую дочь Чернавой нарекла.

Ох, икона и лопата, говорят,
Из одной сосны, да кто же виноват:
Дочь Зоряна рукодельницей была,
А Чернава, как ведёрышко без дна.
Но никто об этой горести не знал,
Ведь непряху никто в жёны бы не взял.
Замуж вместе — поклялись они божбой:
Мы ж иголка с ниткой, не разлей водой.

Как жеребчик познается при горе,
Так друг верный познается при беде.
За двоих Зоряна ткала и пряла
Две приданого укладки собрала.
Только свататься ходили лишь к одной,
У кого был волос дивный, золотой.
Горю быть — влетел воробышек в окно:
Две сестрицы полюбили одного.

Добрый молодец Зоряну привечал,
А Чернаву словно и не замечал.
Как на речку наступали берега,
Обмелела, помутилася она.
То не дождик, то не реченька течёт,
На груди Чернавы Зорюшка ревёт:
Ты прости меня, нарушу я зарок,
Ношу дитятко под сердцем, в мае срок.

У сестры на языке был сладкий мёд,
А на сердце да застыл холодный лёд,
Ведь ходила она к ведьме край села,
Три боба заговорённых унесла:
На могиле первый ночью посадить,
Боб второй сварить и целым проглотить,
Ну а третий — для любимого, чтоб он
Под венец её желанную повел.

Всё сбылось: сестры Зоряны больше нет,
Умерла, родив ребеночка на свет.
Яр-тур Месяц лихо зло не потерпел
И коровой своей дочке стать велел.
Её суженый недолго горевал,
Скушав боб, сватов к Чернаве засылал.
О Зоряне всё же думал по ночам,
Когда доченьку баюкал и качал:

«Паслась коровка белая
На вайдовом лугу,
Давала пить телёночку
Соловому-му-му.

Где молочко покапало,
На шмальтовом ковре
Овечки шли лилейные
В гурьбе-бе-бе-бе-бе.

Пришла коровка чёрная —
Лучистые рога,
Домой коровку белую —
Зовет дуда-да-да-да.

Болкатая рогатая
Траву рвала с росой —
И звёздочки рассыпались
Дорожкой-ой-ой-ой.

Телёнок и коровушка
Путем искристым шли,
Тянулся он за вымечком
Губами-ми-ми-ми.

А капельки молочные
Летели до земли
И деткам в глазки капали —
Ай-люли, ай-люли.

Один глазок зажмурился,
Другой уж видит сны,
Спи, спи, моя красавица,
Усни, усни, усни».

Как ясный день кончается,
Как лето завершается,
Погибла мать Хаврошечки,
Чтоб возродиться вновь
И быть поближе к доченьке.
Как зависть ни беснуется,
Сильнее смерти, солнышко,
Любовь,всегда любовь.

Коровушку зарезали,
И Крошечка все сделала,
Как было Зорькой велено:
На голод несмотря,
Говядину не кушала,
Все до последней косточки
В платок сложила вышитый,
Зарыла втихаря.

Но не в саду родительском,
А за двором, у лавочки.
И поливала вечером
Водичкой ключевой,
На солнышке отстоянной.
Чтоб не заметил батюшка,
Украдкой перемешанной
С горючею слезой.

И на том месте выросла
Молоденькая яблоня,
Весной цветами крупными
Покрылась, и к поре
На загляденье яблоки
Созрели. Раз три девицы
На лавке грызли семечки.
Подолы — в кожуре,

Глаза — в хандре томительной.
Вдруг видят: в конце улицы
К ним верховой неведомый
На белом жеребце
Неспешно приближается.
Червлёна сбруя, яхонты
Сдаля играют искрами,
Финифть на седельце!

Не князь ли это? Курица
От удивленья свистнула,
Сова забылась, семечки
Жуя со скорлупой.
Лунатик рот разинула…
Вот это небывальщина!
Зеваки вслед за всадником
Поодаль шли гурьбой:

Куда ж он направляется?
Когда же добрый молодец
Напротив наших кумушек
Поводья натянул,
Они чуть не описались.
Кушак украшен золотом,
Запястья, ворот — жемчугом,
Кафтана белизну

Карминный плащ подчеркивал,
Мурмолочку парчовую
Перо венчало гибкое,
А каблуки сапог
Серебряными скобами
Сияли. Гость непрошеный
Залюбовался яблоней,
А не одной из трёх

Красавиц, как те думали,
И просит: «Можно яблочко
Для путника усталого,
Хозяюшки, сорвать?»
От счастья обалдевшие,
К плодам сестрицы кинулись —
Не тут-то было: Яблоки
Висели — не достать!

А раньше были низенько!
Задрав подолы, девицы
На лавку лезть надумали.
Сова, сильнее всех,
Давай сестёр отталкивать.
Те тоже не промазали!
Народ зашелся хохотом:
Давно таких потех

Бесплатно мы не видели!
Решив добавить пороху,
Проезжий крикнул: «Девицы!
Я замуж ту возьму,
Которая мне яблочко
Подаст!» Все обезумели:
Сова на лавке прыгала,
Но тщетно, потому

Что дерево противное
Повыше ветви подняло,
Лунатик трясла яблоню,
И, вырвав из плетня
Большую палку, Курица
По фруктам била — без толку,
Соседка Дуня грушами
Из своего двора

Кидалась, целясь в яблоки,
Но те, словно приклеились.
Сбежалось больше зрителей —
Ну да, такой концерт!
Кто шутит, кто советует,
Кто просится в помощники,
Но, как собаки, девицы
Свирепо гонят всех.

А Крошечка-Хаврошечка
Белила стены в погребе
И отдалённый слышала
Снаружи шум и гам.
Что происходит? Сходбище?
Чума в соседнем городе
Иль саранчи нашествие?
Приехал балаган?

Цыгане стали табором?
«Да нет, — она подумала, —
Опять сестрицы ссорятся…
Но бурно в этот раз!
Пойду взгляну, наверное».
Толпа, узрев Хаврошечку,
Сильней заулюлюкала:
Скачи, мол, напоказ!

Ну, а когда все веточки
Склонились перед Крошечкой,
И яблочки душистые
Прям в руки к ней легли,
Была просто овация:
В восторге бабы плакали,
И шапки в упоении
Кидали мужики.

Гость посмотрел внимательно,
Она же взор потупила.
Он слез с коня, чтоб яблоки
Сам у неё забрать.
Люд затаил дыхание.
Соприкоснувшись пальцами,
Душа к душе дотронулась,
И так они стоять

Остались на минуточку.
Теперь их взгляды встретились —
Меж ними искра вспыхнула.
Он понял: это рок,
Она узнала:суженый.
Невольно князь приблизился —
Хаврошечка отпрянула,
Толпа исторгла вздох.

Припав устами нежными
К её руке натруженной,
Гость судорожно откланялся,
Промолвив: «Жди сватов».
И лишь теперь, опомнившись,
Все увидали мачеху,
Которая у яблони
Стояла с топором

С глазами сумасшедшими.
С улыбкой омерзительной
Она взмахнула, рыкнула
И… грохнулась ничком:
С ней приключился, солнышко,
Удар апоплексический.
Так зависть её чёрная
Не кончилась добром.

Князь долго не затягивал:
Честным пиркомза свадебку.
И жили они счастливо,
Скончались в один день,
А их невероятная
Семейная история
По всей Руси столетия
Ходила меж людей.

***

Преданья стародавние
Считаются фантастикой,
Нарочно деткам сказано,
Что сказка — это ложь,
Но знай: в нужде отчаянной
Чудесные помощники
Появятся из сумрака,
Как только позовёшь!

Курочка Ряба и десять утят (С. Маршак)

Знаешь сказку про деда и бабу
И курочку рябу?

Если ты ее знаешь,
Могу я
Рассказать тебе сказку другую.

Жили-были другие дед и баба,
И была них другая курочка ряба.
Снесла курочка яичко,
Не золотое,
Простое.
Не всмятку
И не крутое,
А самое обыкновенное —
Сырое.

Мышка бежала,
Хвостиком махнула —
Яичко упало
И разбилось.

Горько плачет
Курочка ряба.
Пожалела курочку
Баба,

Прибежала в курятник с корзиною,
А в корзине — яйца утиные,
Не одно, а целый десяток.
— Высиживай, ряба, утяток!

А рябая курочка рада.
Ничего ей больше не надо.
Принялась она сразу за дело —
Весь десяток высиживать села.
Дни и ночи сидит напролет.
Редко-редко поест и попьет.

Скоро вылупились у наседки
Из скорлупок пушистые детки —
Целый десяток
Желтых утяток.
Запищали один за другим:
— Есть хотим!
Пить хотим!
Жить хотим!

На цыплят они не похожи:
На ногах — перепонки из кожи,
А носы у них плоские, длинные,
Не куриные,
А утиные.

Вышла с детками курочка-мать
Из ворот погулять, поклевать.
Разгребает землю проворно,
Ищет лапкою крошки и зерна.
Отыскала и кличет утят,
А утята идти не хотят —
Убежали куда-то в канавку,
Щиплют клювами свежую травку.

А у курицы
Короток нос,
До утиного не дорос.
Хорошо ей клевать зерно,
А траву щипать мудрено.

Ковыляют утята за курицей,
По зеленой спускаются улице.
Увидали широкий пруд,
Побежали к воде — и плывут,
Воду пьют, обгоняют друг друга…
А наседка кричит с перепугу:
— Куд-куда! Куд-куда! Вы куда?
Иль не видите? Это вода!

Уж такая курица птица,
Что воды, как огня, боится.

А утята, почуяв свободу,
Так и режут студеную воду.
Выходить из воды не хотят.
Смотрит курица-мать на утят,
Беспокойно по берегу ходит,
Глаз с детей непослушных не сводит.
— Ко-ко-ко! — говорит. — Ко-ко-ко!
Вы утонете! Там глубоко!

И сама она в воду пошла бы,
Да не плавает курочка ряба!

Возвращаются девять утят,
Вперевалку выходят, спешат.
Только младший вернуться не хочет,
Машет крыльями, голову мочит.
Увидал плавунца — и нырнул.
А наседка кричит: — Караул!
Самый младший сынок утонул!

Вот и вышел утенок десятый,
Да ушли остальные утята —
Друг за дружкой цепочкой идут
И в другой направляются пруд.

Добежать им осталось немножко.
Вдруг навстречу — усатая кошка.
Притаилась она за травой,
Только водит слегка головой,
На утят ковыляющих щурится.
Да ее заприметила курица.

Поглядела сердитым глазом,
Пух и перья взъерошила разом
И, хоть прежде летать не умела,
Над землею стрелой полетела.
Налетела и ринулась в бой,
Всех утят прикрывая собой.

Плохо кошке пришлось в этой схватке.
Удирает она без оглядки
По траве между кочек и пней.
А наседка —
Вдогонку
За ней —
Через ямы, бугры и ухабы…

Ну и храбрая курочка ряба!

Лев, лиса и волк (В. Шамонин-Версенев)

Сказка скажется сейчас
Пусть для каждого из нас.
Повернём же время вспять,
Так веков на двадцать пять.
Кто такой он, человек,
И не ведал древний век;
Только разный дикий зверь
Населял земную твердь.
Правил ими властный лев,
Лил на них безмерный гнев.
Ну, а коль он был царём,
Сам и суд вершил во всём:
Плаха сделана для всех —
Царской власти тяжкий грех.
Вдруг случись беда на сон —
Заболел внезапно он!
Вмиг нашлась одна лиса,
Призадумалась она:
«Лев мне больше не указ,
Хоть глотну свободы раз,
А работа подождёт,
Взять пора у льва расчёт!»
И лиса — вперёд гулять,
На работу ей плевать!
Волк следил за той лисой,
Зависть волк носил с собой.
Он и сам раскрыл секрет,
Что в работе толку нет
И гулял бы вместе с ней,
Только волчий страх сильней!
Размышлял трусливо волк:
«В голове моей раскол!
Как же я так мыслить мог,
Лев узнает, не дай Бог!
Ход иной мне нужно взять,
Льву про кумушку сказать;
Действом сим себя сберечь,
На погибель не обречь!»
Утром волк к царю прибыл,
Каждый жест его ловил,
Опустил горячий нос
И чуть слышно произнёс:
— Не велите, царь, казнить,
Разрешите доложить?
Лев головушкой кивнул,
Пасть зевотой распахнул.
Волк мгновенно обомлел,
Словом он едва владел:
— Беспорядок в царстве есть,
Потому, мой царь, я здесь!
Тут одна лиса мудрит,
Дело делать не спешит,
Стала жить уж без забот,
Песни сладкие поёт,
И гуляет без преград,
Средь зверей творит разлад,
Тем порочит ваш закон,
Что навек был утверждён!
Лев головушку поднял,
Слугам грозно приказал:
— Под землёй лису найти,
На поклон ко мне вести!
Этой рыжей покажу,
Что закону я служу!
Стоит только заболеть,
Царство начало хиреть!
Слуги выскочили вон,
Страшно им считать ворон.
Волк уйти никак не смел,
В страхе он на льва глядел,
В страхе лил ручьями пот,
Вёл секунде каждой счёт.
Вдруг на волка лев взглянул,
Пасть в оскале распахнул:
— Вон отсюда, лоботряс,
Или смерть найдёшь сейчас!
Волк терял земную твердь,
Пулей он летел за дверь,
Лап не чувствовал ничуть,
Сутки он не мог уснуть.
Лев чрез час лисицу зрит,
Лев от гнева весь дрожит.
Да лиса стоит пред ним,
Взглядом ест его своим;
Страха нет в её глазах,
Тень улыбки на устах.
Лев не стал идти в пригляд,
Слов обрушил камнепад:
— Как надумала посметь,
Так свободу заиметь?!
Ты нарушила указ,
Я казню тебя сейчас!
Тем урок жестокий дам,
Впрок пойдёт он всем зверям!
Только хитрая лиса,
Закатила вверх глаза:
— Не велите, царь, казнить,
Как тут нужно поступить?!
Только к вам болезнь на двор,
Я бегом уж на простор,
Чтоб найти рецепт лекарств,
Вас избавить от мытарств;
Не жалела я там сил,
Будь ко мне, владыка, мил.
Лев в секунду как-то сник,
К ней симпатией проник:
— Я лекарству буду рад,
Только где он, результат?
Вновь лиса блистает здесь,
Показала ум свой весь:
— Не нашла пока, мой царь,
Есть надежда, государь!
Там, на горке, есть паук,
Лечит он любой недуг;
Дайте только лишь приказ,
Будет тот рецепт у вас!
Лев недолго размышлял,
Ей приказ такой он дал.
И лиса с ухмылкой в лес,
Ублажить свой интерес,
Чрез недельку на доклад,
Лев безмерно был ей рад.
Перед ним лиса сидит,
Речь хитрющую творит:
— Есть лекарство, государь,
Им лечились звери встарь;
Нужно шкуру с волка снять,
Жалость к волку не являть.
Ей укрыться поскорей,
Чтоб прогреться до костей!
В шкуру та болезнь уйдёт,
К вам здоровье вмиг придёт!
Лев надеждой воспылал,
Слугам тотчас приказал:
— Волка, слуги, не жалеть,
Волка нужно одолеть,
Снять с безродного окрас,
Шкура мне важней сейчас!
Слуги кучей за порог,
Медлить им — не дай-то Бог!
Лев лисичку наградил,
Погулять ей разрешил.
Ох, довольная лиса,
Щурит хитрые глаза:
«За язык получит волк,
Сам себя, глупец, подвёл!
Мыслил, бедный, кое-как,
Потому попал впросак,
И головушке твоей,
Быть на плахе, дуралей!»
Скоро волк уж пойман был,
Он пред казнью слёзно ныл,
Потерял всю волчью суть,
Но не мучился ничуть;
Лишь раздался слабый крик,
Для лисы чудесный миг!
Вот укрыли шкурой льва,
Выпил он глоток вина,
Рыком грозным слуг спугнул,
В беспокойстве том уснул.
Всю неделю лев лежал,
Волчьим запахом дышал,
Но болезнь не отстаёт,
В оборот его берёт,
Час от часу он рычит,
Всем без устали грозит,
И однажды лев взревел,
Гневом праведным вскипел:
— Ах, плутовка, погоди,
Мне словами не трясти!
Я обмана не прощу,
Свыше мой закон уму!
Мне лису ту изловить,
Шкуру рыжей обновить!
Уж на следующий день,
Стала лисонька, как тень,
Поняла она без слов,
Приговор её каков;
Шкуры волка и лисы,
У царя не для красы,
На полу лежат они,
Всяк входящий, посмотри;
Мол, наглядный вам урок,
Не вставайте поперёк!
Только с этих самых пор,
В царстве том пошёл раздор.
Лев совсем жестоким стал,
Впрок зверей на плаху клал;
Началась средь них война,
Век от века шла она.
Был тот лев убит в бою,
В древнем веке на краю.
Шёл на смену век иной;
Появился род людской.

Лёгкий хлеб (Л. Дьяконов)

Крестьянин, не жалея сил,
траву зелёную косил.

Косил весь день, устал косить
и захотел перекусить.

Сел, вынул хлеб и нож достал
и от краюшки резать стал.

Но не успел он съесть куска,
вдруг вылез волк из-за куста:

— Мужик! Что режешь? Поделись!
— Ну, на!.. Да, чур, не подавись!..

Волк съел и высунул язык:
— Какой счастливый ты, мужик!

Захочешь есть — достань, нарежь
и, сколько влезет, столько ешь!

А мне где хлеба раздобыть?
Не весь же век голодным быть?!

— Сначала пашенку вспаши…
— И буду с хлебом?
— Не спеши!

Поборони, посей зерно,
и прорастёт в земле оно…

— И буду с хлебом?..
— Подожди!..

Пройдут осенние дожди,
снежком покроется земля,
и до весны заснут поля.
Зазеленеет всё весной…

— И буду с хлебом?
— Нет, постой!

Торчком подымутся ростки,
полно нальются колоски,
созреет рожь,
поспеет рожь —
ты серп возьмёшь,
и жать начнёшь,
вязать снопы и класть в сусло
и ждать, когда просохнет он.

Потом ты станешь молотить —
цепом колосья колотить,
а обмолоченную рожь
в мешках на мельницу свезёшь.

— И буду с хлебом?
— Что ты, брат!
Муку не режут, не едят!

Ты должен воду наносить,
в квашонке тесто замесить
и протопить сильнее печь,
чтоб повкуснее хлеб испечь.

А испечёшь — тогда нарежь
и
сколько влезет, столько ешь!
Ну, как? Возьмёшься или нет?
А серый волк рычит в ответ:

— .Я не могу так долго ждать!
Я не хочу пахать и жать!
И молотить я не хочу!
Я хлеба лёгкого ищу!

Зачем мне сеять и пахать?
Зачем мне жать?
Зачем мне ждать?

Зачем работать нам — волкам?
К нам лёгкий хлеб приходит сам!

Вот он! Теперь хватай и режь!
И, сколько влезет, столько ешь!

В густой траве, недалеко,
бродил усталый! Воронко.

Он от работы отдыхал,
траву щипал,
хвостом махал.

А звон уздечки (как назло!)
до волка ветром донесло.

И сразу волк
зубами — щёлк!
— Вот лёгкий хлеб мой! —
крикнул волк. —

Волк отбежал от мужика
и настигает Воронка…

— Не скажешь зверю:
«Стой! Не тронь!»
Но Воронко был умный конь!

Он знал, как волка убеждать
и стал его предупреждать:

— Ты есть меня не торопись —
к моим подковам присмотрись!

Не всё под силу вам — волкам!
Подковы вам не по зубам!

А волк рычит в ответ ему:
— Подковы я легко сниму!

Полез снимать, подставил лоб,
а конь его копытом — хлоп!!!

Теперь уж Серому не встать!
И лёгок хлеб, да трудно взять!

Лесной Плакунчик (Т. Белозеров)

Шла по лесу Лена,
Споткнулась,
Упала,
И к деду Плакунчику
В гости
Попала.
Приветливо дверью
Скрипела избушка,
В углу на ушате
Дремала лягушка.
Струился за печкою
Голос сверчка
Из щёлки сухого полена.
На лавке
Седого как лунь старичка
Сквозь слезы увидела Лена…
Плакунчик одёрнул
Цветной армячок,
Седую бородку
Зажал в кулачок,
И с грустной улыбкой
Промолвил: — Идём!
Уж ежели плакать, то плакать вдвоём!
Уж я не обижу, уж я провожу —
Плакучую тропку тебе покажу…
И как это ты оступиться могла? —
Взглянул он на Лену с тревогой. —
Идём, если можешь! —
И Лена пошла,
Корзинку подняв
У порога.

Лесная дорожка —
Грибы да морошка, —
В медвежий малинник
Нырнула дорожка.
Лениво листву
Ветерок шевелит,
Скребётся в ней,
Словно мышонок…
В траве
под кустом
Медвежонок скулит —
Объелся малины спросонок.
На ягоды смотрит,
А в рот не берёт,
Сердито глаза
Непослушные трёт.
И Лена вздохнула:
— Ведь я не одна! —
И тихо ступила в сторонку. —
Поплачь с ним, Плакунчик! —
Сказала она. —
Поплачь, помоги медвежонку!
А я подожду,
На пеньке посижу,
Морошку на ниточку
Я нанижу. —
Плакунчик пригладил
Седые усы,
Глотнул из фиалки
Медовой росы,
Зажмурясь, похныкал, похныкал
И вот —
Тряхнул бородёнкой
Да как заревёт…
Моргнул медвежонок
И тут же, молчком,
Слезу со слезинкой
Слизнул язычком.
Причмокнул губами,
Сопя и урча,
И радостно к маме
Задал стрекача!

Лесная дорожка —
Грибы да морошка, —
Неласковой, сумрачной
Стала дорожка.
Плакунчик по ней
Босиком семенит,
Шуршит за спиной лапотками.
Тревожно его колокольчик звенит
Подснежник с тремя лепестками…
Плакунчику грач
Закричал из гнезда
На склоне
крутого
овражка:
— Ну где же ты ходишь?
Случилась беда
Такая,
Что вымолвить тяжко!
Синичье дупло разорила куница,
Не выплачет горе —
Погибнет синица!
Ты должен помочь ей
Как можно скорей!
— Скорей! —
Зашумела дубрава.
— Скорей! —
Раздались голоса снегирей
И сверху,
И слева,
И справа.
Плакунчику путь
Показали клесты,
И он побежал,
раздвигая кусты,
По кочкам, сухим и трухлявым,
По ямам, по сучьям и травам.
Бородку ему
на плечо занесло,
Бежит он и видит
Пустое дупло…
И вот у Плакунчика
Сморщился нос,
Печально сомкнулись ресницы,
И брызнули
частые бусины слез
На щёчки и грудку синицы…
А где-то в кустах
Прозвучало: — Чувить!
— Чувить! — перекликнулось в травах, —
Давайте поможем ей гнёздышко свить!
— Свить! Свить! —
Зашумела дубрава…

И Лена вздохнула:
— Чего же я жду?
Уж лучше одна
Потихоньку пойду. —
Пиликал кузнечик
Под шляпой груздя,
Кукушка вдали куковала.
И первая тёплая капля дождя
На пыльную землю упала…
И всё расцвело, засверкало вокруг —
И лес, и дорожка,
И речка, и луг.

Лиса и барсук (В. Шамонин-Версенев)

Шли лисичка и барсук
В чащу леса, через луг.
Разговор они ведут,
Птички песенки поют,
В стороне журчит ручей,
Песнь выводит соловей,
На сосне сова сидит,
Во все стороны глядит.
Встала лисонька столбом,
По траве шуршит хвостом;
На тропе лежит кулич,
По-кошачьи хоть мурлычь!
Он румяный кажет бок,
Он пахуч и краснощёк!
Мыслить лисоньке не лень,
В лисьих глазках бродит тень:
«Съем кулич сама я, друг,
Толстый ты и так, барсук;
Весь жирком до щёк зарос,
В складках жира скрылся нос!»
И барсук находке рад,
На кулич глядел в услад:
— Повезло нам, а лиса,
Как не верить в чудеса?
Наедимся и вперёд,
Будет жизнь, лиса, что мёд!
Да лиса пред ним кипит:
— Ты, дружок, не знай обид!
Я такой бросаю клич;
Пусть, кто старше, ест кулич!
Сколько лет тебе, барсук?
Отвечай живей, мой друг!
Посмотрел барсук на лес,
Взгляд отправил до небес:
— Мне, лисичка, много лет,
Видел первый я рассвет,
Даже вспомнить не берусь,
Вдруг в ответе ошибусь?
Для лисы чудесный миг,
Не срываться ей на крик:
— Мне рассвет тот не знаком,
Помню тьму и мрак кругом!
Так что ты, барсук, юнец,
За кулич ты не борец!
Повздыхал барсук и в путь,
На лису не смел взглянуть,
А лиса кулич жуёт,
Без забот за ним идёт.
Вдруг барсук в сторонку глядь,
Радость он не мог унять;
У тропы лежит пирог,
Кажет им румяный бок;
И пахуч он, и горяч,
Вмиг барсук пустился вскачь:
— Только я, лиса, раскис,
Нам готов опять сюрприз!
Ухом кумушка ведёт,
Глазом даже не моргнёт:
— Кто увидит лучший сон,
Пусть пирог съедает он!
Отдохнуть нам в самый раз,
Не смыкали сутки глаз!
Тотчас лисонька под куст,
Спит себе, не дует в ус;
Сытно, тёпленько, свежо,
Ей сегодня хорошо!
Да барсук совсем не спит,
На пирог барсук глядит.
Голод, он не брат родной,
От него хоть волком вой;
И барсук схватил пирог,
Съел его и лёг на бок!
Встала вечером лиса,
Щурит хитрые глаза.
Встал тихонько и барсук,
Ловит каждый лисий звук.
Повела лиса рассказ,
Не бросала лишних фраз:
— Ох, и дивный был мой сон,
Был цветным и ярким он!
У царя идёт приём,
Я за круглым, друг, столом,
На столе тех блюд не счесть,
Все вкусила их, как есть;
По губам струился мёд,
Кто там был, меня поймёт,
А теперь твой сон, дружок,
И не дуй ты, милый, щёк?
Барсуку не скрыть секрет,
У него готов ответ:
— Видел я во сне твой пир,
Был там просто лад и мир!
Все вы ели, пили там,
Кушать так, ну просто срам!
Я подумал, что тянуть,
Ты сыта и в этом суть;
Съел я тёпленьким пирог,
Да объесть тебя не смог!
Глазки лисьи огоньком,
В ней обида та волчком:
— Мне с тобой дружить нельзя,
Басней потчуй соловья!
Да барсук не горевал,
Так лисичке он сказал:
— Ты меня винить не смей,
Голод, лисонька, сильней.
Он один поборет всех,
С ним бороться просто смех!
И пошёл барсук тропой,
Через луг, к себе домой.
А лиса с тех самых пор
С ним не водит разговор;
Не считает тех дорог,
Вспоминает про пирог.

Лиса и медведь (В. Шамонин-Версенев)

Прожила лиса без бед,
Не один десяток лет,
Никогда не дула в ус,
Ощущала жизни вкус.
Тут явилась старость к ней,
Хоть рекою слёзы лей;
Силы в лапах никакой,
Ей не в радость свет дневной.
Рассуждать лиса взялась:
— В лужу мне нельзя упасть!
У медведя есть изба,
В ней пожить моя судьба!
Слов лисичке не толочь,
Мысль легко с собой волочь;
Заявилась к Мишке в дом,
Бьёт лиса пред ним челом:
— Милый Мишенька, мой свет,
Жизнь моя теряет цвет.
Стала старой я совсем,
Много сплю и мало ем.
Дай в избе ты мне пожить,
Мне себя не прокормить!
Пожалел её медведь:
— Мне грешно тут не хотеть.
Время то не за горой,
Старость та придёт за мной.
Полезай, лиса, на печь,
Силы сможешь там беречь,
А с едой проблем не знать,
Будешь жить, не горевать!
Радость ей не скрыть ничуть,
Ей спины теперь не гнуть,
И лиса пошла в обход,
Там, в сенях, уж лапы трёт.
Взгляд лисы огнём горит,
Мёд она в кадушке зрит:
«Ах ты, Миша-Михаил,
Жизнь мою ты подсластил!
Силы я в себе найду,
Ночью в сени я приду!»
Вот на двор ступила ночь,
А лисе уже невмочь;
Стук да стук она хвостом,
Глазки кажет с огоньком.
Мишка задал ей вопрос,
Взглядом он к лисе прирос:
— Что ты, лисонька, не спишь,
Целый час хвостом стучишь?
Да лисе не тратить слов,
У неё ответ готов:
— Там, в сенях, мышей полно,
Выгнать их пора давно!
Всё пищат они, пищат,
Сон мой чуткий теребят!
Отвечает Мишка ей:
— Так гони их из сеней!
И лиса с печурки прыг,
В сени ходом напрямик;
Мёда в бочке в самый край,
Только лапой управляй!
Съела лисонька вершок,
Вновь на печке греет бок.
Мишка глазки приоткрыл,
Словом лишним не грешил:
— Мыши вроде б не пищат,
Будешь спать, лиса, в услад!
В небесах лиса кружит,
Языком едва шуршит:
— Прогнала мышей я всех,
Им теперь не до потех.
Спи, Мишутка, без тревог,
Для мышей есть в поле стог!
Скоро день явился в дом,
В срок и ночка чередом.
Вновь хвостом лисичка бьёт,
Глаз от Мишки не ведёт.
Мишка гнев не проявлял,
Он лисе вопрос задал:
— Что ты, лисонька, не спишь,
Два часа хвостом стучишь?
Да лисе не тратить слов,
У неё ответ готов:
— Мыши те опять в сенях,
Потеряли, видно, страх!
Всё пищат они, пищат,
Сон мой чуткий теребят!
Отвечает Мишка ей:
— Так гони их из сеней!
И лиса с печурки прыг,
В сени ходом напрямик.
Ест она пригоршней мёд,
В бочку с мёдом нос суёт;
Как наелась, вновь на печь,
В мыслях ей теперь не течь.
Мишка чуткость проявил,
Он ей время уделил:
— Мыши вроде б не пищат,
Будешь спать, лиса, в услад!
У лисы один ответ:
— Да, мышей в сенях уж нет!
Спи, Мишутка, без тревог,
Для мышей есть в поле стог!
Месяц вышел за плетень,
В избу входит новый день.
Мишка утром встал с зарёй,
Накрывал он стол с душой;
На столе том самовар,
Пирогов пахучий жар,
А коль мёда есть запас,
К чаю мёд им в самый раз!
В сени Мишка завернул,
Век над бочкой не сомкнул:
— Эко диво, мёд пропал,
У меня он год стоял!
Возвратился Мишка в дом,
А лиса уж за столом!
Почесал он нервно нос,
Учинил лисичке спрос:
— Там, в сенях, стоял медок,
И куда ж он деться мог?
В удивлении лиса,
Лапой трёт она глаза:
— Это мыши съели мёд,
Знаю их мышиный род!
Мишка в думку ту полез:
— Тут, лисичка, тёмный лес!
Мыши мёду не едят,
Он для них смертельный яд!
Да лисе стыда не знать,
Не судьба ей горевать:
— Нет цены таким словам,
Может, съел медок ты сам?
Возмутился Мишка, жуть:
— Можешь ты, лиса, куснуть!
А лиса и говорит:
— Ум, твой, Мишенька, чудит!
А медок мы твой найдём,
На полянку, друг, пойдём.
Там, на солнце, полежим,
Наш вопрос и разрешим;
Коль на солнце греть живот,
Вмиг наружу выйдет мёд,
И посмотрим, кто же прав,
Без размолвок и расправ!
Вот прошёл какой-то час,
Не сомкнёт лисичка глаз.
Мишка очень крепко спит,
Сны прекрасные глядит.
Тут лисичка ходом в дом
И назад бежит, с медком;
Наскребла по дну чуток,
Пригодился ей медок;
Мишке мажет им живот,
Вся в той радости цветёт.
Мишка кажет сонный лик,
Вдруг он слышит дикий крик:
— У тебя живот в меду,
Я тебя, мой друг, пойму!
Ведь на то ты и медведь,
Как тут мёду не хотеть?
А меня винить не смей,
Нет в лесу лисы честней!
Ночью Мишенька не спит,
Он под нос себе бубнит:
— Мыши мёду не едят,
Он для них смертельный яд,
Но и я медок не ел,
Кто ж кадушку мёду съел?
И опять твердит своё:
— Но не ел я, ё-моё!
Да лисичка крепко спит,
Тем хвостом уж не стучит,
А в сенях мышиный бал,
Спать лисе он не мешал.

Лиса-шутница (В. Шамонин-Версенев)

Под сосной лиса сидит,
На сосну она глядит,
На сосне пчелиный дом,
Тишина стоит кругом.
У лисы полно идей,
Пошутить над кем бы ей!
Подошёл к лисичке волк,
Взгляд наверх он перевёл:
— Что ты видишь там, лиса?
Так сотрёшь в момент глаза!
А лиса ему в ответ:
— Мне, волчок, не до бесед!
Дом пчелиный стерегу,
Скоро дырку в нём прожгу,
А мне дядьку, волк, кормить,
Мне б за рыбкой поспешить!
Сохрани, дружок, ты дом,
Мёду, знаешь, много в нём;
Угощайся, не ленись,
Пред сосною не топчись!
Он в отказ пойти не смог,
С детства волк любил медок:
— Грех, лиса, тут не помочь,
Угоститься я не прочь!
Ты беги шустрей, не стой,
Целым будет домик твой!
К речке двинулась лиса,
Прячет хитрые глаза.
Волк на сосенку залез,
Огласил он криком лес:
С ходу пчёлки в бой пошли,
Жал своих не берегли.
Волчий взгляд в печали гас,
Не сомкнул он в страхе глаз.
Он с сосны бегом рванул,
К речке ход вприпрыжку гнул;
Перевёл у речки дух,
Взор его был дик и сух.
Вдруг на берег глянул волк,
Он в улыбке вмиг расцвёл;
Ловит рыбку та лиса,
Знает в деле толк она;
Горка рыбки рядом с ней,
Красотой пленит своей!
Волк к лисичке подскочил,
Перед ней не лебезил:
— Я, лиса, медок, не ел,
Я, лиса, с сосны слетел!
Пчёлки, кумушка, кошмар,
До сих пор бросает в жар!
Так что ты меня прости,
Рыбкой лучше угости!
Держит лисонька ответ,
В лисьих глазках хитрый свет:
— Будешь ты, дружочек, сыт,
Коль мой дядька разрешит.
Спит в берлоге дядька мой,
А берлога под горой.
Ты к нему сейчас беги,
Дядьку с ходу разбуди!
Дёргай ты его за хвост,
Не забудь про дядькин нос,
А иначе, друг, беда,
Спать он будет, как всегда,
И тогда тебе, волчок,
Не покушать рыбки впрок!
К дядьке волк бегом спешил,
Скоро путь он завершил.
Стал будить медведя он,
Сбил Мишутке чудный сон.
Вдруг медведь на лапы встал,
Лапой волка огулял,
Из берлоги волк рванул,
По пути не раз всплакнул.
Скоро сел волчок на пень,
И седел он, словно тень.
Осенило волка вдруг,
Мысль его пошла на круг:
«У лисы в дедьях медведь,
Странно это даже ведь!
Я, лисичка, не дурак,
Что-то здесь, лиса, не так!»
Волк лисичку отыскал,
Он мыслишек не скрывал:
— У тебя медведь в дядьях
На каких таких правах?!
Залилась лиса слезой:
— Я чиста, волк, пред тобой!
Миша дал мне свой приют,
Сирота я с детства тут!
И лисичка снова в рёв,
Ей не нужно больше слов;
Льёт слезу и не шустрит,
Сквозь слезу она глядит.
Волк присел и вдруг завыл,
К небу взгляд его пристыл.
Глазки лапой трёт лиса,
Моет лисоньку слеза:
— Ох, устала я, волчок,
Мне б до дому, на бочок!
Да вот лапки не идут,
Мысли тёмные бегут;
Мне до дому не дойти,
Сгину где-нибудь в пути!
Волк на лисоньку смотрел,
На глазах её добрел:
— Залезай ко мне на горб,
Не такой я груз там пёр!
Вмиг до дому мы домчим,
И назад не поглядим!
Рыбку лисонька взяла,
Лап своих не берегла;
Оседлала волка вмиг,
Кажет миру светлый лик,
Еле сдерживает смех,
Ей обман совсем не грех;
Долог путь лисы домой,
Дом шутницы за горой.

Лисёнок (Я. Аким)

Родился весной под старой сосной
В норе между кочек рыжий комочек.
Это Лисёнок родился!

Мама Лиса и отец его, Лис,
За воспитанье сыночка взялись.
Папа к нему обратился:

«Высунь нос из норы — все хитры, ой хитры!
Всё обман да корысть: от чужого угрызть.
Хитрость — первое дело в лесу».

«Зато всех зверей мы, лисы, хитрей.
Будь с первого дня лисой у меня,
Послушайся маму Лису!»

…Лисёнок подрос и высунул нос.
Глядь — перед норой иголки горой.
Лисёнок насторожился:

«Эй, послушай, гора, ты, наверно, хитра,
Ты себе на уме, ищешь шубу к зиме…
А то б я с тобой подружился!»

«Это я-то гора? Это я-то хитра?
Шубу! Скажешь тоже! Я же — кто же? Ёжик!!
Доброе утро, Лисёнок!»

«Значит, ты не гора? Значит, ты не хитра?
Отойду от норы, вот уж там — все хитры.
Не разобрал я спросонок».

Лисёнок — скок-скок! С жары — в холодок.
«Это кто там хитрит, мою шерстку ветрит?» —
«Что ты, глупый, — ответил Дубок. —

Нынче жаркий день, я зову тебя в тень.
Разве я хитрю? Ветерок дарю,
В дождик спрячу, чтоб ты не промок».

«И ты не хитер, зелёный шатер.
Я хитрых ищу, а тебя навещу». —
«Стой-стой-стой!» — закричали высоко.

«Эй, кто верещит, над ухом трещит?
Я не промах сам, хитрым спуску не дам!» —
«Не шуми, это я, Сорока.

Не зря трещу — дальше в лес не пущу:
Там Волчище сидит, на весь свет он сердит.
Страшно в чащу идти одному!»

«Видно, ты не хитришь, раз идти не велишь…
Я, конечно, боюсь, только правды добьюсь!
Всё равно я пойду к нему».

И опять — скок-скок…
Впереди ручеёк.
«Ишь, хитрый какой, притворился рекой,
Не пускает меня, погляди!»

«Я совсем не глубок, — прожурчал Ручеёк, —
Я тебя напою, хочешь — песню спою,
Отдохни у меня, погоди».

«Ручеёк, я спешу, будь другом, прошу…
Чтоб не сбиться с пути, ты меня пропусти!»
Обмелел Ручеек: «Проходи!»

…В чащобе глухой
Под осиной сухой
Волчище сидел,
Скучным глазом глядел,
Жадно пасть разевал,
Сам себе подвывал.

Вдруг Лисёнок в кустах появился.

«Да, никак, тут лиса!..
Ты откуда взялся?
Сам пришел, не проспал,
Мне на завтрак попал.
Но сперва поюли,
Языком помели —
Изворотливей лис
Не встречал я подлиз!»

Лисёнок остановился.

С перепугу икнул,
Носом шмыгнул,
Хвост распушил,
Будь что будет — решил.
И закричал на весь лес:

«Ах, Волчище злой,
Подавись ты смолой!
Вот ты где наконец,
Настоящий хитрец!
Ты не друг мне, ты враг,
Не боюсь тебя, дурак!»
Разозлился Волк,
Ка-ак зубами щелк!
«Я тебя прро-учу!
Р-разорву, пр-роглочу!» —
За Лисёнком прыг в кусты.

А того и след простыл.

* * * * *

На поляне лесной,
Под старой сосной,
В норе между кочек
Лисёнок хохочет,
Родителей слушать не хочет.
«Меня Ёжик привечал,
Дуб прохладою встречал,
Помогла Сорока в срок,
Подбодрил Ручеёк.
Дружба — первое дело в лесу!
Перед сильным не юлить,
Злого Волка не хвалить,
А с товарищем — дружить
И без хитрости жить.
Без хитрости можно на свете прожить,
Можно прожить!»

Мармеладки (К. Авдеенко)

Рано утром
В магазине
Еле слышен тихий стук;
Что случилось там?
Кто ходит?
Кто туда забрался вдруг?

Это дядя,
Очень злой!
С длинной-длинной
Бородой.

Всё пока ещё
Закрыто,
Потому он приутих;
Ищет дядя
Мармеладки —
Очень скушать хочет их!

Зубы белые
Большие
Он всю ночь сидел, точил;
Чтобы были
Поострее!
Чтоб побольше было сил!

На машине
Он заехал
Прямо в старый, тихий двор;
К магазину
Подобрался,
Перелез через забор.

Целый час уже,
Воришка,
Шебуршится там, шуршит;
Где же, где же
Мармеладки?
Ох, торопится! Спешит!

Хочет дядя
Мармеладки
Положить в карман пальто;
И умчаться
На машине,
Не увидел чтоб никто!

Вот такой вот
Хитрый, злой,
Дядя с длинной
Бородой!

Мармеладки испугались:
— Ой-ёй-ёй! Так это вор!
Он забрался к нам!
Прокрался!
Перелез через забор!

Из пакетов,
Из коробок
Мармеладки — прыг да скок!
Вместе дружно
Побежали
В самый дальний уголок.

Их так просто
Ты не схватишь,
Не поймаешь, дядя злой!
Ты огромный!
Неуклюжий!
И с длиннющей бородой.

Дядя злится:
— Всех поем я,
У меня хватает сил!
Зубы белые
Большие
Я не зря всю ночь точил!

К мармеладкам
Он понёсся
И вприпрыжку, и бегом!
За капкан вдруг
Зацепился
Своим левым сапогом.

У капкана
Зубы злые —
Ох, не вырваться теперь!
Ух, как цапнул!
Ухватился!
Не сбежишь никак за дверь.

По пакетам,
По коробкам
Мармеладки — прыг да скок!
Проучили!
Научили!
Чтобы знал, воришка, впрок!

Так что будут
Мармеладки
Деткам вкусною едой;
Ну а ты
Подумай крепко,
Дядя с длинной бородой!

Медведь-судья (В. Шамонин-Версенев)

Мышь в чулане горевала:
«Жить совсем мне тошно стало!
Здесь и пыльно и темно,
Беспокойно сплю давно;
Со здоровьем, впрямь, беда,
Не годится никуда!
К воробью бы мне сходить,
С ним житьё бы обсудить.
Друг мой верный воробей,
Во сто крат меня мудрей.
Даст он правильный совет,
Чтоб не жить себе во вред!»
Мышь в том горюшке своём
К воробью примчалась в дом,
Разнесла по дому рёв,
Не найдёт пригожих слов.
Всполошился друг всерьёз,
Задал мышке он вопрос:
— Что случилось, мышь, с тобой?
Не по нраву взгляд мне твой!
Мышь в расстройстве и тоске,
Говорит под нос себе:
— Угодила я в капкан,
Надоел мне тот чулан.
Посоветуй, как мне быть,
В том чулане жизнь прожить?
Друг ответил тут же ей:
— Так бросай чулан скорей!
Станем землю мы пахать,
Перестанешь ты страдать,
И печаль, и грусть пройдут,
Все недуги лечит труд.
В поле рожь посеем, друг,
Зиму будем жить без мук;
Не в помеху хлеб в запас,
Будет радость и у нас!
Встрепенулась мышка здесь,
В глазках мышки интерес:
— Дело, друг, ты говоришь,
Чудеса умом творишь;
Удивительный совет,
Мне позволит видеть свет.
Так давай же, друг, вперёд,
Дел у нас невпроворот!
Принялись друзья за труд
Счастье день и ночь куют,
Отдых ходит стороной,
Встала осень под горой;
Уродилась чудо-рожь,
Колос к колосу хорош!
Мышь косить её взялась,
Поработала во сласть;
Снопы начала вязать,
Песней труд сопровождать,
Не стоял и воробей,
Помогать принялся ей,
И работал, словно вол,
Рожь он скоро обмолол.
Вышла горка с пуд зерна,
В радость им теперь она!
Снова в труд друзья впряглись,
Урожай делить взялись;
Парно зёрнам счёт вели,
В деле честь друзья блюли.
Вот проходит целый час
И, казалось, радуй глаз;
В кучках двух лежит зерно,
Честь по чести делено
Но…притихли вдруг друзья,
Мышь глядит на воробья,
Воробей на мышь глядит,
Ничего не говорит,
И не верят оба в бред;
Пары зёрнышку-то нет!
Как блюсти теперь им честь,
Коль задачка эта есть?
Мышь сказала воробью:
— Я себя не обделю!
Это зёрнышко — мой клад,
Каждый кладу будет рад,
А пахала я, как вол,
Не садилась и за стол!
Воробей ответ ей дал:
— Знаешь, мышь, и я пахал!
Клюв для дела не жалел,
В деле пот пролить успел;
Обмолол весь колос в срок,
Это честный мой кусок!
Время таяло, как снег,
Не сомкнуть им в споре век;
Нет силёнок уж у них,
Завершить последний штрих.
И сказала мышка тут:
— Пусть же нас рассудит суд!
Во бору медведь живёт,
Славным он судьёй слывёт,
Нужно мне его найти,
К месту спора привести!
Согласился воробей:
— Так зови судью скорей!
Надоел мне этот спор,
А рассориться — позор!
Зов недолог этот был,
Вмиг медведь-судья прибыл.
В лапе он принёс мешок,
На зерно взглянул разок,
Долго слушал их рассказ,
Речь им выдал про запас:
— Я пойду-ка полежу,
Не тревожить попрошу;
Думкой буду богатеть,
Над разделом сим корпеть.
Вас, друзья, не обделю,
Мыслей чёрных не таю.
Мишка двинул тут же в бор,
Лапки в травушке простёр,
Храпом громким птиц пугал,
Каждый куст в лесу дрожал.
Возвратился он назад,
Хитроватый прячет взгляд,
Стал им слово говорить,
Пасть зевотою сушить:
— Разрешу я ваш вопрос,
А за труд мой с вас и спрос!
Раз то зёрнышко одно,
Мною так тут решено;
Половинка — воробью,
Радуй душеньку свою,
А вторая, мышь, твоя,
Как у друга-воробья.
И теперь уж, видит Бог,
Я обидеть вас не смог,
И «спасибо» не приму,
За труды зерном возьму!
Тут медведь мешок раскрыл,
Всё зерно в него сгрузил;
Нет от кучек тех следа,
Растворились навсегда,
На друзей он взор метнул,
Весь в улыбке утонул:
Был на зимушку запас,
Он порадует не раз!
Вслед ему друзья глядят,
Верить в это не хотят,
Но с медведем в спор вступать —
Значит, суд не уважать.
Только с этих самых пор
Между ними уговор:
В споры глупые не лезть,
Чтобы в лужу вновь не сесть.
И порой, уж без обид,
Мышка тихо говорит:
— Справедливый был медведь,
Поделить сумел же ведь!
Друг глядит куда-то вдаль:
— Урожая как-то жаль!
Но хорош медведь-судья,
Позабыть его нельзя!
До сих пор они живут,
Почитают в жизни труд.
Да и нам сей труд не грех,
Пусть он радует нас всех,
А живётся без забот —
Так смотри соседу в рот.

Медведь-шутник (В. Шамонин-Версенев)

Как-то раз один мужик
В лес подался напрямик.
Дров решил он запасти,
От зимы себя спасти.
Одолел мужик вопрос,
Нарубил дровишек воз;
Можно было отдохнуть
И до дому ладить путь.
Сел с трудом он на пенёк,
Вынул терпкий табачок,
Самокруточку скрутил,
Дым колечками пустил.
Той минуты не прошло,
Гостя ветром поднесло.
Мужичок глаза поднял,
Чуть с пенёчка не упал:
Перед ним медведь стоит,
Весь презрением кипит.
Вдруг в атаку зверь попёр,
Огласил он словом бор:
— Хватит уж тебе сидеть,
Как девице благоветь,
Коль глотаешь этот дым,
Раб, видать, ты перед ним?
Ну-к, давай со мной борись,
Физкультурою займись,
Иль слабо тебе, мужик,
Показать свой истый лик?
Да мужик был не из тех,
Чтоб поднять себя на смех.
Дерзкой мысль его была,
В мысли той не нёс он зла:
«Ох, здоровый ты медведь,
Но с тобой мне не потеть!
Что ж, посмотрим, кто кого,
Проучу-ка я его!»
Тут с пенёчка он встаёт
И ему ответ даёт:
— Хоть ты, Миша, и большой,
Предо мной стоишь горой,
Но сомнение во мне,
Где та силушка в тебе?
А язык — он без костей,
Молоти им, не робей!
Косолапый удивлён,
Вмиг вопрос поставил он:
— Как же мне её казать,
Подсоби тебя понять?
Приподнял мужик топор,
Зоркий взгляд в пенёк упёр,
И вогнал свой инструмент,
В тот пенёк в один момент.
Сверху пень он расколол,
Клином щель на нём развёл,
Вновь на Мишу бросил взгляд,
Пояснить ему был рад:
— Дело коль со мной иметь,
Нужно очень попотеть!
Лапы, Миша, в щель засунь,
Раздери пенёк и сплюнь!
В твоей силе убедюсь,
Я с тобою поборюсь!
Мишке мысль была чужда,
Мысль в разлуке с ним всегда.
Лапы в щель он запустил,
На разрыв пенёк схватил.
Мужичок и был таков,
Дело делать стал без слов.
Клин он вышиб обушком,
Не жалел ничуть притом.
Пень захлопнул тут же щель,
Зарычал мохнатый зверь.
Крепко держит лапы пень,
В чёрный цвет окрашен день!
Понял Мишка, что к чему,
Стыдно стало вдруг ему,
Начал он плаксиво ныть,
Мужика взахлёб просить:
— Помоги же мне, мужик,
Аль ты добрым быть отвык?!
Нет уж, право, моих сил,
Чтоб я боль сию сносил!
Мужичок не бил в набат,
Уколоть медведя рад:
— Что ж бороться мне с тобой,
Коль ты хиленький такой?
Сил в тебе-то вовсе нет,
Мало ешь, видать, в обед?
Как взмолился тут медведь:
— Пошутил, мужик, я ведь!
Ты ж воспринял всё всерьёз,
Выдал мне по полной спрос!
Будь же добр, милок, спаси,
Разговором не грузи!
Пожалел его мужик,
Милосердием проник.
Он топорик в руку взял,
Острый клин с земли поднял,
Клин наставил на пенёк,
В щель вогнал его в разок,
И с медведя боль, как ком,
Наземь пала, кувырком!
В лес он бросился бежать,
Мужика вовсю ругать.
Вслед ему мужик смотрел,
Посмеяться всласть успел;
Поделом-то шутнику,
В пользу лишь урок ему!
Сел опять он на пенёк,
Вынул терпкий табачок,
Самокруточку скрутил,
Дым колечками пустил.
Отдых вышел в самый раз,
Есть во времени запас,
А медведь с тех самых пор
Шутки запер на запор,
Ходит он тропой своей,
Стороною от людей,
Осторожно косит взгляд,
Словом сорит, без преград:
— Это ж надоть так попасть,
Мордой сходу прямо в грязь!
Начеку мне нужно быть,
К людям тем не подходить!
Так шутник наш и живёт,
Сладкий мёд в лесу жуёт.
В зиму, правда, крепко спит,
Странно только, что ворчит.

Медовая сказка, или Большой медвежий секрет (С. Рагулина)

Жили два братика,
Два медвежонка
В солнечных ярких
Цветных рубашонках.
Как-то на праздник,
На день свой рожденья
Им подарили
Бочонки с везеньем.
В первом бочонке —
Мёд тёмный гречишный,
А во втором —
Белый, горный, душистый.
Мама-медведица
Им наказала:
«Пробуйте мёд
Понемногу сначала».
Но сладкоежки —
В бочонки-кадушки.
Лапками, брюшком,
По самые ушки.
В бочках-бочонках
Медвежий секрет
Выкрасил шубку
В чудеснейший цвет.
Старший стал бурым,
Пушистым топтыжкой,
Младший же — белым
И снежным плутишкой.
И побежали
Сквозь вьюгу-пургу
Белый — на север
А бурый — в тайгу.
Вот так история,
Вот так развязка —
Мишкина сладко-медовая сказка.

Мойдодыр (К. Чуковский)

Одеяло
Убежало,
Улетела простыня,
И подушка,
Как лягушка,
Ускакала от меня.

Я за свечку,
Свечка — в печку!
Я за книжку,
Та — бежать
И вприпрыжку
Под кровать!

Я хочу напиться чаю,
К самовару подбегаю,
Но пузатый от меня
Убежал, как от огня.

Что такое?
Что случилось?
Отчего же
Всё кругом
Завертелось,
Закружилось
И помчалось колесом?

Утюги
за
сапогами,
Сапоги
за
пирогами,
Пироги
за
утюгами,
Кочерга
за
кушаком —
Всё вертится,
И кружится,
И несётся кувырком.

Вдруг из маминой из спальни,
Кривоногий и хромой,
Выбегает умывальник и качает головой:

«Ах ты, гадкий, ах ты грязный,
Неумытый поросёнок!
Ты чернее трубочиста,
Полюбуйся на себя:
У тебя на шее вакса,
У тебя под носом клякса,
У тебя такие руки,
Что сбежали даже брюки,
Даже брюки, даже брюки
Убежали от тебя.

Рано утром на рассвете
Умываются мышата,
И котята, и утята,
И жучки, и паучки.

Ты один не умывался
И грязнулею остался,
И сбежали от грязнули
И чулки и башмаки.

Я — Великий Умывальник,
Знаменитый Мойдодыр,
Умывальников Начальник
И мочалок Командир!

Если топну я ногою,
Позову моих солдат,
В эту комнату толпою
Умывальники влетят,
И залают, и завоют,
И ногами застучат,
И тебе головомойку,
Неумытому, дадут —
Прямо в Мойку,
Прямо в Мойку
С головою окунут!»

Он ударил в медный таз
И вскричал: «Кара-барас!»

И сейчас же щётки, щётки
Затрещали, как трещотки,
И давай меня тереть,
Приговаривать:

«Моем, моем трубочиста
Чисто, чисто, чисто, чисто!
Будет, будет трубочист
Чист, чист, чист, чист!»

Тут и мыло подскочило
И вцепилось в волоса,
И юлило, и мылило,
И кусало, как оса.

А от бешеной мочалки
Я помчался, как от палки,
А она за мной, за мной
По Садовой, по Сенной.

Я к Таврическому саду,
Перепрыгнул чрез ограду,
А она за мною мчится
И кусает, как волчица.

Вдруг навстречу мой хороший,
Мой любимый Крокодил.
Он с Тотошей и Кокошей
По аллее проходил
И мочалку, словно галку,
Словно галку, проглотил.

А потом как зарычит
На меня,
Как ногами застучит
На меня:
«Уходи-ка ты домой,
Говорит,
Да лицо своё умой,
Говорит,
А не то как налечу,
Говорит,
Растопчу и проглочу!» —
Говорит.

Как пустился я по улице бежать,
Прибежал я к умывальнику опять.
Мылом, мылом
Мылом, мылом
Умывался без конца,
Смыл и ваксу
И чернила
С неумытого лица.

И сейчас же брюки, брюки
Так и прыгнули мне в руки.

А за ними пирожок:
«Ну-ка, съешь меня, дружок!»

А за ним и бутерброд:
Подскочил — и прямо в рот!

Вот и книжка воротилась,
Воротилася тетрадь,
И грамматика пустилась
С арифметикой плясать.

Тут великий Умывальник,
Знаменитый Мойдодыр,
Умывальников Начальник
И мочалок Командир,
Подбежал ко мне, танцуя,
И, целуя, говорил:

«Вот теперь тебя люблю я,
Вот теперь тебя хвалю я!
Наконец-то ты, грязнуля,
Мойдодыру угодил!»

Надо, надо умываться
По утрам и вечерам,
А нечистым
Трубочистам —
Стыд и срам!
Стыд и срам!

Да здравствует мыло душистое,
И полотенце пушистое,
И зубной порошок,
И густой гребешок!

Давайте же мыться, плескаться,
Купаться, нырять, кувыркаться
В ушате, в корыте, в лохани,
В реке, в ручейке, в океане,
И в ванне, и в бане,
Всегда и везде —
Вечная слава воде!

Мой друг — гном (Т. Травнiкъ)

Ко мне пришёл сегодня гном,
Уселся тихо под столом,
Сидел и слушал не дыша:
Что он там делает шурша?..
А я писал статью про то,
Что гномы в сказках и в кино…

Моя маленькая лошадка (М. Грозовский)

Где я живу, там есть дорога в небо
Меж облаками в небе и полями.
А у дороги маленькая лошадь
Ест травку, бьет копытом и растет.

Когда светает, будит свет пчелу,
И розовыми кажутся деревья,
Моя лошадка с белыми боками
Стоит и ржаньем воспевает утро.

Лишь только полдень вскинет опахало,
И золотой овес отяжелеет,
Моя лошадка, в бузине скрываясь,
Её целует, прославляя Бога.

В вечернем свете к ней приходит мальчик,
Поговорит, похлопает по морде,
И вот они уже идут холмами
Вдоль быстрой и звонкоголосой речки.

Когда же с Запада верхами едет ночь
С росою на седле и на уздечке,
Моя лошадка тихо засыпает,
И нету слов, как я её люблю!

Из сборника «Я был в стране чудес»

Муха-Цокотуха (К. Чуковский)

Муха, Муха-Цокотуха,
Позолоченное брюхо!

Муха по полю пошла,
Муха денежку нашла.

Пошла Муха на базар
И купила самовар:

“Приходите, тараканы,
Я вас чаем угощу!

Тараканы прибегали,
Все стаканы выпивали,
А букашки —
По три чашки
С молоком
И крендельком:
Нынче Муха-Цокотуха
Именинница!

Приходили к Мухе блошки,
Приносили ей сапожки,
А сапожки не простые –
В них застежки золотые.

Приходила к Мухе
Бабушка-пчела,
Мухе-Цокотухе
Мёду принесла…

“Бабочка-красавица,
Кушайте варенье!
Или вам не нравится
Наше угощенье?”

Вдруг какой-то старичок
Паучок
Нашу Муху в уголок
Поволок, —
Хочет бедную убить,
Цокотуху погубить!

“Дорогие гости, помогите!
Паука-злодея зарубите!
И кормила я вас,
И поила я вас,
Не покиньте меня
В мой последний час!”

Но жуки-червяки
Испугалися,
По углам, по щелям
Разбежалися:

Тараканы
Под диваны,
А козявочки
Под лавочки,
А букашки под кровать —
Не желают воевать!
И никто даже с места
Не сдвинется:
Пропадай-погибай.
Именинница!

А кузнечик, а кузнечик,
Ну, совсем как человечек,
Скок, скок, скок, скок!
За кусток,
Под мосток
И молчок!

А злодей-то не шутит,
Руки-ноги он Мухе верёвками крутит,
Зубы острые в самое сердце вонзает
И кровь у нее выпивает.

Муха криком кричит,
Надрывается,
А злодей молчит,
Ухмыляется.

Вдруг откуда-то летит
Маленький Комарик,
И в руке его горит
Маленький фонарик.

“Где убийца? Где злодей?
Не боюсь его когтей!”

Подлетает к Пауку,
Саблю вынимает
И ему на всем скаку
Голову срубает!

Муху за руку берёт
И к окошечку ведет:

“Я злодея зарубил,
Я тебя освободил
И теперь, душа-девица,
На тебе хочу жениться!”

Тут букашки и козявки
Выползают из-под лавки:
“Слава, слава Комару —
Победителю!”

Прибегали светляки,
Зажигали огоньки —
То-то стало весело,
То-то хорошо!

Эй, сороконожки,
Бегите по дорожке,
Зовите музыкантов,
Будем танцевать!

Музыканты прибежали,
В барабаны застучали.
Бом! бом! бом! бом!
Пляшет Муха с Комаром.
А за нею Клоп, Клоп
Сапогами топ, топ!
Козявочки с червяками,
Букашечки с мотыльками.
А жуки рогатые,
Мужики богатые,
Шапочками машут,
С бабочками пляшут.

Тара-ра, тара-ра,
Заплясала мошкара.

Веселится народ —
Муха замуж идёт
За лихого, удалого,
Молодого Комара!

Муравей, Муравей
Не жалеет лаптей, —
С Муравьихою попрыгивает
И букашечкам подмигивает:

“Вы букашечки,
Вы милашечки,
Тара-тара-тара-тара-таракашечки!”

Сапоги скрипят,
Каблуки стучат, —
Будет, будет мошкара
Веселиться до утра:
Нынче Муха-Цокотуха
Именинница!

Наивный волк (В. Шамонин-Версенев)

Солнце встало у ворот,
Чрез лесок лиса идёт.
В лапах лисоньки петух,
В радость ей куриный дух.
Подошёл к лисичке волк,
Разговор он с ней завёл:
— Вижу ты, лиса, цветёшь,
С петушком домой идёшь?!
Угости меня, не жмись,
Добрым делом запасись!
Села лисонька пред ним,
Голоском журчит своим:
— Обленился ты уж, друг,
Оглянись скорей вокруг!
Там, в деревне, домик есть,
Побывать в нём, волк, за честь,
А хозяин в нём — простак,
Раздаёт их просто так!
Так что, милый, поспеши,
Сделай дело для души!
Волку слов не нужно красть,
Он раскрыл мгновенно пасть:
— Видно, надобно бежать,
Лапы в дело подключать;
Прозеваешь, разберут,
Пошустрей быть нужно тут!
Развернулся волк и в путь,
Стал он ход к деревне гнуть;
Домик ветхий отыскал,
В дверь ломиться с ходу стал:
— Эй, хозяин, открывай,
Петушка жирней мне дай,
Чтоб окрасом был пригож,
Чтоб он нравом был хорош!
Вышел тут же мужичок,
Слов он в ступе не толок:
— Коль ты, волк, явился сам,
Петушка тебе я дам!
Будешь ты, дружочек, сыт,
Петушок и свеж, и мыт!
Мужичок в сарай свернул,
Следом волк за ним рванул.
Мужичок схватил ухват,
Стал лупить им волчий зад.
Волк от боли ошалел,
Пулей к лесу он летел,
Скоро сел под старый куст,
Не смыкал дрожащих уст:
— Ну, даёт дрозда мужик,
В драке он и зол, и дик!
Угостил, что не унесть,
Зад болит до зуда весь!
А лиса уж тут как тут,
Глазки лисоньки снуют,
В лапах лисоньки утя
И она сияет вся:
— Вижу, волк, ты кем-то бит,
Вон, в глазах тоска стоит!
Перепутал, чую, дом,
Видно, бес ютится в нём?!
Волк обиды не держал,
Просто он лисе сказал:
— Да, лиса, не повезло,
Может, с тропочки снесло?
Да теперь не горевать,
Мне, лиса, не унывать,
А тебе опять везёт,
Запасёшь жирка на год!
А лиса заводит речь,
Словом волка её не сечь:
— У деревни дворик, друг,
Никого совсем вокруг!
Во дворе утят, не счесть,
Покажи, каков ты есть!
Воле секунды не стоял,
Дворик к ночи отыскал
И с разбега, прыг во двор,
Лапы волк в момент простёр.
Пёс над ним горой завис,
Взгляд его струился вниз.
В страхе волк глядел на пса
И лежал он, чуть дыша.
Пёс в охотку в драку влез,
Не бросал пустых словес.
Волка бил он, как хотел,
Волк на шёрстку оскудел;
Как бежал, не помнил сам,
Похудел, на килограмм!
Скоро волк упал под куст,
Вдруг он слышит веток хруст.
Подошла к нему лиса,
В тех глазах её слеза:
— Потерял ты хватку, волк,
Сам себя совсем извёл;
Шёрстка клочьями висит,
Неприглядный просто вид!
Ты давай-ка, подлечись,
К Мишке, милый, заявись.
У медведя есть медок,
Он в болезни мне помог,
И тебе поможет, друг,
Вмиг избавишься от мук!
Бочка с мёдом у двери,
Больше мёду ты бери!
Тяжело волчок вздохнул,
Путь он к Мишке повернул;
У двери он бочку зрит,
Взгляд его огнём горит.
В бочку волк засунул нос,
Лапы волк над ней занёс,
Мёд он ими прихватил,
Вдруг медведь глаза открыл:
— Разрази меня гроза,
Это, что за чудеса?!
Сил медведь не пожалел,
Волка лапой он огрел.
Волк от боли сжался в ком,
В лес рванулся, напролом!
Под сосной он скоро лёг,
В речи волк совсем размок:
— Что поделать мне с собой,
Жить не хочется порой!
Нужно лисоньку спросить,
Как мне дальше нужно жить?
За сосной лиса стоит,
Лап своих не шевелит:
«Ах, какой наивный волк,
В думах весь себя извёл!
Что ж, продолжим завтра ход,
Пусть в крапиву он идёт:
Коль сошёл с него окрас,
Ей лечиться в самый раз,
А сейчас пора мне в сон,
Никому не в тягость он;
Утро вечера мудрей,
Спи, волчок, не хмурь бровей!»

Новогодняя сказка (Т. Маршалова)

Этот вечер ожидает
Вся, конечно, детвора.
В этот вечер в дом приходит
Сказка добрая всегда.

Ёлка в праздничном наряде,
Ожидание чудес,
Новый Год, неся с собою
Исполнение надежд.

В этот вечер спать не будем
Допоздна ни ты, ни я,
Дед Мороз в санях волшебных
Выезжает со двора.

Управляет разудало
Тройкой белых он коней.
До утра раздать подарки
Надо Дедушке успеть.

А подарков очень много!
Столько, сколько детворы!
Есть машинки, куклы, зайцы… —
Всё, что нужно для игры.

На подарке – точный адрес,
Имя даже малыша.
Выполняются заказы
Из огромного мешка.

Катя куклу заказала,
А Ванюша — грузовик.
И теперь сидят дежурят
У входной они двери.

Ну, а маленький Максимка
Ожидает самолёт,
И поэтому под ёлкой
До утра он не уснёт.

Спать охота, но Максимка
Не сдаётся, сон, гоня.
Пропустить Деда Мороза
Ну никак ему нельзя.

Только что это? Вдруг ёлка
Зашумела, ожила
И осыпала мальчонку
Снегом с пышных своих лап.

Оглянулся тут Максимка.
Что случилось? Лес кругом!
Он же в валенках и шубке
Оказался чудом в нём.

Ночь. Темно. И лишь на небе
Светит жёлтая луна,
Освещая лес. А лесом
Бродит мирно тишина.

Но внезапно тень мелькнула —
Скрылся кто-то за кустом.
— Это кто? — Максим подумал. —
Может, это серый волк?

Но Максимка – мальчик смелый.
— Выходи, — кричит, — злой волк!
— Извините, я — зайчонок, —
Слышит тонкий голосок. —

Тороплюсь сейчас я очень,
Собрались уж все давно.
У центральной ёлки ночью
Мы встречаем Новый год.

Белки, ёжики, синицы,
Зайцы, мишки… Весь народ!
Будут вместе веселиться —
Поведут там хоровод.

Будут песни и веселье,
Будут танцы до утра…
Дед Мороз раздаст подарки,
Он нам всем пообещал.

Только, вот боюсь я волка,
Хулиганит серый здесь.
Если встречу, мне на ёлку,
К сожаленью, не успеть.

— Не волнуйся, милый зайчик,
Я же волка не боюсь,
И тебя к друзьям на праздник
Непременно отведу.

Зайца смелый наш Максимка
Успокоил, как большой.
И пошли они на ёлку,
Мальчик – впереди, за ним – косой…

Отчего козы бородаты? (Э. Островская)

В старину лесной народ
Никогда не стриг бород.

Медведи с медвежатами
Ходили бородатыми
И не лакомились мёдом:
Липнут бороды к колодам!

Однажды в жаркий день
Толпой
Пришло зверьё на водопой.
Только бороду лопату
Опустил в поток Сохатый,
Как её большущий Рак
Клешнёй, что ножницами, —
Крак!

— Вот спасибо! —
Молвил Лось…
С той поры и повелось:
К дому Рака
Прямо сходу
Хорь
И Рысь
Спустились в воду,
И стучались у ворот
То Барсук,
То Уж,
То Кот…

Наконец из-за берёзы
Робко выступили козы.
А в гостях у Рака — Ёж:
— Погляжу, как ты стрижёшь!

И с ежиною бородкой,
Хоть была она короткой,
Целый день возился Рак
На песке среди коряг.

Кончил стричь,
Упал плашмя:
— Всё,
Затуплена клешня!

И уполз под сень осоки
В свой домишко невысокий.

Долго звали его козы,
Но напрасно лили слёзы.
И остались бородатыми
Вместе с детками
Козлятами.

Отличник (В. Шебзухов)

После школы повстречались
(Встречи были редкими.
Хоть и нечисть, всё ж не знались),
Хвастались оценками.

«Я «четвёрку» получила, —
Прозвучало звонко. —
Кабы дома доучила,
То была б «пятёрка!»

Хвасталась так Баба-Ёжка,
Глядя на Кощея.
Потянув ответ немножко:
«Хвастать стыдно ею, —

Отвечает ей Бессмертный, —
И меня тут не догнать.
Позавидуешь, наверно:
Получил сегодня «пять»!»

Подошёл Горыныч грустный,
Лишь устало смог присесть.
«Хвастовство моё не густо,
Ведь моя оценка — «шесть»!»

Хвастуны переглянулись.
«Что за бред! А это как?
Нас ты глупостями грузишь,
Ну, Горыныч, ты — чудак!»

Змея пожалеть случилось,
От его печальных слов.
Ведь по двойке получили
Каждая из трёх голов!

Перепутанная сказка (К. Чуковский)

Жил-был один очень хороший артист. Он приехал в детский сад прочитать детворе мои сказки. Но он был рассеянный — расеянный с Бассейной, — и все мои сказки у него в голове перепутались. Начнет читать «Мойдодыра», прочтет пять-шесть слов — и собьется на «Федорино горе». Хочет прочитать «Федорино горе», а у него выходит «Тараканище».

Дети слушали его и кричали:

— Неверно! Не так! Не то!

— Ладно, ладно! — отвечал он детям. — Сейчас я прочту «Бибигона».

И начинал читать «Муху-цокотуху».

Так что получилось у него чепуха. Я записал на бумаге все, что он говорил, и теперь не могу разобрать, из каких сказок он сплел эту свою чепуху. Пожалуйста, помогите мне и напишите в редакцию, какие сказки перепутаны в ней. Я буду благодарен Вам за помощь. А редакция «Дона» напечатает имена и фамилии тех десяти читателей, которые раньше других пришлют верные ответы.

1. Муха по полю пошла,
Муха денежку нашла.
Пошла муха на базар
И купила самовар.

Приходила к Мухе
Бабушка Пчела,
Мухе-Цокотухе
Меду принесла.

2. А за ней комарики
На воздушном шарике,
А за ними раки
На хромой собаке.

3. А за ними вилки,
Рюмки да бутылки,
Чашки да ложки
Скачут по дорожке.

4. А за ними пирожок:
«Ну-ка съешь меня, дружок».
А за ним и бутерброд:
Подбежал — и прямо в рот.

5. А лисички
Взяли спички
К морю синему пошли,
Море синее зажгли.

Тут бабочка пролетала,
Крылышками помахала,
Стало море потухать —
И потухло.

6. И сейчас же щетки, щетки
Затрещали, как трещотки,
И давай меня тереть,
Приговаривать.

7. Нам акула Каракула нипочём,
нипочем,
Мы акулу Каракулу кирпичом,
кирпичом,
Мы акулу Каракулу кулаком,
кулаком,
Мы акулу Каракулу каблуком,
каблуком.

Испугалася акула
И со страху утонула.

8. Повернулся,
Улыбнулся,
Засмеялся
Крокодил
И злодея
Бармалея,
Словно муху,
Проглотил!

9. А сороки-белобоки
Поскакали по полям,
Закричали журавлям:
«Горе! Горе! Крокодил
Солнце в небе проглотил!»

Наступила темнота,
Не ходи за ворота:
Кто на улицу попал —
Заблудился и пропал.

10. Прибегали светляки,
Зажигали огоньки,
То-то стало весело,
То-то хорошо!

11. Эй, сороконожки,
Бегите по дорожке,
Зовите музыкантов,
Будем танцевать!

12. А малютки бегемотики
Ухватились за животики
И смеются-заливаются
Так, что дубы сотрясаются.

13. А слониха-щеголиха
Так отплясывает лихо,
Что румяная луна
В небе задрожала
И на бедного слона
Кубарем упала

Песенка в лесу (Я. Аким)

Гуляла девочка в лесу
Погожим утром ранним.
Сбивала прутиком росу
На ягодной поляне,

Венки пахучие плела
Да землянику ела…
Гуляла девочка в лесу
И потихоньку пела:

«Свети нам, солнышко, свети!
Легко с тобой живётся.
И даже песенка в пути
Сама собой поётся.

От нас за тучи-облака
Не уходи, не надо —
И лес, и поле, и река
Теплу и солнцу рады.

Послушай песенку мою:
Свети с утра до ночи!
А я ещё тебе спою,
Спою, когда захочешь…»

Вертлявый зяблик из гнезда
Головку тотчас свесил.
Кто-кто, а зяблики — куда
Охотники до песен!

Певун дослушал до конца,
Встряхнулся хлопотливо
И залился, и залился
С высоким переливом:

— Эй, слушай все, кто есть в лесу,
Я песню новую несу!

«Свети нам, солнышко, свети,
С тобой встаем мы рано.
Высоко, песенка, взлети
Над лесом, над поляной.

С утра я солнце стерегу —
Я петь в потемках не могу».

* * * * *

Спросил его колючий ёж:
— Какую песню ты поешь
Так радостно и звонко?
Пожалуй, песенку твою
Пойду-ка я сейчас спою
Племяннику-ежонку.

Гляди, с дружком, как два клубка,
Знай кувыркаются с пенька.
Тут дядя-ёжик засопел
И песенку такую спел:

«Свети нам, солнышко, свети,
Не уходи за тучки.
На ярком солнце у ежей
Быстрей растут колючки».

За дядей оба малыша,
Носами чёрными дыша,
Пропели песню снова.

Какой там голос у ежа —
Почти что никакого.

* * * * *

Стучится песенка чуть свет
В дома лесных соседей,
За песней ёжиковой вслед
Раздался рев медведя:

«Све-ти нам, солнышко.
Люблю,
Когда ты светишь шибко.
Легко под солнцем я ловлю
В воде прозрачной рыбку.

С утра пораньше нас буди —
Пойд`м за рыбой свежей,
Не то проспит, того гляди,
Семья моя медвежья!»

* * * * *

А ближе к вечеру — бобёр
Бобрятам мягкой лапой
Глазёнки сонные протер.
— Куда так рано, папа?

— Мне нынче зяблик у пруда
Пел песенку на ветке.
Ох, дайте вспомнить… Вот беда,
Забывчив стал я, детки!

«Свети нам, солнышко, свети
Над речкою высоко.
Кору древесную налей
Тягучим сладким соком.

Пускай не любим мы жары,
Милее нам прохлада,
Но чем зимою без коры
Прокормятся бобрята?..»

И в самом деле, без коры
Не проживут зимой бобры.

* * * * *

А рядом, в тинистом пруду,
Уставясь друг на дружку,
У старой цапли на виду
Расквакались лягушки:

«Напрасно пущена молва,
Что солнце нас тревожит.
Лягушка изредка — ква, ква —
Лягушка изредка — ква, ква —
Погреться любит тоже!»

* * * * *

Роса ложится на траву.
В лесу вечернем тихо.
Чу, журавлёнку своему
Курлычет журавлиха:

«Свети нам, солнышко, свети,
Проснувшись утром рано.
Пока ты здесь — не улетим
На юг, в чужие страны.

Зимой тоскуют журавли
И лета не дождутся —
Скорей бы из чужой земли
В зелёный лес вернуться…»

Над лесом месяц проглянул
И выплыл понемногу.
Под песню мамину уснул
Сыночек длинноногий.

* * * * *

…Ночь незаметно подошла.
Спускаются туманы.
Роса прохладная легла
На тёмные поляны.

Спят на болоте журавли,
Ежат угомонили.
Лишь гулко ухает вдали
Ночной разбойник — филин.

Закрылись чашечки цветов.
Деревья спят и птицы.
Но встанет солнце — и готов
Весь лес стряхнуть росу с кустов,
Ожить и распуститься.

* * * * *

…Гуляла девочка в лесу
Погожим утром ранним,
Сбивала прутиком росу
На ягодной поляне,

Венки пахучие плела
Да землянику ела…
Гуляла девочка в лесу
И всю дорогу пела.

Глядит, далёко забрела,
Да и устала малость.
Пора. И девочка ушла.
А песенка осталась.

Листва и звонкий ручеёк,
Что падает на камень,
Поют по-своему её
С лесными ветерками.

А там и травы и цветы
Услышат — отзовутся…
Пришлась бы песня по душе,
А голоса найдутся.

* * * * *

Случится, в солнечный денёк
Ты в лес уйдёшь поглуше —
Присядь попробуй на пенёк,
Не торопись. Послушай.

…Шумит листва. Шуршит трава.
Не умолкают птицы.
Родник в траве журчит едва,
Спеша на свет пробиться.

Как будто всё поёт вокруг
Про солнце в поднебесье…
Послушай, маленький мой друг,
Не та ли это песня?

Путаница (К. Чуковский)

Замяукали котята:
«Надоело нам мяукать!
Мы хотим, как поросята,
Хрюкать!»

А за ними и утята:
«Не желаем больше крякать!
Мы хотим, как лягушата,
Квакать!»

Свинки замяукали:
Мяу, мяу!

Кошечки захрюкали:
Хрю, хрю, хрю!

Уточки заквакали:
Ква, ква, ква!

Курочки закрякали:
Кря, кря, кря!

Воробышек прискакал
И коровой замычал:
Му-у-у!

Прибежал медведь
И давай реветь:
Ку-ка-ре-ку!

И кукушка на суку:
«Не хочу кричать куку,
Я собакою залаю:
Гав, гав, гав!»

Только заинька
Был паинька:
Не мяукал
И не хрюкал —
Под капустою лежал,
По-заичьи лопотал
И зверюшек неразумных
Уговаривал:

«Кому велено чирикать —
Не мурлыкайте!
Кому велено мурлыкать —
Не чирикайте!
Не бывать вороне
Коровою,
Не летать лягушатам
Под облаком!»

Но весёлые зверята —
Поросята, медвежата —
Пуще прежнего шалят,
Зайца слушать не хотят.

Рыбы по полю гуляют,
Жабы по небу летают,

Мыши кошку изловили,
В мышеловку посадили.

А лисички
Взяли спички,
К морю синему пошли,
Море синее зажгли.

Море пламенем горит,
Выбежал из моря кит:
«Эй, пожарные, бегите!
Помогите, помогите!»

Долго, долго крокодил
Море синее тушил
Пирогами, и блинами,
И сушёными грибами.

Прибегали два курчонка,
Поливали из бочонка.

Приплывали два ерша,
Поливали из ковша.

Прибегали лягушата,
Поливали из ушата.

Тушат, тушат — не потушат,
Заливают — не зальют.

Тут бабочка прилетала,
Крылышками помахала,
Стало море потухать —
И потухло.

Вот обрадовались звери!
Засмеялись и запели,
Ушками захлопали,
Ножками затопали.

Гуси начали опять
По-гусиному кричать:
— Га-га-га!

Кошки замурлыкали:
— Мур-мур-мур!

Птицы зачирикали:
— Чик-чирик!

Лошади заржали:
— И-и-и!

Мухи зажужжали:
— Ж-ж-ж!

Лягушата квакают:
— Ква-ква-ква!

А утята крякают:
— Кря-кря-кря!

Поросята хрюкают;
— Хрю-хрю-хрю!

Мурочку баюкают
Милую мою:
— Баюшки-баю! Баюшки-баю!

Принцесса и людоед (Г. Сапгир)

Принцесса
Была прекрасная,
Погода
Была ужасная.
Днём,
Во втором часу,
Заблудилась
Принцесса в лесу
Смотрит — полянка
Прекрасная,
На полянке землянка
Ужасная.
А в землянке —
Людоед:
— Заходи-ка
На обед.
Он хватает нож,
Дело ясное,
Вдруг увидел,
Какая… прекрасная!
Людоеду сразу стало
Худо.
— Уходи, — говорит, —
Отсюда.
Аппетит — говорит, —
Ужасный.
Слишком вид — говорит, —
Прекрасный!
И пошла
Потихоньку принцесса,
Прямо к замку
Вышла из леса.
Вот какая
Легенда ужасная!
Вот какая
Принцесса прекрасная!

А, может быть, было всё наоборот:
Принцесса
Была ужасная,
Погода
Была прекрасная.
Днём,
Во втором часу,
Заблудилась
Принцесса в лесу.
Смотрит — полянка
Ужасная,
На полянке землянка
Прекрасная.
А в землянке Людоед:
— Заходи-ка
На обед.
Он хватает нож,
Дело ясное,
Вдруг увидел,
Какая… ужасная!
Людоеду сразу стало
Худо.
— Уходи, — говорит, —
Отсюда.
Аппетит, — говорит, —
Прекрасный.
Слишком вид, — говорит,
Ужасный.
И пошла
Потихоньку принцесса,
Прямо к замку
Вышла из леса.
Вот какая
Легенда прекрасная!
Вот какая
Принцесса ужасная.

Приключения стола и стула (С. Маршак)

Перед завтраком в столовой
Стукнул ножкой стол дубовый.
Стук,
Стук,
Стук, стук-стук,
— Слушай, стул — мой старый друг.
Столько лет и столько зим
В старом доме мы стоим.
Отчего бы нам с тобой
Не пройтись по мостовой?

Стул с продавленным сиденьем
Отвечает с удивленьем:
— Что ты, что ты, старый стол!
Не с ума ли ты сошел?
У меня кривые ноги, —
Спотыкнусь я на пороге.
Сто ступенок на пути, —
До крыльца мне не дойти!

Вышиб дверь дубовый стол
И по лестнице пошел.
Старый стул, его сосед,
Побежал за ним вослед.

Прыг на пятую ступень,
На десятую ступень,
На двенадцатую боком,
На пятнадцатую скоком,
На двадцатую волчком
И до сотой кувырком.

Эй, держите! Караул!
Убежали стол и стул.

Славный день! Веселый день!
Меж домов цветет сирень.
Голосит-гудит гармоника,
Смотрят дети с подоконника.

А пройдешь за ворота —
Там и стук, и суета.

Разошелся старый стул,
Всеми ножками взмахнул.
— Для чего я, бестолковый,
Столько лет стоял в столовой?
Фу-ты, ну-ты, черт возьми,
Погуляю я с людьми.

Удивляется народ,
Пропускает их вперед,
А они идут посмеиваются
Да на солнышке расклеиваются.
Стол скрипит: — Не отставай,
Скоро сядем мы в трамвай.

Подошел трамвай со звоном.
Люди кинулись к вагонам.
Старый стол хотел войти,
Да застрял он на пути.
На подножке он торчит,
А кондукторша кричит:
— Не задерживай вагон,
Вылезай скорее вон!

Стол скрипит, не унывая:
— Обойдемся без трамвая.
Эка невидаль — трамвай!
Эй, извозчик, подавай!

Натянул извозчик вожжи.
— Прокачу я вас попозже.
Едет сзади ломовой —
Отвезет он вас домой! —
Мчатся дроги по дороге,
Конь здоровый, толстоногий,
А на дрогах — ломовой
С кучерявой головой.
А за ним из-под рогожки
Кресла выставили ножки,
Два дивана, зеркала,
Фортепьяно и метла.

Ломовой, как видно, занят,
Пассажиров брать не станет.
Заскрипел усталый стул:
— Я бы малость отдохнул.
Очень жесткая дорога,
Я расклеился немного,
А на спинке — пузыри,
А на ножках — волдыри.

Отвечает стол сердито:
— У меня доска разбита.
Я расклеился давно,
Да теперь мне все равно.
Вон столовая Нарпита
До полуночи открыта.
Ты в окошко посмотри —
Сколько столиков внутри,
А на столиках клеенки
И хрустальные солонки.
Забежим на пять минут
Поглядеть, как там живут.

Вверх по лестнице парадной
Потащился стол громадный
И, войдя в просторный зал,
Белым столикам сказал:
— Как живете? Как скрипите,
Что хорошего в Нарпите? —
Но столы со всех сторон
Заскрипели: — Выйди вон!

Что за дерзость! Что за стыд!
Ты клеенкой не накрыт!

Наступает темнота,
Запирают ворота,
Бьют на площади часы,
В переулках воют псы.
По дороге с громким гулом
Старый стол идет за стулом.
У разбитого стола
Крышка в сторону сползла,
А у сломанного стула
Ножку заднюю свернуло.

Вдруг из каменных ворот
На дорогу вышел кот,
О забор потерся усом,
А потом зевнул со вкусом
И сказал: — Мои друзья!
Не волнуйтесь, это я —
Кот сибирский, кот мохнатый,
Из квартиры сорок пятой.

Вам обоим я знаком,
Крыс ловил я под столом,
А на стуле столько раз
Я дремал в вечерний час.
Я по вас давно скучаю,
А хозяин ждет вас к чаю.
Он обедал на полу,
Будем рады мы столу!

Стол и стул ввалились в сени
И пошли считать ступени:
Прыг на пятую ступень,
На десятую ступень,
На двенадцатую боком,
На пятнадцатую скоком.

А потом —
Шажком,
А потом —
Ползком.

Исцарапались немного,
Но добрались до порога.

Что за встреча их ждала!
Зазвенели зеркала,
Распахнулись дверцы шкапа,
И с крючка слетела шляпа.

А на завтра к ним с утра
Пригласили столяра,
Столяра Степанова —
Сколотить их заново.
Поплевал он на ладонь,
Клей поставил на огонь.
Сделал ножки новые,
Новые — дубовые.
И теперь они опять
Собираются гулять.

Притча о двух волках (В. Шебзухов)

Между Правдою и Ложью,
Ведомо лишь Одному,
Для чего дана возможность
Сделать выбор самому!

Индеец с внуком поделился
Старинной истиной одной.
К познаниям внучок стремился
И… к мудрости как таковой.

Поведал дед, что в человеке —
Борьба матёрых двух волков.
Один — за доброту на свете,
Другой — за царствие грехов!

Едва на время, разбегутся,
Как вцепятся друг в друга вновь.
Один — чтоб месть подать на блюдце,
Другой — за мир и за любовь!

Внук, слушая заворожённо,
Нащупывал в сказанье толк.
Задал вопрос непринуждённо:
«Какой же побеждает волк?»

Довольствуясь таким вопросом,
И с мудрой хитростью в глазах
(Поведал дед, видать, не просто
Историю о двух волках):

«Уж коль задал вопрос, так слушай:
Тому непобеждённым быть,
Лишь волки пожелают кушать,
Кого ты выберешь кормить!»

Про волка и лису (В. Шамонин-Версенев)

По тропе лиса бежит,
Во все стороны глядит,
В лапах лисоньки фазан,
Бег лисы и бодр, и рьян.
Вдруг пред нею волк предстал,
Он слова лисе бросал:
— Птичку мне, лиса, отдай,
Предо мною не дерзай,
А не то тебя побью,
Это дело я люблю!
Волк к лисичке подскочил,
Взглядом он лису сверлил;
Фазана из лап рванул,
В чащу леса волк махнул.
У лисы и взор погас,
Слёзы льёт она из глаз:
— Погоди, лесной бандит,
Будешь ты не раз побит;
Зря меня до слёз довёл,
Отольются слёзы, волк!
Сутки бдит в лесу лиса,
При верёвке и без сна.
Скоро волк возник пред ней,
Весь он в радости огней;
В лапах волка петушок,
Волк от счастья даже взмок.
И лиса пошла вперёд,
Перед ним спины не гнёт:
— Эй, здорово, серый бес,
Вижу, вновь в сарай залез!
Только, волк ты близорук,
Твой петух протухнет, друг!
Пахнет здесь, в лесу, бедой,
Ураган к нам прёт стеной!
Волк на небо поглядел,
В страхе он оторопел;
Тучам стал совсем не рад,
На лисе оставил взгляд:
— Ты, лисичка, удружи
Что мне делать, подскажи!
Та лисичка не молчит,
Словом лишним не сорит:
— Вон сосна стоит, волчок,
Нам с неё и выйдет прок!
Я тебя к ней привяжу,
Словом бодрым ублажу;
Стой себе, как истукан,
И не страшен ураган!
Пред лисою волк расцвёл,
Он с лисой к сосне побрёл,
К ней он в рост спиной припал,
Страх слова его ковал:
— Ну-к, вяжи меня скорей,
Сил, лиса, ты не жалей!
А лиса не прячет глаз,
Ей шустрить не в первый раз.
Привязала волка вмиг,
Кажет волку хитрый лик;
В лапах лисоньки петух,
Ей по нраву птичий дух:
— Сутки, волк, так постоишь,
Всех зверей ты удивишь!
Волк зубами заскрипел,
Он едва собой владел:
— Ох, лиса, умна ты жуть,
Мне от злости не вздохнуть!
Волка ей ничуть не жаль,
Побрела лисичка вдаль;
Съела птичку ту в присест,
Спать легла под ширь небес.
Вдруг к сосне пришёл медведь,
Стал на волка он глядеть:
— Ты чего, волк, здесь стоишь,
Взглядом огненным пылишь?
Я вот, видишь, занемог,
И спина болит, и бок!
Улыбнулся хитро волк,
Уловил он в речи толк:
— Я признаться не боюсь,
Тут стою я, Миш, лечусь!
Встань, дружок, к сосне спиной,
Хворь пройдёт сама собой!
Миша волка отвязал,
Сам спиной к сосне он встал:
— Ты, волк, дюже не спеши,
Крепче, волк, меня вяжи;
Не дай Бог ещё усну,
То свалюсь я под сосну!
Угодить волк Мише рад,
Он исполнил весь расклад;
У сосны медведь стоит,
Лап своих не шевелит.
В чащу леса волк убыл,
В сон мгновенно в ней уплыл.
Утром лисонька к сосне,
Мысли лисоньки в огне:
«Вижу, волк — не дурачок,
Обмануть медведя смог!»
На лису глядит медведь,
Он готов уж зареветь.
Задаёт лиса вопрос,
Ей сегодня не до слёз:
— Что, медведушко, грустишь,
На меня с тоской глядишь?
Говорит лисичке он:
— Лучше б съел меня питон;
Не леченье, а беда,
Жить с болезнью мне всегда,
У сосны хоть век простой,
Всё равно уйдёшь больной!
В думках тех лисичка вновь,
В ней кипит от думок кровь:
«Что ж, и я не дура, волк,
Будешь ты и бит, и зол!»
И лиса заводит речь,
Слов теперь ей не беречь:
— Ты устал, я погляжу,
Дай тебя я развяжу;
Умереть тебе не дам,
Нам в лесу не нужно драм!
Этот волк большой хитрец,
Обманул тебя, наглец!
Возмутился Миша вмиг,
Перешёл он вдруг на крик:
— Будет волк наказан мной,
Сам он стал играть с судьбой!
Пусть готовится к войне,
Раз обман устроил мне!
А лиса медведю в тон:
— Тот ещё пройдоха он!
Бей его ты, Миша, бей,
Сил для дела не жалей!
Слова Мишенька сдержал,
Волка он вконец загнал;
День и ночь волчок бежит,
За собой он страх клубит,
Ничего не зрит в упор,
В беге волк все лапы стёр,
А лисе не знать забот,
День и ночь она цветёт;
Жить лисе теперь сытней,
Шубка царская на ней.

Про Емелю и щуку-волшебницу (В. Шамонин-Версенев)

За деревней, у речушки,
Проживал мужик в избушке;
Жизнь его была не мёд,
Воз забот он в гору прёт,
Да печали гонит прочь,
В той работе день и ночь;
Жить ему иначе грех,
В сыновьях проблема в тех,
У него их трое, в ряд,
Кушать мальчики хотят!
Год за годом так и шли,
Все сыночки подросли.
Вот женился старший сын,
Жизнь у сына без кручин,
Средний сын жену привёл
И работать стал, как вол!
Жёны тоже при делах,
Работёнка им не в страх,
А потом они все в поле,
Нет семье на отдых доли.
И, казалось, наконец,
Радуй сердце ты, отец;
Поживай без тех забот,
Наедай себе живот!
Да расстроен был старик,
Прячет он печальный лик;
Младший сын его, Емеля,
Был ленивым в каждом деле!
Эта нудная работа —
Не совсем его забота,
И жениться ему лень,
В деле он одном кремень;
Сытно, вкусненько поесть,
Да на печь скорей залезть,
Сутки спать на печке той,
Чтоб до храпа, на убой!
Так минуло восемь лет,
Как-то осень встала в цвет,
Всех в работу запрягла,
Всем сейчас им не до сна;
Лишь один Емеля спит,
Сны он чудные глядит.
Добрый вышел урожай,
Закрома под самый край,
От излишков вновь навар,
Их сменяют на товар,
А потом уж нет забот,
Семью отдых зимний ждёт.
День базарный наступил,
На базар народ убыл,
С сыновьями и отец,
Погрузился, наконец.
Дал Емеле он наказ,
Самый строгий в этот раз,
Чтоб невесткам помогал,
Их ничем не обижал,
А за помощь, посему,
Обещал кафтан ему.
Был Емелюшка согрет,
Долго он глядел им вслед,
А в деревню брёл мороз,
Стужу раннюю он нёс.
Наш Емеля влез на печь,
Сбросил все заботы с плеч;
Той минуты не прошло,
Храпом домик сотрясло.
Да невестушки в делах,
При своих они правах.
Этих дел невпроворот,
Не смахнуть с лица им пот!
Наконец свистульки-трели
Тем невесткам надоели,
К печке двинулись они,
Слов своих не берегли:
— Эй, Емеля, ну-к, вставай,
Поработай-ка давай;
Хоть воды нам принеси,
Гром тебя здесь разнеси!
Он сквозь дрёму отвечал,
Им слова с печи швырял:
— Неохота за водой,
На дворе мороз такой,
У самих же руки есть,
Легче вёдра в паре несть,
А тем боле, задарма,
Не свихнулся я с ума!
Прорвало невесток тут,
В бой они опять идут:
— Что сказал тебе отец,
Помогать нам наконец?!
Если ты пойдёшь в отказ,
Пожалеешь, знай, не раз;
Горьким выйдет тот кисель,
Про кафтан забудь, Емель!
И Емеля заюлил,
Он подарки так любил,
С тёплой печки стал вставать,
Словом начал их хлестать:
— Не орите на меня,
Вишь, уже слезаю я!
Разорались, дом трясёт,
Мертвяка ваш крик проймёт!
Он топор и вёдра взял,
До реки трусцой домчал,
Тут же прорубь стал рубить,
Рот зевотою сушить;
Нет в работе куража,
На печи его душа!
Прорубь долго он рубил,
Выбивался весь из сил,
Сделал дело, наконец,
Полнить вёдра стал, делец;
Уж ведёрки те с водой,
А ему сейчас хоть вой:
«Ох, водичка тяжела,
Руки рвёт мои она!
Только б мне её донесть,
Да на печь скорей залезть!»
Вдруг в ведро Емеля глядь,
Сих чудес не мог понять;
Щука плещется в ведре,
Тесно ей в такой воде!
Тут Емеля рот раскрыл,
Удивлён не в меру был:
— Это ж надо, так попасть,
Поедим ушицы всласть,
И котлеток сотворим,
Вечер славно посидим!
Только молвит щука та:
— Из меня горька уха,
И котлеточки горьки,
Боком вылезут они;
Лучше слушай и вникай,
Да на ум себе мотай!
Возвратишь меня домой,
Стану я тебе рабой,
Все твои желанья, друг,
Я исполню без потуг!
Говорю тебе слова,
Скажешь их, Емель, едва;
«По Емелину хотению,
Да по щучьему велению…»
И зови любой каприз,
Будет вмиг тебе сюрприз,
А сюрпризам тем, Емель,
Нет конца, ты мне поверь!
Поражён Емеля был,
До ушей он рот раскрыл,
Щуке верил и внимал,
На печи душой лежал,
Посему и двинул речь,
Стал язык морозом жечь:
— По Емелину хотению,
Да по щучьему велению,
Сами вёдра пусть идут,
Сами к дому путь найдут!
Вдруг издал Емеля крик,
Ловит он счастливый миг;
Вёдра двинулись вперёд,
Без его совсем забот;
Шли тихонько, без труда,
В них не плещется вода!
Щуку в прорубь он пустил,
Вслед за ними припустил.
Заявились вёдра в дом
И на место стали в нём,
И Емеля место знал,
Тут же печку оседлал,
Храп по домику несёт,
Никаких ему забот!
Да невестушки не спят,
Вновь Емелю тормошат:
— Ей, Емелюшка, вставай,
Наруби нам дров давай!
Шлёт Емеля им ответ,
Суеты в нём просто нет:
— Я, извольте знать, ленюсь,
Делать это не возьмусь!
Вон под лавкой есть топор,
Да и выход есть на двор!
Те невестки сразу в крик,
Не впервой им мять язык:
— Обнаглел ты уж, Емель,
Зададут тебе, поверь!
Возвратятся вот мужья,
Мы расскажем про тебя;
Обижать не стоит нас,
Про кафтан за нами глас!
И Емеля шустро встал,
Он подарки обожал:
— Всё, невестушки, бегу,
Отказать вам не смогу;
Нарубить мне дров пустяк,
Вам я, милые, не враг!
Только женщины за дверь,
У Емели шаг не мерь.
Он на печь обратно шасть,
Начал речь в зевоте прясть:
— По Емелину хотению,
Да по щучьему велению,
Эй, топор, живей вставай,
Поработай-ка давай,
А потом домой опять,
Моего приказа ждать,
А дрова пусть в дом идут,
В печку сами упадут!
Ну, а я вздремну чуток,
Этак суточек с пяток!
И топорик скок во двор,
Стал рубить дрова топор.
Нарубил он много дров
И под лавку был таков,
Те дровишки в печку прыг,
Разгорелись в один миг.
Шло за ночью утро вслед,
В окна брызнул слабый свет,
А морозец на дворе,
Загулял по той поре!
Огонёк дрова съедал,
Аппетитом не страдал,
Исходил запас тех дров,
Под угрозой отчий кров!
Вновь невестки кажут лик,
Прут к Емеле напрямик:
— Ты, Емеля, в лес езжай,
Дров на вывоз запасай,
И в отказ идти не смей,
Собирайся, дуралей;
Неровён ты нас обидишь,
То кафтана не увидишь!
С печки он тихонько слез
И на дворик, под навес;
В сани лошадь не запряг,
Развалился в них, чудак!
Посмешил он здесь народ,
Смех по улицам идёт,
А Емеля в тех санях,
С речью странной на устах:
— Эй, людская простота,
Отворяй-ка ворота!
Вам, народец, доложу,
По дрова я в лес спешу!
Чудеса народ творил,
Ворота пред ним открыл:
— Ты, Емель, не тормози,
Много дров домой вези!
Рысью, рысью, да в галоп,
Чтоб не бил тебя озноб!
Смех волною покатил,
Ту Емеля рот раскрыл:
— По Емелину хотению,
Да по щучьему велению,
Поезжайте в лес вы, сани,
Возвратимся мы с дровами!
С места сани сорвались,
По дороге понеслись.
Диву дивится народ;
Сих чудес он не поймёт!
Прикатил Емеля в лес,
Обозначил интерес:
— По Емелину хотению,
Да по щучьему велению,
Ну-к, топорик, навались,
До семи потов трудись,
И с дровишками домой,
Я ж посплю часок-другой!
Вмиг Емелюшка уснул,
В ус себе совсем не дул,
А топор был молодец,
Погулял в бору делец;
Был в работе голова,
Бор пустил он на дрова,
В сани скоренько убыл,
В них топор чуток остыл.
Сани двинулись домой,
Те дрова в санях — горой,
А Емелюшка в дровах,
Спит с румянцем не щеках!
Оказался слух так скор,
Царь узнал про этот бор.
Возмутился он: — Наглец,
Что за свинство, наконец?
Погубить мой бор в куски,
Вправлю я ему мозги!
Бьёт тревогу царь в набат,
За Емелей шлёт солдат,
И солдаты прямиком,
Ворвались к Емеле в дом,
Стали мять ему бока,
Разбудили в нём зверька.
Слёз своих он не скрывал,
Всех их словом удивлял:
— По Емелину хотению,
Да по щучьему велению,
Бей их, палка, не ленись,
Перед ними не срамись!
С места палка сорвалась,
До солдат тех добралась.
Им, служивым, и не снилось,
Впасть в Емелину немилость,
И позора им не смыть,
Убегали во всю прыть;
Доложили о Емеле,
Синяков сокрыть не смели.
Возмутился государь:
— Он воистину дикарь!
Так избить моих солдат,
Не пойдёт такой расклад!
Во дворец его, к утру,
Битым быть теперь ему!
А Емеля той порой
Позабыл про этот бой.
Он печурку обнимал,
Ни о чём не горевал.
Вот за ночью, наконец,
От царя к нему гонец;
Офицерик — мокрый ус,
С ходу он вошёл во вкус:
— Одевайся поскорей
И до царских до дверей!
А Емеля знай лежит,
Да под нос себе бубнит:
— На указ мне наплевать,
Царь ваш может подождать!
Как на двор придёт капель,
Соизволю к вам я, в дверь!
Возмутился вмиг гонец:
— Ты, Емеля, не жилец!
Он покрепче сжал кулак,
Наглецу влепил тумак.
Пал Емелюшка с печи,
Позабыл про калачи.
Стал в обиде он бледнеть,
Гном праведным гореть:
— Ты же, братец,офицер,
Мне, какой даёшь пример?!
Но урок я сей учту,
Научу тебя уму!
Офицер усы утёр,
На Емелю вновь попёр:
— Ты ещё и возражать,
Служку царского пугать?!
Я кому сказал: вперёд,
И раскрой попробуй рот!
Офицер рукой взмахнул,
Тут Емеля психанул,
Стал судьбу его вершить,
Усмирять такую прыть:
— По Емелину хотению,
Да по щучьему велению,
Поработай-ка, ухват,
Задай хаму во сто крат!
И ухват давай летать,
Служку царского долбать.
Резво он к царю бежал,
Сказ ему пересказал.
Царь готов был вынуть меч,
В гневе том он начал речь:
— Кто доставит, наконец,
Мне Емелю во дворец?!
Чин пожалую тому
И медальку, посему!
Вмиг нашёлся хитрый бес,
В душу он к царю залез,
До невесток поспешил,
Обо всем их расспросил,
Про кафтан у них узнал
И Емеле клятву дал;
Мол, поедешь ты со мной,
Ждёт тебя кафтан любой,
Да ещё подарков много,
На обратную дорогу!
И Емелюшка раскис,
На плечах его повис:
— Поезжай-ка ты, гонец,
Поскорее во дворец!
За себя я поручусь,
За тобою вслед примчусь,
Свой кафтан заполучу
И такой, какой хочу!
Хитрый бес убыл без бед,
Изложил царю секрет,
А Емеля в думку впал,
Он на печке рассуждал:
— Как же я оставлю печь,
У царя там негде лечь?
Долго он ещё сидел,
Весь от думки той потел;
Осенило разом вдруг,
Мысль его пошла на круг:
— На печи поеду, так,
А иначе мне никак;
На своих-двоих ходить —
Можно ноги повредить!
Он не тратил много слов,
Говорил, не знал оков:
— По Емелину хотению,
Да по щучьему велению,
Поезжай-ка, печь, к царю,
А я сон свой досмотрю!
Печка с места сорвалась,
До дороги добралась,
С ходу двинулась вперёд,
Диву дивится народ:
— У такого молодца,
Чудесам сим нет конца!
Печка знай себе скользит,
Из трубы дымок струит!
Вот примчалось, наконец,
Это диво во дворец.
Царь картину эту зрел,
На глазах у всех белел,
Взгляд к Емеле обратил,
Строго с ним заговорил:
— Ты зачем же царский бор,
Запустил под свой топор?
За поступок сей дурной,
Ты наказан будешь мной!
Да Емеля не дрожал,
Он с печи ответ держал:
— Всё «зачем» да «почему»,
Я тебя, царь, не пойму!
Ты кафтан мне подавай,
У меня ведь время в край!
Царь открыл в том гневе рот,
На Емелю он орёт:
— Ты, холоп, царю дерзишь,
Раздавлю тебя я, мышь!
Вишь, разлёгся, барин здесь,
Ты опух от сна уж весь!
Да Емеле не вопрос,
Речь царя из слов-угроз!
Он на дочь царя глядит,
Счастья в нём поток бурлит:
«Ох, красавица, не встать,
Дело нужно мне верстать,
И к царю в зятья попасть,
Захотелось, прямо страсть!»
Развязал он язычок,
Перешёл на шепоток:
— По Емелину хотению,
Да по щучьему велению,
Пусть же доченька царя,
Тут же влюбится в меня,
Чтоб страдала от любви,
Чтоб в слезах была все дни,
И давай-ка, печь, домой,
Скукота здесь, волком вой!
Больно царь до слов охоч,
Слушать мне его невмочь!
Из дворца он покатил,
Царь словечки проглотил.
Стал он в гневе зеленеть,
Местью праведной кипеть,
А Емелю печь несёт,
Снега шлейф за ней идёт.
Прикатила печка в дом
И на место стала в нём.
Вот идёт в народ молва,
Разлилась водой она;
Про любовь царёвой дочки,
Про её бессонны ночки.
Царь ругает денно дочь:
— Я устал слова толочь!
За Емелю не отдам,
Не вводи отца ты в срам!
Уважай чуток меня,
Иль тебе не дорог я?
Дочь не слушает отца,
Его мудрого словца.
Осерчал тогда отец:
— Это дерзость, наконец!
Непокорная какая,
Ждёт тебя судьба иная!
Свадьбе этой не бывать,
Вам наследства не видать!
Слуг он скоренько собрал,
Им приказ жестокий дал:
— Нужно им задать урок,
Изготовьте бочку в срок;
В изготовленную бочку
Посадить такую дочку,
И Емелю опоить,
С нею вместе заточить!
К морю бочку ту свезти,
Приговор там привести;
Бочку в море сходу бросить,
Пусть её волнами носит!
Слугам выпал в первый раз,
Исполнять такой приказ,
Но ослушаться нельзя,
Бочек много у царя,
Посему и жалость прочь,
Сей приказ свершился в ночь.
Бочка скоро на просторе,
Бьёт её волною море;
В бочке наш Емеля спит,
В бочке сны опять глядит.
Долго, коротко ль он спал,
Скоро страх его поднял.
В темноте и страхе том,
Бил он словом напролом:
— Кто здесь рядом, отвечай,
Или двину невзначай!
Он дыханье затаил,
Голосок был очень мил:
— Не ругай меня ты зря,
Здесь, Емеля, дочь царя.
Заточил отец нас в бочку
И на том поставил точку!
В море мы сейчас с тобой,
В споре с пагубной волной,
А погибнуть нам иль нет,
Лишь у Господа ответ!
И Емеля понял суть,
Возмутился, не вздохнуть.
Стал он быстро говорить,
Чудеса свои творить:
— По Емелину хотению,
Да по щучьему велению,
Налетай же, ветерок,
Чтоб в беде ты нам помог;
Занеси нас в дивный край,
Нас из бочки вызволяй!
Ветер тут же налетел,
Бочку с ходу завертел,
Вмиг с воды её схватил,
Вверх с собою потащил,
Как до берега донёс,
В щепу бочку он разнёс,
И умчался стороной,
Тишь оставил за собой.
Дивный остров встретил их,
При красотах всех своих;
Золотой дворец на нём,
Птиц полным-полно кругом,
Чуть в стороночке — река,
В ивах чудных берега,
Воды реченьки чисты,
Есть берёзки у воды,
А в округе — светлый лес,
Да луга цветных небес,
А Емеля сам не свой,
Пред царевной молодой;
Взор его огнём горит,
Сердце ноет и болит.
Он не стал пред ней чудить,
Попросил женою быть;
Не пошла она в отказ,
Взор её в Емеле вяз.
Свадьба длилась три недели,
Танцевали все и пели.
Люд простой на свадьбе был,
И едал, и много пил,
И отец, и братья были,
И невесток не забыли,
А царь-батюшка в слезах,
Им покаялся в грехах,
И Емеле трон отдал,
И ничуть не горевал,
И Емеля, уж царём,
К щучке той явился днём,
Перед ней спины не гнул,
Волшебство он ей вернул.
Десять лет с тех пор прошло,
Ох, водички утекло!
Наш Емелюшка, как бог,
Под собой не чует ног;
Правит сутки напролёт,
Хорошо народ живёт!
У Емели пять детей,
Пять прекрасных сыновей.
Только, правда, пятый сын,
Уж совсем ленивый, блин!
Есть ещё один секрет,
Пусть его узнает свет;
Царь воздвиг за троном печь,
Да ему на час не лечь;
Коль теперь ты, братец, царь,
То бока свои не парь!
А на печь нашёлся спрос,
Держит сын по ветру нос;
Он на печке сутки спит,
Царь на сына не кричит.

Про крючок и пятачок (Л. Дьяконов)

Потерялся
поросёнок —
загулялся до потемок!

Обещался
быть к обеду.
Скоро ночь,
а где он? Нету!

Нету носа пятачком!
Нету хвостика крючком!
Нету тёплой спинки —
беленькой щетинки!

Хрюшка-мать сказала: «Хрю!
Дай-ка выйду, посмотрю,
поищу бродягу,
без него не лягу!»

На крылечке показалась,
по ступенькам вниз сошла,
под крылечком потопталась —
поросёнка не нашла!

Поискала в огороде —
нет ни в репе, ни в горохе!
На лугу похрюкала…

Добежала до лесочка
и увидела сыночка:
он стоит,
как пугало,
и глядит
испуганно.

Что он делал? Где он был?
Пятачок черней чернил!
Вся в грязи щетинка —
и бока, и спинка!

Разогнулся хвостик вниз,
как верёвочка, повис!
И черны копытца:
мыться —
не отмыться!

Хрюшка вытянула рыло,
к поросёнку подскочила,
полизала,
стукнула
и сказала-
хрюкнула:

— Что ты, глупый, делаешь?
Где так поздно бегаешь?
Поднимай копытца —
надо торопиться!
Волк в лесу кочует,
вдруг он нас почует!

По тропинке между кочек
побежал домой сыночек,
громко дышит пятачком,
снова поднял хвост крючком.

Пятачок бежит вперёд,
а крючок не отстаёт!
И никак не может мать
пятачка с крючком догнать…

Вдруг навстречу волк-волчище!
Он разинул рот-ротище
да как рявкнет, заорёт:

— Поросёнок,
поросёнок!
Нос широк, а хвостик тонок!
Поросёнок,
поросёнок!
Ну-ка прыгай — прямо в рот!
Ты к обеду был мне нужен,
да уж ладно — съем на ужин!
Я пять дней не отдыхал —
поросятинки искал!

Пятачку пропасть недолго,
и крючку не сдобровать!
Кое-как успела мать —
заслонила их от волка.

Заслонила сына мать,
стала с волком толковать:
— Что ты, волк? Или спросонок?
Разве ж это — поросёнок?
Он совсем ещё ребёнок
только-только из пелёнок,
чуть побольше, чем мышонок,
но поменьше, чем котёнок!

У него бока и спинка —
кожа, кости да щетинка,
а ни сальца, ни мяска
не отыщешь ни куска!

Если хочешь быть с обедом,
отпусти домой его
и беги за нами следом —
дам троих за одного!

У меня есть дома трое
толстых, жирных поросят.
Не дают они покоя —
дни и ночи голосят.

Мне не жалко их для волка!
Я скажу, как их зовут,
крикни: «Сладко, Крепко,
Ловко!» —
сами в рот тебе придут!

Удивился
серый волк.
Согласился
серый волк.

И помчались мать с сыночком
по полянкам и по кочкам.

Пятачок — опять вперёд!
А крючок не встаёт!
И никак не может мать
пятачка с крючком догнать!

Пятачок влетел в избушку,
со стола схватил краюшку,
а потом на лавку — скок!
И крючок туда же лёг!

А когда примчалась мать —
стала двери запирать,
затворять
окна,
поджидать
волка.

Не пришлось ей долго ждать:
волк бежал по следу —
он боялся опоздать
к званому обеду.

Вот — избушка!
Окон — три!
Дверь закрыта изнутри!

Волк ворчит сердито:
— Почему закрыто?
Где же трое поросят?
Почему не голосят?
Вдруг ушли куда-то
эти поросята?

Лапой в двери волк стучит,
хриплым голосом кричит:
— Ловко! Ловко! Где ты там?
Выходи! Конфетку дам!

Из-за двери
хрюшка-мать
стала волку объяснять:

— Как тебя я провела
л о в к о!
Поросёнка увела
л о в к о!
Вот и все тебе мое
л о в к о!

Серый вздрогнул от обиды,
говорит ей: — Не шуми ты!
Если Ловко дома нет,
дай мне Крепко на обед!

Усмехнулась Хрюшка-мать,
стала волку объяснять:

— Заперла я нашу дверь
к р е п ко!
Поросёнок спит теперь
к р е п ко!
Вот и всё тебе моё
к р е п ко!

Волк затрясся от обиды:
— Погоди ты,
не ори ты!
Если Крепко дома нет,
дай мне Сладко на обед!

Засмеялась хрюшка-мать,
стала волку объяснять:

— Не поешь сегодня, волк,
с л а д к о!
Но зато поспит сынок
с л а д к о!
Вот и всё тебе моё
с л а д к о!

И пошёл домой сконфуженно
серый волк!
Без обеда и без ужина
серый волк!

А крючок
и пятачок
повернулись на бочок —
как спокойно можно спать,
если рядом ходит мать!

Про медведя-простачка (В. Шамонин-Версенев)

Старым стал медведь совсем,
Он теперь в обузу всем.
День-деньской медведь рычит,
День-деньской медведь ворчит;
На охоту не сходить,
Как ему теперь прожить?
Так и жил он и страдал,
Мясо лишь во сне едал;
Ел его медведь и ел,
Скул для дела не жалел.
Как-то раз всплакнул медведь:
— Так ведь можно умереть!
Как же я мясца хочу,
Ночки все клыки точу;
Жить малиной просто срам,
Мясо я добуду сам!
Скоро брёл он по тропе,
С думкой грустной на уме.
Подошла к нему лиса,
Смотрит Мишеньке в глаза:
— Похудел ты что-то, Миш.
И куда ж ты так спешишь?
Миша ей ответ даёт,
Он словами не трясёт:
— Я, лисичка, так сказать,
Не намерен горевать!
Я мясца хочу добыть,
Сытым, знаешь, легче жить!
Села лисонька пред ним:
— К мясу путь преодолим!
На полянке конь стоит,
Третий день он ест и спит.
Там еды на месяц, Миш,
Что ж ты, родненький, стоишь?
Мишка больше не стоял,
На полянку ход он взял,
Подошёл к коню бочком,
Глаз не прятал с огоньком:
— Врать, милок, мне недосуг,
Съесть тебя хочу я, друг!
Я мясца давно не ел,
Отощал и подурнел!
Конь на Мишку без обид,
Конь без паники стоит:
— Эх, медведь, тебе везёт,
Станет жизнь твоя, что мёд!
Я раскрою лишь секрет,
Тут, у шеи, мяса нет!
Мясо в ляжках всё, поверь,
Ляжки ты мои проверь;
Подходи и сразу ешь,
Я хорош и очень свеж!
Мишка к ляжке подступил,
Пасть мгновенно он раскрыл.
Конь копыта не жалел,
Ими Мишку он огрел,
От удара взвыл медведь,
Стал бока свои тереть,
Тут же бросился бежать,
Слёзы в травушку ронять.
Под сосной он скоро лёг,
В боли Мишка занемог,
А лиса уж тут как тут,
Глазки лисоньки снуют:
— Вижу, ты объелся, Миш,
Пятый час в теньке лежишь!
Отвечает Мишка ей:
— Мне бы быть, лиса, шустрей!
Это, милая, не конь,
Это, я скажу, огонь!
Так что я, лиса, не сыт,
На коня я без обид!
А лиса заводит речь,
Язычок ей не беречь:
— Конь, конечно же, силён,
Пусть пасётся дальше он.
У деревни спит баран,
В нём всего один изъян.
Он упитан и пригож,
Ты его в присест умнёшь!
Мишка в радости вскочил,
До деревни поспешил.
Спит барашек без забот,
Тянет он в улыбке рот.
Разбудил его медведь,
Слов своих не прятал в клеть:
— Я тебя, барашек, съем,
Прибыл я сюда затем!
Ты обиды не держи,
Словом лишним не греши!
А баран несёт печаль:
— Мне себя, Мишутка, жаль!
Я поплачу у берёз,
Не сдержать мне, Миша, слёз!
И медведь не возразил,
Он расстроен сильно был:
— Ты ступай, баран, поплачь,
Слёз своих, баран, не прячь.
У берёзок встал баран,
Не стоял, как истукан,
Тут же бросился в разбег,
Не смыкал в том беге век,
Мишке лоб впечатал в бок,
Слёз сдержать медведь не смог.
В чащу леса он бежал,
Каждый куст в лесу дрожал,
Вмиг свалился под сосну,
Грустно стало вдруг ему.
Вновь лисичка кажет лик,
Прёт к медведю, напрямик:
— Вижу, ты объелся, Миш,
Слышу, стонешь и кряхтишь?
Мишка глазки опустил,
Ей он с грустью говорил:
— Тот барашек — чистый зверь,
С детства он боец, поверь!
Так что я опять не сыт,
Да к нему я без обид.
Слов лисичке не искать,
У лисы словечек рать:
— Сам себе ты, Миша, раб,
Коль ты, Мишенька, так слаб;
На сосне пчелиный дом,
Много мёду, Миша, в нём!
Мёд для хворей тех — беда,
Им лечились все всегда!
Так что к пчёлкам поспеши,
Ешь медок ты от души!
Мишка к пчёлкам поспешил,
Дом их мигом сокрушил.
Пчёлок он увидел всех,
В беге он не знал помех;
Бурелом преодолел,
В речку Мишка в страхе сел.
К речке двинулась лиса,
Перед ним, как егоза:
— Мёду ты объелся, Миш,
Воду пить, никак, спешишь?!
Знаешь, там в лесу густом,
Есть один знакомый дом…
Перебил лису медведь:
— Ты, лиса, теперь заметь!
Мне подсказки ни к чему,
Вред от них мне, посему!
Сам с собой я разберусь,
Я малиной обойдусь!
Мишка вылез на простор
И в малинник, в светлый бор;
Ест малину и кряхтит,
Сам с собой он говорит:
— Нет коня с бараном здесь,
Правда, пчёлки всё же есть!
Раздобыть бы самовар,
Чай с вареньем — божий дар!
Ох, пригожа эта мысль,
Думай, Миша, не ленись…

Про то, как паук решил подружиться с мухами (Т. Коваль)

Решил исправиться паук
И перевоспитаться.
Решил не трогать больше мух
И ими не питаться.

Он паутину всю порвал,
Достал пирог, варенье
И в гости мух к себе позвал,
Отведать угощенье.

Слетелись мухи к пауку
На пир со всей округи!
«Друзья, — паук им говорит, —
Сперва помойте руки!»

Смеются мухи: «Ха-ха-ха,
Мы мухи, а не дамы!
Мы не умеем руки мыть.
Нас не учили мамы».

Уселись мухи на пирог
И лапки потирают.
С ногами в банку забрались,
Варенье выбирают.

«Не стыдно вам, — спросил паук, —
В тарелку лезть ногами?»
«Вкусней так, — мухи говорят, —
Давай, поползай с нами!»

«Ну нет! — решил тогда паук. —
В друзья вы не годитесь».
И паутину стал плести,
Грязнули, ну держитесь!

Про умного кота (В. Шамонин-Версенев)

В деревеньке над рекой
В доме жили брат с сестрой,
С ними жил ещё и кот,
Без печали и забот,
А при доме том корова,
Жизни всей семье основа.
Год за годом шли без бед,
По весне им горе вслед;
Вечерком сгорел их дом,
Всё добро сгорело в нём.
Брат ничуть не вешал нос,
В пять минут решил вопрос.
Он коровушку забрал,
Путь свой жизненный избрал.
У сестры на сердце страх,
Горечь слов на тех губах.
Кот ничуть не огорчён,
Говорил степенно он:
— Ты, сестра, не хмурь бровей,
Я на свете всех умней;
Скоро станем жить-живать,
Горя-горюшка не знать!
Слёз она не стала лить,
Слов пред ним ей не стелить:
— Прогонять тебя мне грех,
Будь же мне ты для утех!
В речи кот не знал преград,
В речи был он хитроват:
— Словом я, сестра, согрет,
Да в словечках мысли нет!
В этот светлый добрый час,
Мыслить стану я сейчас;
В ходе этого процесса,
Быть тебе, сестра, Принцессой;
Слов моих не позабудь,
Предстоит нам трудный путь!
Чист и ясен небосвод,
Путь с улыбкой правит кот.
Вот уж речка и лесок,
Через речку ту мосток.
Кот на брёвнышко залез,
Не жалел совсем словес:
— С этих самых дивных мест,
Ждёт нас множество чудес!
Дело сделаю я вмиг,
Мне бежать тут напрямик,
А коль я вернусь с людьми,
Прыгай в реку и ори!
Будет Принц средь тех людей,
Слов для дела не жалей,
Про разбой веди ты речь,
Речи дай свободно течь,
Мол, разбойничек — варнак,
Здесь устроил кавардак.
Как он грабил и вопил,
Как в реке тебя топил,
А меж делом в час любой
Расскажи про замок свой,
Что живёшь ты не в расчёт,
Тем деньгам потерян счёт!
Кот забыл про всяких страх,
К Принцу прибыл впопыхах:
— Помоги нам, Принц, беда,
Пропадаем без следа!
Там, у речки, круговерть,
Ждёт мою Принцессу смерть!
Там разбой и горе там,
Меры нет таким делам!
Принц минуты не терял,
Он к реке с людьми бежал,
Слышал крики вдалеке,
Скоро Принц уж был в воде;
Спас Принцессу без сует,
На слова не клал запрет:
— Ах, разбойничек, погодь,
Языком мне не молоть!
Отыщу тебя, поверь,
Жизнь свою часами мерь!
Повела Принцесса сказ,
Пролила слезинок таз!
Принц на девушку глядел,
Отвести он взгляд не смел:
— В замок, милая, изволь,
Не чини отказом боль!
Принц влюбился, как пацан,
Крепок был его капкан;
Принцу ночью не спалось,
Не бывать теперь им врозь!
Принца матушка в слезах,
У неё на сердце страх:
«Что-то начал сын страдать,
Нужно сына в руки взять,
А то тех младых принцесс,
Много шастает уж здесь!
Чьих ещё она кровей,
Разбери, поди, сумей;
Нужно всё узнать самой,
Что за фрукт она такой;
Наболтала короб, жуть,
От богатств ей не вздохнуть!»
Маме думка не беда,
Ночью маме не до сна;
У Принцессы в спальне мать,
Ей порыв свой не сдержать;
До перины и назад,
Прячет мама хитрый взгляд.
Только рыжий кот не спал,
Он за мамой наблюдал,
И раскрыл её секрет,
Для кота секрета нет.
Он Принцессу разбудил,
Вмиг Принцессу удивил:
— Под твоей периной, знай,
Три горошинки, бай-бай!
Говори, что плохо спишь,
Сны ужасные глядишь,
Мол, перинушка, не мёд,
В ней камений — хоровод!
Мама утром с хитрецой,
У Принцессы в спальне той:
— Как тебе у нас спалось,
Сон увидеть довелось?
А Принцесса говорит,
Голосок её сердит:
— На перине спать нельзя,
Ночку всю страдала я;
Не перина — сущий ад,
В ней камений, видно, клад?!
Ночь совсем я не спала,
Ночку с болью провела!
Мать с мыслишкою своей:
«Голубых, видать, кровей!
Да горох тот — не показ,
Я ещё проверю раз!»
У Принцессы ночью мать,
Ей порыв свой не сдержать;
До перины и назад,
Прячет мама хитрый взгляд.
Кот Принцессу разбудил,
Вновь Принцессу удивил:
— Под периной снова, знай,
Три соломинки, бай-бай;
Говори, что плохо спишь,
Сны кошмарные глядишь,
Мол и эта ночь кошмар,
До сих пор бросает в жар!
Мама ноченьку не спит,
Утром в спальню к ней летит:
— Как у нас тебе спалось,
Сон увидеть, довелось?
У Принцессы есть ответ,
Льёт слова она на свет:
— Эта ночка, право, жуть,
Не могла никак уснуть,
Не перина, а бревно,
Я на ней — веретено!
Это, знаете, не сон,
Наяву кошмарит он!
Просияла мать лицом,
Мысль её ползла ужом:
«Видно, девонька не врёт,
Нужно делать к свадьбе ход;
Ненароком уведут,
Пошустрей быть нужно тут!»
Свадьба вышла за порог,
Как-то Принц раскрыл роток:
— Не пора ль, Принцесса, в путь,
В замок твой нам заглянуть?
Отвела Принцесса взгляд,
Стала мять в руках наряд:
— Знаешь, милый, день не мерь,
Радость к нам придёт, поверь!
Ей себя и мужа жаль
И взяла её печаль,
А коту и дела нет,
До её печалей-бед.
Он на девушку взглянул,
Ей надежду протянул:
— Ты, Принцесса, не грусти,
Замок я сумел найти;
Отправляйся завтра в путь,
Будет нам на что взглянуть!
Я вперёд коней помчусь,
Там с делами разберусь!
В разговоры не встревай,
Слушай их и понимай;
Удивляется пусть муж,
Не считать ему там луж!
Утром зорька дала знать,
Молодых уж не унять;
Едет тройка в дивный час,
Бубенцов разносит глас.
Мчится котик впереди,
Им изведаны пути.
Хлеборобов встретил кот,
А у них полно забот;
Убирают хлеб с полей,
Нет труда для них милей!
Кот созвал их всех на круг,
Голос был его упруг:
— Экипаж проедет здесь,
Что скажу, прошу учесть!
Человек в нём молодой,
Вам задаст вопрос простой,
Спросит он вас, чья земля,
Эти щедрые поля,
Не молчите, ё-моё,
Мол, Принцессы это всё!
Вам зачтётся это всем,
Заживёте без проблем;
Кто иной тут даст ответ,
Будет он разут-раздет!
Речь свою закончил кот,
Побежал опять вперёд.
Скоро Принц подъехал к ним,
С любопытством он своим:
— Вы ответьте мне, друзья,
Чьи же это все поля?
Принц ответ услышал вмиг:
— Врать нам барин на постриг!
А добро Принцессы, друг,
Ведь добро к добру на круг.
Сытно нам живётся с ней,
Нет души её щедрей!
Принц был очень удивлён,
Не скрывал довольства он.
Кот, тем временем, бежал,
Пастухов он повстречал,
Перед ними не робел,
Слов для дела не жалел:
— Экипаж проедет здесь,
Что скажу, прошу учесть!
Человек в нём молодой,
Вам вопрос задаст простой.
Спросит он, чей это скот,
Открывайте шире рот,
Не молчите, ё-моё,
Мол, Принцессы это всё!
Вам зачтётся это всем,
Заживёте без проблем!
Кто иной тут даст ответ,
Будет он разут-раздет!
Дальше кот пустился в бег,
Не смыкал в дороге век.
Принц продолжил дальше путь,
Принцу в счастье не заснуть.
Скоро он увидел кров,
Рядом стадо тех коров,
Вдалеке овечек — тьма,
Нет для счёта их ума!
Тройку Принц остановил,
Пастухам вопрос явил:
— Вы ответьте мне, друзья,
Чьё богатство вижу я?
Получил ответ он вмиг:
— Врать нам, барин, на постриг.
А добро Принцессы, друг,
Ведь добро к добру на круг.
Сытно нам живётся с ней,
Нет души её добрей!
Принц опять был удивлён;
Чудеса со всех сторон!
Кот до замка добежал,
У порога не стоял,
Юркнул тут же прямо в дверь,
Злата в замке том — не мерь,
И добра того не счесть,
Да хозяйка — Ведьма здесь!
Кот задвинул в страхе речь,
Стал язык словами жечь:
— Замок твой мне просто клад,
Побывать в нём каждый рад,
А вот правда или нет,
Поговаривает свет,
Что ты можешь львицей стать,
Видом тем народ пугать?
Тут раздался жуткий смех:
— Вижу, кот, ты не орех!
Появиться не успел,
Удивиться захотел?!
Так изволь же посмотреть,
Коль не страшно умереть.
Закружилась ведьма вдруг,
Нарезает круг на круг.
Вот уж львица пред котом,
У неё глаза огнём!
Кот от страха онемел,
На глазах её бледнел.
Ведьма-львица говорит,
На кота она глядит:
— Испугался, простачок,
Съем тебя я, дурачок!
У кота мелькнула мысль:
«Погибать не есть мой смысл!»
Нервы тут же он унял,
Говорил, не унывал:
— Удивила, что сказать,
Тут любой начнёт дрожать!
Львица — точно страшный зверь,
Испугался я, поверь,
А вот мышью стать сложней,
В деле семь потов пролей!
Лап своих мне не носить,
Мышью ты не сможешь быть!
Возмутилась ведьма, жуть,
Ей от гнева не вздохнуть:
— Как же много дураков,
Вижу, кот, и ты таков!
Их давно уж нет в живых,
Будешь скоро среди них!
Стану мышью без проблем,
Докажу я это всем,
А потом тебе конец,
Превеликий кот-мудрец!
Закружилась Ведьма вдруг,
Нарезает круг на круг.
Начал котик лапки мять,
Носик к полу прижимать.
Вот и мышка пред котом,
Взгляд её горит огнём;
На кота она глядит,
Злобой яростной кипит.
Кот не промах в деле был,
Мышь он тут же проглотил,
Растянул в улыбке рот
И помчался до ворот;
Молодых в любви встречал,
Словом добрым привечал;
Стали жить и сытно есть,
В лени кот успел облезть.
Он с кровати той глядит,
На детей своих ворчит
И ко всем вопросам глух,
В нём пропал бойцовский дух,
А коль жизнь их без помех,
Так оставим в сказке всех.

Репка (Н. Рубцова)

Как-то вечером весенним
Репку дед в саду посеял.

То ли это радиация
В репе вызвала мутацию,
То ли почва плодородная —
Репка выросла огромная.

Ох, обрадовался дед!
Здесь не только на обед —
Можно месяц пировать!
Только как её изъять?

Лучше б посадил петрушку…
Надо звать теперь старушку.
Но старушка, хоть ты плачь,
Абсолютно не силач!

Репка ей не поддаётся.
Видно, внучку звать придётся..
Корнеплод тянули вместе
Но остался он на месте.

Ох и репа! Ну дела!
Вот задачку задала!
Жучка с кошкой прибегали,
Репку дергать помогали…

Им конечно эта репка
Абсолютно не нужна.
Но хозяина приказы
Живность исполнять должна!

Только гордая девица
Всё сидит себе в землице.
Ботва развивается,
Просто издевается!

Мимо мышка пробегала,
Мило хвостиком махала.

Кошка мышку изловила
И доступно объяснила
Про ботву и про мученья
И про цепи этой звенья.
Мышке некуда деваться,
Как тут можно отказаться!

Шесть отважных храбрецов
Друг за дружку взялись.
Тянут раз, тянут два…
Ой, держись, держись ботва!

Наша сказочка кончается,
В печке репка запекается.
Получи обед по праву,
Если трудишься на славу!

С Мэри Поппинс (Е. Жданова)

Тихим утром в переулке колокольчик пел,
У мороженщика летом много важных дел.

А вишневые деревья сыплют нежный цвет,
Никого во всей округе кроме ветра нет.

Дети змея запускают, бегают, хохочут,
Змей кружится, вьётся, бьется – оторваться хочет.

Над калиткой, выше вишен, выше облаков –
Змей мотнул обрывком нитки – да и был таков.

Джейн и Майкл горько плачут, страшная потеря.
Посмотрите! Змей за хвостик ухватила Мэри!

Интересно, как она рядом очутилась?
Вероятнее всего — с облака свалилась.

– Мэри Поппинс! Мэри Поппинс! – дети засмеялись.
– Я надеюсь, без меня вы не баловались?

Покажите: уши, руки, платье… А тетрадки?
Как приятно, если всё у детей в порядке.

* * *

Вот с утра их взяла Мери на прогулку,
Букингемский дворец – вдоль по переулку.

У Дворца на посту бравые гвардейцы —
Не чихнут, не моргнут. Майкл зря надеется

Их смутить, строя им страшные гримасы.
Не видали глупей даже папуасы.
Майклу хочется их вынудить смеяться,
Уж кто-кто, а наш Майкл — мастер баловаться.
Мери Поппинс ему говорит учтиво:
— Что за моды у нас? Фу, как некрасиво!

А Биг Бен полдень бил, ветер торопил,
Понагнал серых туч, дождик закрапил.

На автобус быстрей! Сели, покатили.
Погляди: впереди Площадь Пикадилли.

Быстро вечер наступил, ждут ребят подушки,
Майкл и Джейн хотят поиграть в ракушки.

В океанской одной — море разыгралось,
Ворковало оно, и рычало оно,
И наружу рвалось.

Там на дне в глубине музыка играет,
Будто брата с сестрой в гости приглашает.
Океан проворчал: «Не дыши и прыгай!»
Джейн и Майкл плывут – знай, ногами дрыгай.

Вдруг оркестр зазвучал в дивной глубине.
А вокруг – сотни рыб на песчаном дне.
Краб на скрипочке играет, друг Омар на флейте,
А русалки на гитаре, банджо и кларнете.

Осьминог и Рыба-меч лихо выступают,
Белый кит и дельфин им не уступают!

Мэри Поппинс детей танцевать зовёт.
Реверанс – им она руки подает.

Вихрем вальс закружил, подхватил, умчал,
Всех троих пригласил на роскошный бал!

И в разгар волшебства – так всегда бывает –
Незаметно для всех Мэри исчезает.

* * *

Как теперь Майкл и Джейн будут жить без Мэри?
Будут ждать, вспоминать, видеть в снах и верить.

Вот сидят как-то раз, звёздочки считают
У окна. А одна ярче всех мерцает.

И мигает она, будто намекает…
Майкл и Джейн ту игру сразу понимают.

Свет комета струит детям на постели,
Мол, хватайтесь за хвост, в небо полетели!

Мы легко разведём занавес небес,
И войдём в шапито сказок и чудес!

Здесь живут Кит, Жираф, Лев и Скорпион…
Дева гладит зверей, кормит Орион.

Не забудь: Млечный путь – не для детских ног!
Гидра, Феникс, Дракон и Единорог –

Здесь гуляют они в свой заветный час…
Посмотри, вот летит гордый конь Пегас!

Перед Мэри раскрыл два больших крыла.
Сколько грации в нем, сколько волшебства!

Благородный Пегас дарит ей поклон,
Он её красотой строгой удивлён.

Но у ночи в часах кончился песок,
Всем зверям спать пора, посветлел восток.

Дети спят сладким сном и во сне мечтают,
И, раскрыв зонтик свой, Мэри улетает.

С неба звёздочка упала (Т. Коваль)

С неба звездочка упала
В наше озеро попала.
Рыбы думают: откуда
Нам свалилось это чудо?

Ярко звездочка горит,
Ерш колючий говорит:
«Нужно звёздочку пилить,
Между рыбами делить».

Возмутился старый рак:
«Я живу среди коряг,
Опускаюсь я на дно —
Там средь бела дня темно!
Я не рыба, ну и что же?
Звездочку хочу я тоже!»

Сом-усач сказал: «Друзья,
Звёздочку пилить нельзя.
А сломаем на беду,
Кто починит нам звезду?»

Рыбы сорились, мирились,
Наконец договорились,
Не пилить звезду, не бить,
А повыше прикрепить.
Озеро тогда она
Будет освещать до дна.

Рыбам мы мешать не станем,
И теперь на небо взглянем.

Напустила ночь дремоту
Месяц вышел на работу.
Чтобы время скоротать,
Стал он звёздочки считать.

Первая звезда — болтушка,
А вторая хохотушка.
Третья — шустрая торпеда,
Смотрит, где же непоседа?

Что случилось с невезучей?
Месяц поискал за тучей,
Вниз он глянул с высоты
И увидел свет звезды.

Ай-я-яй! Беда! Беда!
В озере лежит звезда!
А простудится, как быть?
Надо солнышко будить!

Вот на облаке-перинке
Солнышко храпит на спинке.
Месяц шепчет: «Солнце-свет,
Это месяц, твой сосед.

Хороши твои лучи,
И длинны и горячи,
Как сильны, хочу понять,
Могут звездочку поднять?

Среди ночи солнце встало,
Звездочку лучом достало.
И скорей опять в кровать —
Рано солнышку вставать.

Месяц рад: звезда здорова!
Чтобы не упала снова,
К небосклону крепко-крепко
Прищепил ее прищепкой.

Рыбам спать пора давно.
В озере опять темно,
«Так-то лучше, — молвил ёрш,-
А со светом не уснешь!»

Рыбы как один зевнули,
В знак согласия кивнули.
И — бултых в свои кроватки.
ВСЕ У ВСЕХ ТЕПЕРЬ В ПОРЯДКЕ!

Свинки дяди Пинки (К. Авдеенко)

В доме дяди Пинки
Жили-были свинки.

Всем сказали:
— Мы устали!
Да и дождик всюду льёт;
Поглядим-ка
Украину!
Сядем в белый самолёт.

В тех краях
Растёт малина,
Много ягод разных там!
Наедимся!
Погуляем;
И вернёмся по домам.

И пускай мы букв не знаем —
Самолёт мы свой узнаем!

Быстро-быстро мчим вперёд —
Ждёт нас белый самолёт.

Самолёт взлетел
Как птица,
Будто с гладкого листа;
Сели свинки
Где получше —
У окошек все места!

Ох, смеются
И хохочут,
Веселятся и свистят;
Наконец-то
В самолёте
Вдаль по облаку летят!

Cкоро, скоро Украина!
Там орехи! Там малина;

Вот уж белый самолёт
Завершает свой полёт.

Cвинки к выходу
Несутся,
Пролетели весь маршрут!
Ух, от пуза
Наедятся!
Сувениров наберут!

Но вокруг одни пингвины,
Да грустит угрюмый лёд;
Не видать нигде малины!
Лишь метель одна ревёт.

Свинки плачут:
— Как же это,
В Антарктиде, что ли, мы?
Без ботинок
И без шапок
Не прожить нам здесь зимы!

Сами, свинки,
Виноваты,
Не учились вы читать!
Только ели
Да смеялись,
Не писали слов в тетрадь!

Самолёт у нас
Красивый!
Белый-белый, словно мел;
Но названье
Не прочли вы,
В Антарктиду он летел!

Так что быстренько
Садитесь
На обратный самолёт;
Стало скучно
Дяде Пинки,
Вам привет огромный шлёт!

А по странам
Чтобы ездить —
Научитесь-ка читать;
Вот подарок
От пингвинов —
Пребольшущая тетрадь!

Там пишите
Буквы, цифры,
Их учите, говоря;
И увидите
Все страны!
А не злющие края.

Сказка о драконе и рыцаре (В. Шебзухов)

По пустыне шёл рыцарь отважный.
Шёл под солнцем три дня без еды.
Но герой, что измучен был жаждой,
Лишь мечтал о глоточке воды…

Может, путь был к воде боле длинным,
Но, поняв вдруг, что это не сон,
Видит воин такую картину:
Спит у озера, сладко… дракон.

Был дракон не простой, а трёхглавый.
Вынув мигом из ножен свой меч,
Что не раз приносил, только славу,
Уж готов рыцарь головы сечь!

Полетела глава у дракона…
В ярой схватке — ещё голова…
Вдруг от третьей главы громким звоном
Прозвучали такие слова:

«А чего же хотел ты здесь, рыцарь?»
И дракона, ответ удивил:
«Мне из озера нужно напиться!
Я три дня и три ночи не пил!»

Звонче прежнего голос драконий,
С возмущением и горячо,
Прогремел: «Непутёвый ты воин!
Ну, так пил бы, а я тут причём?»

Сказка о золотом петушке (А. Пушкин)

Негде, в тридевятом царстве,
В тридесятом государстве,
Жил-был славный царь Дадон.
Смолоду был грозен он
И соседям то и дело
Наносил обиды смело,
Но под старость захотел
Отдохнуть от ратных дел
И покой себе устроить;
Тут соседи беспокоить
Стали старого царя,
Страшный вред ему творя.
Чтоб концы своих владений
Охранять от нападений,
Должен был он содержать
Многочисленную рать.
Воеводы не дремали,
Но никак не успевали:
Ждут, бывало, с юга, глядь, —
Ан с востока лезет рать.
Справят здесь, — лихие гости
Идут от моря. Со злости
Инда плакал царь Дадон,
Инда забывал и сон.
Что и жизнь в такой тревоге!
Вот он с просьбой о помоге
Обратился к мудрецу,
Звездочету и скопцу.
Шлет за ним гонца с поклоном.
Вот мудрец перед Дадоном
Стал и вынул из мешка
Золотого петушка.
«Посади ты эту птицу, —
Молвил он царю, — на спицу;
Петушок мой золотой
Будет верный сторож твой:
Коль кругом всё будет мирно,
Так сидеть он будет смирно;
Но лишь чуть со стороны
Ожидать тебе войны,
Иль набега силы бранной,
Иль другой беды незваной,
Вмиг тогда мой петушок
Приподымет гребешок,
Закричит и встрепенется
И в то место обернется».
Царь скопца благодарит,
Горы золота сулит.
«За такое одолженье, —
Говорит он в восхищенье, —
Волю первую твою
Я исполню, как мою».
Петушок с высокой спицы
Стал стеречь его границы.
Чуть опасность где видна,
Верный сторож, как со сна,
Шевельнется, встрепенется,
К той сторонке обернется
И кричит: «Кири-ку-ку.
Царствуй, лежа на боку!»
И соседи присмирели,
Воевать уже не смели:
Таковой им царь Дадон
Дал отпор со всех сторон!
Год, другой проходит мирно;
Петушок сидит всё смирно.
Вот однажды царь Дадон
Страшным шумом пробужден:
«Царь ты наш! отец народа! —
Возглашает воевода, —
Государь! проснись! беда!»
— «Что такое, господа? —
Говорит Дадон, зевая, —
А?.. Кто там?.. беда какая?»
Воевода говорит:
«Петушок опять кричит,
Страх и шум во всей столице».
Царь к окошку, — ан на спице,
Видит, бьется петушок,
Обратившись на восток.
Медлить нечего: «Скорее!
Люди, на конь! Эй, живее!»
Царь к востоку войско шлет,
Старший сын его ведет.
Петушок угомонился,
Шум утих, и царь забылся.
Вот проходит восемь дней,
А от войска нет вестей:
Было ль, не было ль сраженья, —
Нет Дадону донесепья.
Петушок кричит опять.
Кличет царь другую рать;
Сына он теперь меньшого
Шлет на выручку большого;
Петушок опять утих.
Снова вести нет от них,
Снова восемь дней проходят;
Люди в страхе дни проводят,
Петушок кричит опять,
Царь скликает третью рать
И ведет ее к востоку
Сам, не зная, быть ли проку.
Войска идут день и ночь;
Им становится невмочь.
Ни побоища, ни стана,
Ни надгробного кургана
Не встречает царь Дадон.
«Что за чудо?» — мыслит он.
Вот осьмой уж день проходит,
Войско в горы царь приводит
И промеж высоких гор
Видит шелковый шатер.
Всё в безмолвии чудесном
Вкруг шатра; в ущелье тесном
Рать побитая лежит.
Царь Дадон к шатру спешит…
Что за страшная картина!
Перед ним его два сына
Без шеломов и без лат
Оба мертвые лежат,
Меч вонзивши друг во друга.
Бродят кони их средь луга,
По протоптанной траве,
По кровавой мураве…
Царь завыл: «Ох, дети, дети!
Горе мне! попались в сети
Оба наши сокола!
Горе! смерть моя пришла».
Все завыли за Дадоном,
Застонала тяжким стоном
Глубь долин, и сердце гор
Потряслося. Вдруг шатер
Распахнулся… и девица,
Шамаханская царица,
Вся сияя, как заря,
Тихо встретила царя.
Как пред солнцем птица ночи,
Царь умолк, ей глядя в очи,
И забыл он перед ней
Смерть обоих сыновей.
И она перед Дадоном
Улыбнулась — и с поклоном
Его за руку взяла
И в шатер свой увела.
Там за стол его сажала.
Всяким яством угощала,
Уложила отдыхать
На парчовую кровать.
И потом, неделю ровно,
Покорясь ей безусловно,
Околдован, восхищен,
Пировал у ней Дадон.
Наконец и в путь обратный
Со своею силой ратной
И с девицей молодой
Царь отправился домой.
Перед ним молва бежала,
Быль и небыль разглашала.
Под столицей, близ ворот
С шумом встретил их народ, —
Все бегут за колесницей,
За Дадоном и царицей;
Всех приветствует Дадон…
Вдруг в толпе увидел он:
В сарачинской шапке белой,
Весь как лебедь поседелый,
Старый друг его, скопец.
«А, здорово, мой отец, —
Молвил царь ему, — что скажешь?
Подь поближе. Что прикажешь?»
— «Царь! — ответствует мудрец, —
Разочтемся наконец.
Помнишь? за мою услугу
Обещался мне, как другу,
Волю первую мою
Ты исполнить, как свою.
Подари ж ты мне девицу,
Шамаханскую царицу».
Крайне царь был изумлен.
«Что ты? — старцу молвил он, —
Или бес в тебя ввернулся,
Или ты с ума рехнулся.
Что ты в голову забрал?
Я, конечно, обещал,
Но всему же есть граница.
И зачем тебе девица?
Полно, знаешь ли, кто я?
Попроси ты от меня
Хоть казну, хоть чин боярский,
Хоть коня с конюшни царской,
Хоть полцарства моего».
— «Не хочу я ничего!
Подари ты мне девицу,
Шамаханскую царицу», —
Говорит мудрец в ответ.
Плюнул царь: «Так лих же: нет!
Ничего ты не получишь.
Сам себя ты, грешник, мучишь;
Убирайся, цел пока;
Оттащите старика!»
Старичок хотел заспорить,
Но с иным накладно вздорить;
Царь хватил его жезлом
По лбу; тот упал ничком,
Да и дух вон. — Вся столица
Содрогнулась, а девица —
Хи-хи-хи да ха-ха-ха!
Не боится, знать, греха.
Царь, хоть был встревожен сильно,
Усмехнулся ей умильно.
Вот — въезжает в город он…
Вдруг раздался легкий звон,
И в глазах у всей столицы
Петушок спорхнул со спицы,
К колеснице полетел
И царю на темя сел,
Встрепенулся, клюнул в темя
И взвился… и в то же время
С колесницы пал Дадон —
Охнул раз, — и умер он.
А царица вдруг пропала,
Будто вовсе не бывало.
Сказка ложь, да в ней намек!
Добрым молодцам урок.

1834

Сказка о мёртвой царевне и о семи богатырях (А. Пушкин)

Царь с царицею простился,
В путь-дорогу снарядился,
И царица у окна
Села ждать его одна.
Ждет-пождет с утра до ночи,
Смотрит в поле, инда очи
Разболелись глядючи
С белой зори до ночи;
Не видать милого друга!
Только видит: вьется вьюга,
Снег валится на поля,
Вся белешенька земля.
Девять месяцев проходит,
С поля глаз она не сводит.
Вот в сочельник в самый, в ночь
Бог дает царице дочь.
Рано утром гость желанный,
День и ночь так долго жданный,
Издалеча наконец
Воротился царь-отец.
На него она взглянула,
Тяжелешенько вздохнула,
Восхищенья не снесла
И к обедне умерла.
Долго царь был неутешен,
Но как быть? и он был грешен;
Год прошел, как сон пустой,
Царь женился на другой.
Правду молвить, молодица
Уж и впрямь была царица:
Высока, стройна, бела,
И умом и всем взяла;
Но зато горда, ломлива,
Своенравна и ревнива.
Ей в приданое дано
Было зеркальце одно;
Свойство зеркальце имело:
Говорить оно умело.
С ним одним она была
Добродушна, весела,
С ним приветливо шутила
И, красуясь, говорила:
«Свет мой, зеркальце! скажи
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?»
И ей зеркальце в ответ:
«Ты, конечно, спору нет;
Ты, царица, всех милее,
Всех румяней и белее».
И царица хохотать,
И плечами пожимать,
И подмигивать глазами,
И прищелкивать перстами,
И вертеться подбочась,
Гордо в зеркальце глядясь.
Но царевна молодая,
Тихомолком расцветая,
Между тем росла, росла,
Поднялась — и расцвела,
Белолица, черноброва,
Нраву кроткого такого.
И жених сыскался ей,
Королевич Елисей.
Сват приехал, царь дал слово,
А приданое готово:
Семь торговых городов
Да сто сорок теремов.
На девичник собираясь,
Вот царица, наряжаясь
Перед зеркальцем своим,
Перемолвилася с ним:
«Я ль, скажи мне, всех милее,
Всех румяней и белее?»
Что же зеркальце в ответ?
«Ты прекрасна, спору нет;
Но царевна всех милее,
Всех румяней и белее».
Как царица отпрыгнет,
Да как ручку замахнет,
Да по зеркальцу как хлопнет,
Каблучком-то как притопнет!..
«Ах ты, мерзкое стекло!
Это врешь ты мне назло.
Как тягаться ей со мною?
Я в ней дурь-то успокою.
Вишь какая подросла!
И не диво, что бела:
Мать брюхатая сидела
Да на снег лишь и глядела!
Но скажи: как можно ей
Быть во всем меня милей?
Признавайся: всех я краше.
Обойди всё царство наше,
Хоть весь мир; мне ровной нет.
Так ли?» Зеркальце в ответ:
«А царевна всё ж милее,
Всё ж румяней и белее».
Делать нечего. Она,
Черной зависти полна,
Бросив зеркальце под лавку,
Позвала к себе Чернавку
И наказывает ей,
Сенной девушке своей,
Весть царевну в глушь лесную
И, связав ее, живую
Под сосной оставить там
На съедение волкам.
Черт ли сладит с бабой гневной?
Спорить нечего. С царевной
Вот Чернавка в лес пошла
И в такую даль свела,
Что царевна догадалась,
И до смерти испугалась,
И взмолилась: «Жизнь моя!
В чем, скажи, виновна я?
Не губи меня, девица!
А как буду я царица,
Я пожалую тебя».
Та, в душе ее любя,
Не убила, не связала,
Отпустила и сказала:
«Не кручинься, бог с тобой».
А сама пришла домой.
«Что? — сказала ей царица, —
Где красавица-девица?»
— «Там, в лесу, стоит одна, —
Отвечает ей она, —
Крепко связаны ей локти;
Попадется зверю в когти,
Меньше будет ей терпеть,
Легче будет умереть».
И молва трезвонить стала:
Дочка царская пропала!
Тужит бедный царь по ней.
Королевич Елисей,
Помолясь усердно богу,
Отправляется в дорогу
За красавицей-душой,
За невестой молодой.
Но невеста молодая,
До зари в лесу блуждая,
Между тем всё шла да шла
И на терем набрела.
Ей навстречу пес, залая,
Прибежал и смолк, играя;
В ворота вошла она,
На подворье тишина.
Пес бежит за ней, ласкаясь,
А царевна, подбираясь,
Поднялася на крыльцо
И взялася за кольцо:
Дверь тихонько отворилась.
И царевна очутилась
В светлой горнице; кругом
Лавки, крытые ковром,
Под святыми стол дубовый,
Печь с лежанкой изразцовой.
Видит девица, что тут
Люди добрые живут;
Знать, не будет ей обидно.
Никого меж тем не видно.
Дом царевна обошла,
Всё порядком убрала,
Засветила богу свечку,
Затопила жарко печку,
На полати взобралась
И тихонько улеглась.
Час обеда приближался,
Топот по двору раздался:
Входят семь богатырей,
Семь румяных усачей.
Старший молвил:
«Что за диво!
Всё так чисто и красиво.
Кто-то терем прибирал
Да хозяев поджидал.
Кто же? Выдь и покажися,
С нами честно подружися.
Коль ты старый человек,
Дядей будешь нам навек.
Коли парень ты румяный,
Братец будешь нам названый.
Коль старушка, будь нам мать,
Так и станем величать.
Коли красная девица,
Будь нам милая сестрица».
И царевна к ним сошла,
Честь хозяям отдала,
В пояс низко поклонилась;
Закрасневшись, извинилась,
Что-де в гости к ним зашла,
Хоть звана и не была.
Вмиг по речи те спознали,
Что царевну принимали;
Усадили в уголок,
Подносили пирожок,
Рюмку полну наливали,
На подносе подавали.
От зеленого вина
Отрекалася она;
Пирожок лишь разломила,
Да кусочек прикусила,
И с дороги отдыхать
Отпросилась на кровать.
Отвели они девицу
Вверх во светлую светлицу
И оставили одну,
Отходящую ко сну.
День за днем идет, мелькая,
А царевна молодая
Всё в лесу, не скучно ей
У семи богатырей.
Перед утренней зарею
Братья дружною толпою
Выезжают погулять,
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса,
А хозяюшкой она
В терему меж тем одна
Приберет и приготовит,
Им она не прекословит,
Не перечат ей они.
Так идут за днями дни.
Братья милую девицу
Полюбили. К ней в светлицу
Раз, лишь только рассвело,
Всех их семеро вошло.
Старший молвил ей: «Девица,
Знаешь: всем ты нам сестрица,
Всех нас семеро, тебя
Все мы любим, за себя
Взять тебя мы все бы рады,
Да нельзя, так бога ради
Помири нас как-нибудь:
Одному женою будь,
Прочим ласковой сестрою.
Что ж качаешь головою?
Аль отказываешь нам?
Аль товар не по купцам?»
«Ой вы, молодцы честные,
Братцы вы мои родные, —
Им царевна говорит, —
Коли лгу, пусть бог велит
Не сойти живой мне с места.
Как мне быть? ведь я невеста.
Для меня вы все равны,
Все удалы, все умны,
Всех я вас люблю сердечно;
Но другому я навечно
Отдана. Мне всех милей
Королевич Елисей».
Братья молча постояли
Да в затылке почесали.
«Спрос не грех. Прости ты нас, —
Старший молвил поклонясь, —
Коли так, не заикнуся
Уж о том». — «Я не сержуся, —
Тихо молвила она, —
И отказ мой не вина».
Женихи ей поклонились,
Потихоньку удалились,
И согласно все опять
Стали жить да поживать.
Между тем царица злая,
Про царевну вспоминая,
Не могла простить ее,
А на зеркальце свое
Долго дулась и сердилась;
Наконец об нем хватилась
И пошла за ним, и, сев
Перед ним, забыла гнев,
Красоваться снова стала
И с улыбкою сказала:
«Здравствуй, зеркальце! скажи
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?»
И ей зеркальце в ответ:
«Ты прекрасна, спору нет;
Но живет без всякой славы,
Средь зеленыя дубравы,
У семи богатырей
Та, что всё ж тебя милей».
И царица налетела
На Чернавку: «Как ты смела
Обмануть меня? и в чем!..»
Та призналася во всем:
Так и так. Царица злая,
Ей рогаткой угрожая,
Положила иль не жить,
Иль царевну погубить.
Раз царевна молодая,
Милых братьев поджидая,
Пряла, сидя под окном.
Вдруг сердито под крыльцом
Пес залаял, и девица
Видит: нищая черница
Ходит по двору, клюкой
Отгоняя пса. «Постой,
Бабушка, постой немножко, —
Ей кричит она в окошко, —
Пригрожу сама я псу
И кой-что тебе снесу».
Отвечает ей черница:
«Ох ты, дитятко девица!
Пес проклятый одолел,
Чуть до смерти не заел.
Посмотри, как он хлопочет!
Выдь ко мне». — Царевна хочет
Выйти к ней и хлеб взяла,
Но с крылечка лишь сошла,
Пес ей под ноги — и лает,
И к старухе не пускает;
Лишь пойдет старуха к ней,
Он, лесного зверя злей,
На старуху. «Что за чудо?
Видно, выспался он худо,—
Ей царевна говорит, —
На ж, лови!» — и хлеб летит.
Старушонка хлеб поймала;
«Благодарствую, — сказала. —
Бог тебя благослови;
Вот за то тебе, лови!»
И к царевне наливное,
Молодое, золотое
Прямо яблочко летит…
Пес как прыгнет, завизжит…
Но царевна в обе руки
Хвать — поймала. «Ради скуки,
Кушай яблочко, мой свет
Благодарствуй за обед», —
Старушоночка сказала,
Поклонилась и пропала…
И с царевной на крыльцо
Пес бежит и ей в лицо
Жалко смотрит, грозно воет,
Словно сердце песье ноет,
Словно хочет ей сказать:
Брось! — Она его ласкать,
Треплет нежною рукою;
«Что, Соколко, что с тобою?
Ляг!» — и в комнату вошла,
Дверь тихонько заперла,
Под окно за пряжу села
Ждать хозяев, а глядела
Всё на яблоко. Оно
Соку спелого полно,
Так свежо и так душисто,
Так румяно-золотисто,
Будто медом налилось!
Видны семечки насквозь…
Подождать она хотела
До обеда, не стерпела,
В руки яблочко взяла,
К алым губкам поднесла,
Потихоньку прокусила
И кусочек проглотила…
Вдруг она, моя душа,
Пошатнулась не дыша,
Белы руки опустила,
Плод румяный уронила,
Закатилися глаза,
И она под образа
Головой на лавку пала
И тиха, недвижна стала…
Братья в ту пору домой
Возвращалися толпой
С молодецкого разбоя.
Им навстречу, грозно воя,
Пес бежит и ко двору
Путь им кажет. «Не к добру! —
Братья молвили, — печали
Не минуем». Прискакали,
Входят, ахнули. Вбежав,
Пес на яблоко стремглав
С лаем кинулся, озлился,
Проглотил его, свалился
И издох. Напоено
Было ядом, знать, оно.
Перед мертвою царевной
Братья в горести душевной
Все поникли головой
И с молитвою святой
С лавки подняли, одели,
Хоронить ее хотели
И раздумали. Она,
Как под крылышком у сна,
Так тиха, свежа лежала,
Что лишь только не дышала.
Ждали три дня, но она
Не восстала ото сна.
Сотворив обряд печальный,
Вот они во гроб хрустальный
Труп царевны молодой
Положили — и толпой
Понесли в пустую гору,
И в полуночную пору
Гроб ее к шести столбам
На цепях чугунных там
Осторожно привинтили,
И решеткой оградили;
И, пред мертвою сестрой
Сотворив поклон земной,
Старший молвил: «Спи во гробе.
Вдруг погасла, жертвой злобе,
На земле твоя краса;
Дух твой примут небеса.
Нами ты была любима
И для милого хранима —
Не досталась никому,
Только гробу одному».
В тот же день царица злая,
Доброй вести ожидая,
Втайне зеркальце взяла
И вопрос свой задала:
«Я ль, скажи мне, всех милее,
Всех румяней и белее?»
И услышала в ответ:
«Ты, царица, спору нет,
Ты на свете всех милее,
Всех румяней и белее».
За невестою своей
Королевич Елисей
Между тем по свету скачет.
Нет как нет! Он горько плачет,
И кого ни спросит он,
Всем вопрос его мудрен;
Кто в глаза ему смеется,
Кто скорее отвернется;
К красну солнцу наконец
Обратился молодец.
«Свет наш солнышко! ты ходишь
Круглый год по небу, сводишь
Зиму с теплою весной,
Всех нас видишь под собой.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видало ль где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ей». — «Свет ты мой, —
Красно солнце отвечало, —
Я царевны не видало.
Знать, ее в живых уж нет.
Разве месяц, мой сосед,
Где-нибудь ее да встретил
Или след ее заметил».
Темной ночки Елисей
Дождался в тоске своей.
Только месяц показался,
Он за ним с мольбой погнался.
«Месяц, месяц, мой дружок,
Позолоченный рожок!
Ты встаешь во тьме глубокой,
Круглолицый, светлоокий,
И, обычай твой любя,
Звезды смотрят на тебя.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ей». — «Братец мой, —
Отвечает месяц ясный, —
Не видал я девы красной.
На стороже я стою
Только в очередь мою.
Без меня царевна видно
Пробежала — «Как обидно!» —
Королевич отвечал.
Ясный месяц продолжал:
«Погоди; об ней, быть может,
Ветер знает. Он поможет.
Ты к нему теперь ступай,
Не печалься же, прощай».
Елисей, не унывая,
К ветру кинулся, взывая:
«Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе.
Не боишься никого,
Кроме бога одного.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ее». — «Постой, —
Отвечает ветер буйный, —
Там за речкой тихоструйной
Есть высокая гора,
В ней глубокая нора;
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный
На цепях между столбов.
Не видать ничьих следов
Вкруг того пустого места,
В том гробу твоя невеста».
Ветер дале побежал.
Королевич зарыдал
И пошел к пустому месту
На прекрасную невесту
Посмотреть еще хоть раз.
Вот идет; и поднялась
Перед ним гора крутая;
Вкруг нее страна пустая;
Под горою темный вход.
Он туда скорей идет.
Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
И о гроб невесты милой
Он ударился всей силой.
Гроб разбился. Дева вдруг
Ожила. Глядит вокруг
Изумленными глазами,
И, качаясь над цепями,
Привздохнув, произнесла:
«Как же долго я спала!»
И встает она из гроба…
Ах!.. и зарыдали оба.
В руки он ее берет
И на свет из тьмы несет,
И, беседуя приятно,
В путь пускаются обратно,
И трубит уже молва:
Дочка царская жива!
Дома в ту пору без дела
Злая мачеха сидела
Перед зеркальцем своим
И беседовала с ним,
Говоря: «Я ль всех милее,
Всех румяней и белее?»
И услышала в ответ:
«Ты прекрасна, слова нет,
Но царевна всё ж милее,
Всё румяней и белее».
Злая мачеха, вскочив,
Об пол зеркальце разбив,
В двери прямо побежала
И царевну повстречала.
Тут ее тоска взяла,
И царица умерла.
Лишь ее похоронили,
Свадьбу тотчас учинили,
И с невестою своей
Обвенчался Елисей;
И никто с начала мира
Не видал такого пира;
Я там был, мед, пиво пил,
Да усы лишь обмочил.

1833

Сказка о попе и о работнике его Балде (А. Пушкин)

Жил-был поп,
Толоконный лоб.
Пошел поп по базару
Посмотреть кой-какого товару.
Навстречу ему Балда
Идет, сам не зная куда.
«Что, батька, так рано поднялся?
Чего ты взыскался?»
Поп ему в ответ: «Нужен мне работник:
Повар, конюх и плотник.
А где найти мне такого
Служителя не слишком дорогого?»
Балда говорит: «Буду служить тебе славно,
Усердно и очень исправно,
В год за три щелка тебе по лбу,
Есть же мне давай вареную полбу».
Призадумался поп,
Стал себе почесывать лоб.
Щелк щелку ведь розь.
Да понадеялся он на русский авось.
Поп говорит Балде: «Ладно.
Не будет нам обоим накладно.
Поживи-ка на моем подворье,
Окажи свое усердие и проворье».
Живет Балда в поповом доме,
Спит себе на соломе,
Ест за четверых,
Работает за семерых;
До светла все у него пляшет.
Лошадь запряжет, полосу вспашет,
Печь затопит, все заготовит, закупит,
Яичко испечет да сам и облупит.
Попадья Балдой не нахвалится,
Поповна о Балде лишь и печалится,
Попёнок зовет его тятей:
Кашу заварит, нянчится с дитятей.
Только поп один Балду не любит,
Никогда его не приголубит.
О расплате думает частенько:
Время идет, и срок уж близенько.
Поп ни ест, ни пьет, ночи не спит:
Лоб у него заране трещит.
Вот он попадье признается:
«Так и так: что делать остается?»
Ум у бабы догадлив,
На всякие хитрости повадлив.
Попадья говорит: «Знаю средство,
Как удалить от нас такое бедство:
Закажи Балде службу, чтоб стало ему невмочь;
А требуй, чтоб он ее исполнил точь-в-точь.
Тем ты и лоб от расправы избавишь
И Балду-то без расплаты отправишь».
Стало на сердце попа веселее,
Начал он глядеть на Балду посмелее.
Вот он кричит: «Поди-ка сюда,
Верный мой работник Балда.
Слушай: платить обязались черти
Мне оброк но самой моей смерти;
Лучшего б не надобно дохода,
Да есть на них недоимки за три года.
Как наешься ты своей полбы,
Собери-ка с чертей оброк мне полный».
Балда, с попом понапрасну не споря,
Пошел, сел у берега моря;
Там он стал веревку крутить
Да конец ее в море мочить.
Вот из моря вылез старый Бес:
«Зачем ты. Балда, к нам залез?»
— «Да вот веревкой хочу море морщить
Да вас, проклятое племя, корчить».
Беса старого взяла тут унылость.
«Скажи, за что такая немилость?»
— «Как за что? Вы не плотите оброка,
Не помните положенного срока;
Вот ужо будет нам потеха,
Вам, собакам, великая помеха».
— «Балдушка, погоди ты морщить море.
Оброк сполна ты получишь вскоре.
Погоди, вышлю к тебе внука».
Балда мыслит: «Этого провести не штука!»
Вынырнул подосланный бесёнок,
Замяукал он, как голодный котёнок:
«Здравствуй, Балда-мужичок;
Какой тебе надобен оброк?
Об оброке век мы не слыхали,
Не было чертям такой печали.
Ну так и быть — возьми, да с уговору,
С общего нашего приговору —
Чтобы впредь не было никому горя:
Кто скорее из нас обежит около моря,
Тот и бери себе полный оброк,
Между тем там приготовят мешок».
Засмеялся Балда лукаво:
«Что ты это выдумал, право?
Где тебе тягаться со мною,
Со мною, с самим Балдою?
Экого послали супостата!
Подожди-ка моего меньшего брата».
Пошел Балда в ближний лесок,
Поймал двух зайков да в мешок.
К морю опять он приходит,
У моря бесёнка находит.
Держит Балда за уши одного зайку:
«Попляши-тка ты под нашу балалайку;
Ты, бесёнок, еще молодёнек,
Со мною тягаться слабёнек;
Это было б лишь времени трата.
Обгони-ка сперва моего брата.
Раз, два, три! догоняй-ка».
Пустились бесёнок и зайка:
Бесенок по берегу морскому,
А зайка в лесок до дому.
Вот, море кругом обежавши,
Высунув язык, мордку поднявши,
Прибежал бесёнок задыхаясь,
Весь мокрёшенек, лапкой утираясь,
Мысля: дело с Балдою сладит.
Глядь — а Балда братца гладит,
Приговаривая: «Братец мой любимый,
Устал, бедняжка! отдохни, родимый».
Бесёнок оторопел,
Хвостик поджал, совсем присмирел,
На братца поглядывает боком.
«Погоди, — говорит, — схожу за оброком».
Пошел к деду, говорит: «Беда!
Обогнал меня меньшой Балда!»
Старый Бес стал тут думать думу.
А Балда наделал такого шуму,
Что все море смутилось
И волнами так и расходилось.
Вылез бесёнок: «Полно, мужичок,
Вышлем тебе весь оброк —
Только слушай. Видишь ты палку эту?
Выбери себе любимую мету.
Кто далее палку бросит,
Тот пускай и оброк уносит.
Что ж? боишься вывихнуть ручки?
Чего ты ждешь?» — «Да жду вон этой тучки:
Зашвырну туда твою палку,
Да и начну с вами, чертями, свалку».
Испугался бесёнок да к деду,
Рассказывать про Балдову победу,
А Балда над морем опять шумит
Да чертям верёвкой грозит.
Вылез опять бесёнок: «Что ты хлопочешь?
Будет тебе оброк, коли захочешь…»
— «Нет, — говорит Балда, —
Теперь моя череда,
Условия сам назначу,
Задам тебе, вражёнок, задачу.
Посмотрим, какова у тебе сила.
Видишь: там сивая кобыла?
Кобылу подыми-тка ты,
Да неси ее полверсты;
Снесешь кобылу, оброк уж твой;
Не снесешь кобылы, ан будет он мой».
Бедненький бес
Под кобылу подлез,
Понатужился,
Понапружился,
Приподнял кобылу, два шага шагнул.
На третьем упал, ножки протянул.
А Балда ему: «Глупый ты бес,
Куда ж ты за нами полез?
И руками-то снести не смог,
А я, смотри, снесу промеж ног».
Сел Балда на кобылку верхом
Да версту проскакал, так что пыль столбом.
Испугался бесёнок и к деду
Пошел рассказывать про такую победу.
Черти стали в кружок,
Делать нечего — собрали полный оброк
Да на Балду взвалили мешок.
Идет Балда, покрякивает,
А поп, завидя Балду, вскакивает,
За попадью прячется,
Со страху корячится.
Балда его тут отыскал,
Отдал оброк, платы требовать стал.
Бедный поп
Подставил лоб:
С первого щелка
Прыгнул поп до потолка;
Со второго щелка
Лишился поп языка,
А с третьего щелка
Вышибло ум у старика.
А Балда приговаривал с укоризной:
«Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной».

1830

Сказка о рыбаке и рыбке (А. Пушкин)

Жил старик со своею старухой
У самого синего моря;
Они жили в ветхой землянке
Ровно тридцать лет и три года.
Старик ловил неводом рыбу,
Старуха пряла свою пряжу.
Раз он в море закинул невод, —
Пришел невод с одною тиной.
Он в другой раз закинул невод,
Пришел невод с травой морскою.
В третий раз закинул он невод, —
Пришел невод с одною рыбкой,
С непростою рыбкой, — золотою.
Как взмолится золотая рыбка!
Голосом молвит человечьим:
«Отпусти ты, старче, меня в море,
Дорогой за себя дам откуп:
Откуплюсь чем только пожелаешь».
Удивился старик, испугался:
Он рыбачил тридцать лет и три года
И не слыхивал, чтоб рыба говорила.
Отпустил он рыбку золотую
И сказал ей ласковое слово:
«Бог с тобою, золотая рыбка!
Твоего мне откупа не надо;
Ступай себе в синее море,
Гуляй там себе на просторе».

Воротился старик ко старухе,
Рассказал ей великое чудо:
«Я сегодня поймал было рыбку,
Золотую рыбку, не простую;
По-нашему говорила рыбка,
Домой в море синее просилась,
Дорогою ценою откупалась:
Откупалась чем только пожелаю.
Не посмел я взять с нее выкуп;
Так пустил ее в синее море».
Старика старуха забранила:
«Дурачина ты, простофиля!
Не умел ты взять выкупа с рыбки!
Хоть бы взял ты с нее корыто,
Наше-то совсем раскололось».

Вот пошел он к синему морю;
Видит, — море слегка разыгралось.
Стал он кликать золотую рыбку,
Приплыла к нему рыбка и спросила:
«Чего тебе надобно, старче?»
Ей с поклоном старик отвечает:
«Смилуйся, государыня рыбка,
Разбранила меня моя старуха,
Не дает старику мне покою:
Надобно ей новое корыто;
Наше-то совсем раскололось».
Отвечает золотая рыбка:
«Не печалься, ступай себе с богом,
Будет вам новое корыто».

Воротился старик ко старухе,
У старухи новое корыто.
Еще пуще старуха бранится:
«Дурачина ты, простофиля!
Выпросил, дурачина, корыто!
В корыте много ль корысти?
Воротись, дурачина, ты к рыбке;
Поклонись ей, выпроси уж избу».

Вот пошел он к синему морю,
(Помутилося синее море.)
Стал он кликать золотую рыбку,
Приплыла к нему рыбка, спросила:
«Чего тебе надобно, старче?»
Ей старик с поклоном отвечает:
«Смилуйся, государыня рыбка!
Еще пуще старуха бранится,
Не дает старику мне покою:
Избу просит сварливая баба».
Отвечает золотая рыбка:
«Не печалься, ступай себе с богом,
Так и быть: изба вам уж будет».
Пошел он ко своей землянке,
А землянки нет уж и следа;
Перед ним изба со светелкой,
С кирпичною, беленою трубою,
С дубовыми, тесовыми вороты.
Старуха сидит под окошком,
На чем свет стоит мужа ругает.
«Дурачина ты, прямой простофиля!
Выпросил, простофиля, избу!
Воротись, поклонися рыбке:
Не хочу быть черной крестьянкой,
Хочу быть столбовою дворянкой».

Пошел старик к синему морю;
(Не спокойно синее море.)
Стал он кликать золотую рыбку.
Приплыла к нему рыбка, спросила:
«Чего тебе надобно, старче?»
Ей с поклоном старик отвечает:
«Смилуйся, государыня рыбка!
Пуще прежнего старуха вздурилась,
Не дает старику мне покою:
Уж не хочет быть она крестьянкой,
Хочет быть столбовою дворянкой».
Отвечает золотая рыбка:
«Не печалься, ступай себе с богом».

Воротился старик ко старухе.
Что ж он видит? Высокий терем.
На крыльце стоит его старуха
В дорогой собольей душегрейке,
Парчовая на маковке кичка,
Жемчуги огрузили шею,
На руках золотые перстни,
На ногах красные сапожки.
Перед нею усердные слуги;
Она бьет их, за чупрун таскает.
Говорит старик своей старухе:
«Здравствуй, барыня сударыня дворянка!
Чай, теперь твоя душенька довольна».
На него прикрикнула старуха,
На конюшне служить его послала.

Вот неделя, другая проходит,
Еще пуще старуха вздурилась:
Опять к рыбке старика посылает.
«Воротись, поклонися рыбке:
Не хочу быть столбовою дворянкой,
А хочу быть вольною царицей».
Испугался старик, взмолился:
«Что ты, баба, белены объелась?
Ни ступить, ни молвить не умеешь,
Насмешишь ты целое царство».
Осердилася пуще старуха,
По щеке ударила мужа.
«Как ты смеешь, мужик, спорить со мною,
Со мною, дворянкой столбовою? —
Ступай к морю, говорят тебе честью,
Не пойдешь, поведут поневоле».

Старичок отправился к морю,
(Почернело синее море.)
Стал он кликать золотую рыбку.
Приплыла к нему рыбка, спросила:
«Чего тебе надобно, старче?»
Ей с поклоном старик отвечает:
«Смилуйся, государыня рыбка!
Опять моя старуха бунтует:
Уж не хочет быть она дворянкой,
Хочет быть вольною царицей».
Отвечает золотая рыбка:
«Не печалься, ступай себе с богом!
Добро! будет старуха царицей!»

Старичок к старухе воротился.
Что ж? пред ним царские палаты.
В палатах видит свою старуху,
За столом сидит она царицей,
Служат ей бояре да дворяне,
Наливают ей заморские вины;
Заедает она пряником печатным;
Вкруг ее стоит грозная стража,
На плечах топорики держат.
Как увидел старик, — испугался!
В ноги он старухе поклонился,
Молвил: «Здравствуй, грозная царица!
Ну, теперь твоя душенька довольна».
На него старуха не взглянула,
Лишь с очей прогнать его велела.
Подбежали бояре и дворяне,
Старика взашеи затолкали.
А в дверях-то стража подбежала,
Топорами чуть не изрубила.
А народ-то над ним насмеялся:
«Поделом тебе, старый невежа!
Впредь тебе, невежа, наука:
Не садися не в свои сани!»

Вот неделя, другая проходит,
Еще пуще старуха вздурилась:
Царедворцев за мужем посылает,
Отыскали старика, привели к ней.
Говорит старику старуха:
«Воротись, поклонися рыбке.
Не хочу быть вольною царицей,
Хочу быть владычицей морскою,
Чтобы жить мне в Окияне-море,
Чтоб служила мне рыбка золотая
И была б у меня на посылках».

Старик не осмелился перечить,
Не дерзнул поперек слова молвить.
Вот идет он к синему морю,
Видит, на море черная буря:
Так и вздулись сердитые волны,
Так и ходят, так воем и воют.
Стал он кликать золотую рыбку.
Приплыла к нему рыбка, спросила:
«Чего тебе надобно, старче?»
Ей старик с поклоном отвечает:
«Смилуйся, государыня рыбка!
Что мне делать с проклятою бабой?
Уж не хочет быть она царицей,
Хочет быть владычицей морскою;
Чтобы жить ей в Окияне-море,
Чтобы ты сама ей служила
И была бы у ней на посылках».
Ничего не сказала рыбка,
Лишь хвостом по воде плеснула
И ушла в глубокое море.
Долго у моря ждал он ответа,
Не дождался, к старухе воротился —
Глядь: опять перед ним землянка;
На пороге сидит его старуха,
А пред нею разбитое корыто.

14 октября 1833

Сказка о том, как соловей медведя петь учил (Е. Глызь)

Жил старый гном в лесу когда-то,
Любил он сказки сочинять,
Про всех зверей, про птиц крылатых,
Чтоб их ребятам рассказать.
Лишь в небе звёзды загорались,
И затихало все кругом,
Лишь с небом солнышко прощалось,
Спешил к ребятам мудрый гном.
Его подслушала однажды,
Когда малышкой я была,
Весёлой, мудрой и не страшной
Та сказка чудная была.

У старой ели, при дороге
Жил-был медведь в своей берлоге.
Любил он мёд душистый кушать,
И пенье птиц тихонько слушать.
— Вот если б мне так дивно петь, —
Мечтал бедняга наш медведь.-
Мне б птичью трель, а я реву,
Ну, в чем тут дело?! Не пойму!
Ревёт он день, ревёт другой,
Забыли звери про покой.
И вот однажды соловья
Решили взять в учителя.
То не учение, а мука,
Медведю тяжела наука,
Напрасен соловья был труд.
Ревёт наш мишка-баламут.
— Видать, медведь, ты петь не сможешь.
И чем тут горю ты поможешь?
Найди занятие другое,
А лес оставь-ка ты в покое.
Погоревал медведь немного,
И спать ушёл в свою берлогу,
Ведь от ученья так устал,
Что зиму целую проспал.
С тех давних пор медведь зимой
В берлоге спит своей большой.
А по весне, когда проснётся,
По лесу птичья трель несётся.
С тех пор наш мишка не поёт,
Теперь он больше любит мёд,
Лишь иногда, назло ученью,
Он громким голосом ревёт.

Сказка о царе Салтане (А. Пушкин)

Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком.
«Кабы я была царица, —
Говорит одна девица, —
То на весь крещеный мир
Приготовила б я пир».
«Кабы я была царица, —
Говорит ее сестрица, —
То на весь бы мир одна
Наткала я полотна».
«Кабы я была царица, —
Третья молвила сестрица, —
Я б для батюшки-царя
Родила богатыря».

Только вымолвить успела,
Дверь тихонько заскрыпела,
И в светлицу входит царь,
Стороны той государь.
Во всё время разговора
Он стоял позадь забора;
Речь последней по всему
Полюбилася ему.
«Здравствуй, красная девица, —
Говорит он, — будь царица
И роди богатыря
Мне к исходу сентября.
Вы ж, голубушки-сестрицы,
Выбирайтесь из светлицы,
Поезжайте вслед за мной,
Вслед за мной и за сестрой:
Будь одна из вас ткачиха,
А другая повариха».

В сени вышел царь-отец.
Все пустились во дворец.
Царь недолго собирался:
В тот же вечер обвенчался.
Царь Салтан за пир честной
Сел с царицей молодой;
А потом честные гости
На кровать слоновой кости
Положили молодых
И оставили одних.
В кухне злится повариха,
Плачет у станка ткачиха,
И завидуют оне
Государевой жене.
А царица молодая,
Дела вдаль не отлагая,
С первой ночи понесла.

В те поры война была.
Царь Салтан, с женой простяся,
На добра-коня садяся,
Ей наказывал себя
Поберечь, его любя.
Между тем, как он далёко
Бьется долго и жестоко,
Наступает срок родин;
Сына бог им дал в аршин,
И царица над ребенком
Как орлица над орленком;
Шлет с письмом она гонца,
Чтоб обрадовать отца.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Извести ее хотят,
Перенять гонца велят;
Сами шлют гонца другого
Вот с чем от слова до слова:
«Родила царица в ночь
Не то сына, не то дочь;
Не мышонка, не лягушку,
А неведому зверюшку».

Как услышал царь-отец,
Что донес ему гонец,
В гневе начал он чудесить
И гонца хотел повесить;
Но, смягчившись на сей раз,
Дал гонцу такой приказ:
«Ждать царева возвращенья
Для законного решенья».

Едет с грамотой гонец,
И приехал наконец.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Обобрать его велят;
Допьяна гонца поят
И в суму его пустую
Суют грамоту другую —
И привез гонец хмельной
В тот же день приказ такой:
«Царь велит своим боярам,
Времени не тратя даром,
И царицу и приплод
Тайно бросить в бездну вод».
Делать нечего: бояре,
Потужив о государе
И царице молодой,
В спальню к ней пришли толпой.
Объявили царску волю —
Ей и сыну злую долю,
Прочитали вслух указ,
И царицу в тот же час
В бочку с сыном посадили,
Засмолили, покатили
И пустили в Окиян —
Так велел-де царь Салтан.

В синем небе звезды блещут,
В синем море волны хлещут;
Туча по небу идет,
Бочка по морю плывет.
Словно горькая вдовица,
Плачет, бьется в ней царица;
И растет ребенок там
Не по дням, а по часам.
День прошел, царица вопит…
А дитя волну торопит:
«Ты, волна моя, волна!
Ты гульлива и вольна;
Плещешь ты, куда захочешь,
Ты морские камни точишь,
Топишь берег ты земли,
Подымаешь корабли —
Не губи ты нашу душу:
Выплесни ты нас на сушу!»
И послушалась волна:
Тут же на берег она
Бочку вынесла легонько
И отхлынула тихонько.
Мать с младенцем спасена;
Землю чувствует она.
Но из бочки кто их вынет?
Бог неужто их покинет?
Сын на ножки поднялся,
В дно головкой уперся,
Понатужился немножко:
«Как бы здесь на двор окошко
Нам проделать?» — молвил он,
Вышиб дно и вышел вон.

Мать и сын теперь на воле;
Видят холм в широком поле,
Море синее кругом,
Дуб зеленый над холмом.
Сын подумал: добрый ужин
Был бы нам, однако, нужен.
Ломит он у дуба сук
И в тугой сгибает лук,
Со креста снурок шелковый
Натянул на лук дубовый,
Тонку тросточку сломил,
Стрелкой легкой завострил
И пошел на край долины
У моря искать дичины.

К морю лишь подходит он,
Вот и слышит будто стон…
Видно на море не тихо;
Смотрит — видит дело лихо:
Бьется лебедь средь зыбей,
Коршун носится над ней;
Та бедняжка так и плещет,
Воду вкруг мутит и хлещет…
Тот уж когти распустил,
Клёв кровавый навострил…
Но как раз стрела запела,
В шею коршуна задела —
Коршун в море кровь пролил,
Лук царевич опустил;
Смотрит: коршун в море тонет
И не птичьим криком стонет,
Лебедь около плывет,
Злого коршуна клюет,
Гибель близкую торопит,
Бьет крылом и в море топит —
И царевичу потом
Молвит русским языком:
«Ты, царевич, мой спаситель,
Мой могучий избавитель,
Не тужи, что за меня
Есть не будешь ты три дня,
Что стрела пропала в море;
Это горе — всё не горе.
Отплачу тебе добром,
Сослужу тебе потом:
Ты не лебедь ведь избавил,
Девицу в живых оставил;
Ты не коршуна убил,
Чародея подстрелил.
Ввек тебя я не забуду:
Ты найдешь меня повсюду,
А теперь ты воротись,
Не горюй и спать ложись».

Улетела лебедь-птица,
А царевич и царица,
Целый день проведши так,
Лечь решились на тощак.
Вот открыл царевич очи;
Отрясая грезы ночи
И дивясь, перед собой
Видит город он большой,
Стены с частыми зубцами,
И за белыми стенами
Блещут маковки церквей
И святых монастырей.
Он скорей царицу будит;
Та как ахнет!.. «То ли будет? —
Говорит он, — вижу я:
Лебедь тешится моя».
Мать и сын идут ко граду.
Лишь ступили за ограду,
Оглушительный трезвон
Поднялся со всех сторон:
К ним народ навстречу валит,
Хор церковный бога хвалит;
В колымагах золотых
Пышный двор встречает их;
Все их громко величают
И царевича венчают
Княжей шапкой, и главой
Возглашают над собой;
И среди своей столицы,
С разрешения царицы,
В тот же день стал княжить он
И нарекся: князь Гвидон.

Ветер на море гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах.
Корабельщики дивятся,
На кораблике толпятся,
На знакомом острову
Чудо видят наяву:
Город новый златоглавый,
Пристань с крепкою заставой;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости;
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их он кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали соболями,
Чернобурыми лисами;
А теперь нам вышел срок,
Едем прямо на восток,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана…»
Князь им вымолвил тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану;
От меня ему поклон».
Гости в путь, а князь Гвидон
С берега душой печальной
Провожает бег их дальный;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —
Говорит она ему.
Князь печально отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает,
Одолела молодца:
Видеть я б хотел отца».
Лебедь князю: «Вот в чем горе!
Ну, послушай: хочешь в море
Полететь за кораблем?
Будь же, князь, ты комаром».
И крылами замахала,
Воду с шумом расплескала
И обрызгала его
С головы до ног всего.
Тут он в точку уменьшился,
Комаром оборотился,
Полетел и запищал,
Судно на море догнал,
Потихоньку опустился
На корабль — и в щель забился.

Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
К царству славного Салтана,
И желанная страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости;
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит: весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце
С грустной думой на лице;
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят
И в глаза ему глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо?
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо,
В свете ж вот какое чудо:
В море остров был крутой,
Не привальный, не жилой;
Он лежал пустой равниной;
Рос на нем дубок единый;
А теперь стоит на нем
Новый город со дворцом,
С златоглавыми церквами,
С теремами и садами,
А сидит в нем князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду;
Молвит он: «Коль жив я буду,
Чудный остров навещу,
У Гвидона погощу».
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят его пустить
Чудный остров навестить.
«Уж диковинка, ну право, —
Подмигнув другим лукаво,
Повариха говорит, —
Город у моря стоит!
Знайте, вот что не безделка:
Ель в лесу, под елью белка,
Белка песенки поет
И орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Вот что чудом-то зовут».
Чуду царь Салтан дивится,
А комар-то злится, злится —
И впился комар как раз
Тетке прямо в правый глаз.
Повариха побледнела,
Обмерла и окривела.
Слуги, сватья и сестра
С криком ловят комара.
«Распроклятая ты мошка!
Мы тебя!..» А он в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море полетел.

Снова князь у моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ж ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает;
Чудо чудное завесть
Мне б хотелось. Где-то есть
Ель в лесу, под елью белка;
Диво, право, не безделка —
Белка песенки поет,
Да орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Но, быть может, люди врут».
Князю лебедь отвечает:
«Свет о белке правду бает;
Это чудо знаю я;
Полно, князь, душа моя,
Не печалься; рада службу
Оказать тебе я в дружбу».
С ободренною душой
Князь пошел себе домой;
Лишь ступил на двор широкий —
Что ж? под елкою высокой,
Видит, белочка при всех
Золотой грызет орех,
Изумрудец вынимает,
А скорлупку собирает,
Кучки равные кладет
И с присвисточкой поет
При честном при всем народе:
Во саду ли, в огороде.
Изумился князь Гвидон.
«Ну, спасибо, — молвил он, —
Ай да лебедь — дай ей боже,
Что и мне, веселье то же».
Князь для белочки потом
Выстроил хрустальный дом,
Караул к нему приставил
И притом дьяка заставил
Строгий счет орехам весть.
Князю прибыль, белке честь.

Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На поднятых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого:
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости;
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы конями,
Всё донскими жеребцами,
А теперь нам вышел срок —
И лежит нам путь далек:
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана…»
Говорит им князь тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану;
Да скажите: князь Гвидон
Шлет царю-де свой поклон».

Гости князю поклонились,
Вышли вон и в путь пустились.
К морю князь — а лебедь там
Уж гуляет по волнам.
Молит князь: душа-де просит,
Так и тянет и уносит…
Вот опять она его
Вмиг обрызгала всего:
В муху князь оборотился,
Полетел и опустился
Между моря и небес
На корабль — и в щель залез.

Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана —
И желанная страна
Вот уж издали видна;
Вот на берег вышли гости;
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит: весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце,
С грустной думой на лице.
А ткачиха с Бабарихой
Да с кривою поварихой
Около царя сидят,
Злыми жабами глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо,
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо;
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит
С златоглавыми церквами,
С теремами да садами;
Ель растет перед дворцом,
А под ней хрустальный дом;
Белка там живет ручная,
Да затейница какая!
Белка песенки поет,
Да орешки всё грызет,
А орешки не простые,
Всё скорлупки золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Слуги белку стерегут,
Служат ей прислугой разной —
И приставлен дьяк приказный
Строгий счет орехам весть;
Отдает ей войско честь;
Из скорлупок льют монету,
Да пускают в ход по свету;
Девки сыплют изумруд
В кладовые, да под спуд;
Все в том острове богаты,
Изоб нет, везде палаты;
А сидит в нем князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду.
«Если только жив я буду,
Чудный остров навещу,
У Гвидона погощу».
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят его пустить
Чудный остров навестить.
Усмехнувшись исподтиха,
Говорит царю ткачиха:
«Что тут дивного? ну, вот!
Белка камушки грызет,
Мечет золото и в груды
Загребает изумруды;
Этим нас не удивишь,
Правду ль, нет ли говоришь.
В свете есть иное диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Разольется в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Это диво, так уж диво,
Можно молвить справедливо!»
Гости умные молчат,
Спорить с нею не хотят.
Диву царь Салтан дивится,
А Гвидон-то злится, злится…
Зажужжал он и как раз
Тетке сел на левый глаз,
И ткачиха побледнела:
«Ай!» и тут же окривела;
Все кричат: «Лови, лови,
Да дави ее, дави…
Вот ужо! постой немножко,
Погоди…» А князь в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море прилетел.

Князь у синя моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает —
Диво б дивное хотел
Перенесть я в мой удел».
«А какое ж это диво?»
— Где-то вздуется бурливо
Окиян, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в шумном беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Князю лебедь отвечает:
«Вот что, князь, тебя смущает?
Не тужи, душа моя,
Это чудо знаю я.
Эти витязи морские
Мне ведь братья все родные.
Не печалься же, ступай,
В гости братцев поджидай».

Князь пошел, забывши горе,
Сел на башню, и на море
Стал глядеть он; море вдруг
Всколыхалося вокруг,
Расплескалось в шумном беге
И оставило на бреге
Тридцать три богатыря;
В чешуе, как жар горя,
Идут витязи четами,
И, блистая сединами,
Дядька впереди идет
И ко граду их ведет.
С башни князь Гвидон сбегает,
Дорогих гостей встречает;
Второпях народ бежит;
Дядька князю говорит:
«Лебедь нас к тебе послала
И наказом наказала
Славный город твой хранить
И дозором обходить.
Мы отныне ежеденно
Вместе будем непременно
У высоких стен твоих
Выходить из вод морских,
Так увидимся мы вскоре,
А теперь пора нам в море;
Тяжек воздух нам земли».
Все потом домой ушли.

Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На поднятых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости.
Князь Гвидон зовет их в гости,
Их и кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете?
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
Торговали мы булатом,
Чистым серебром и златом,
И теперь нам вышел срок;
А лежит нам путь далек,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана».
Говорит им князь тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану.
Да скажите ж: князь Гвидон
Шлет-де свой царю поклон».

Гости князю поклонились,
Вышли вон и в путь пустились.
К морю князь, а лебедь там
Уж гуляет по волнам.
Князь опять: душа-де просит…
Так и тянет и уносит…
И опять она его
Вмиг обрызгала всего.
Тут он очень уменьшился,
Шмелем князь оборотился,
Полетел и зажужжал;
Судно на море догнал,
Потихоньку опустился
На корму — и в щель забился.

Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана,
И желанная страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости.
Царь Салтан зовет их в гости,
И за ними во дворец
Полетел наш удалец.
Видит, весь сияя в злате,
Царь Салтан сидит в палате
На престоле и в венце,
С грустной думой на лице.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят —
Четырьмя все три глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем иль худо?
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо;
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит,
Каждый день идет там диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в скором беге —
И останутся на бреге
Тридцать три богатыря,
В чешуе златой горя,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор;
Старый дядька Черномор
С ними из моря выходит
И попарно их выводит,
Чтобы остров тот хранить
И дозором обходить —
И той стражи нет надежней,
Ни храбрее, ни прилежней.
А сидит там князь Гвидон;
Он прислал тебе поклон».
Царь Салтан дивится чуду.
«Коли жив я только буду,
Чудный остров навещу
И у князя погощу».
Повариха и ткачиха
Ни гугу — но Бабариха
Усмехнувшись говорит:
«Кто нас этим удивит?
Люди из моря выходят
И себе дозором бродят!
Правду ль бают, или лгут,
Дива я не вижу тут.
В свете есть такие ль дива?
Вот идет молва правдива:
За морем царевна есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает,
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выплывает, будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.
Молвить можно справедливо,
Это диво, так уж диво».
Гости умные молчат:
Спорить с бабой не хотят.
Чуду царь Салтан дивится —
А царевич хоть и злится,
Но жалеет он очей
Старой бабушки своей:
Он над ней жужжит, кружится —
Прямо на нос к ней садится,
Нос ужалил богатырь:
На носу вскочил волдырь.
И опять пошла тревога:
«Помогите, ради бога!
Караул! лови, лови,
Да дави его, дави…
Вот ужо! пожди немножко,
Погоди!..» А шмель в окошко,
Да спокойно в свой удел
Через море полетел.

Князь у синя моря ходит,
С синя моря глаз не сводит;
Глядь — поверх текучих вод
Лебедь белая плывет.
«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!
Что ж ты тих, как день ненастный?
Опечалился чему?» —
Говорит она ему.
Князь Гвидон ей отвечает:
«Грусть-тоска меня съедает:
Люди женятся; гляжу,
Неженат лишь я хожу».
— А кого же на примете
Ты имеешь? — «Да на свете,
Говорят, царевна есть,
Что не можно глаз отвесть.
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает —
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
А сама-то величава,
Выступает, будто пава;
Сладку речь-то говорит,
Будто реченька журчит.
Только, полно, правда ль это?»
Князь со страхом ждет ответа.
Лебедь белая молчит
И, подумав, говорит:
«Да! такая есть девица.
Но жена не рукавица:
С белой ручки не стряхнешь,
Да за пояс не заткнешь.
Услужу тебе советом —
Слушай: обо всем об этом
Пораздумай ты путем,
Не раскаяться б потом».
Князь пред нею стал божиться,
Что пора ему жениться,
Что об этом обо всем
Передумал он путем;
Что готов душою страстной
За царевною прекрасной
Он пешком идти отсель
Хоть за тридевять земель.
Лебедь тут, вздохнув глубоко,
Молвила: «Зачем далёко?
Знай, близка судьба твоя,
Ведь царевна эта — я».
Тут она, взмахнув крылами,
Полетела над волнами
И на берег с высоты
Опустилася в кусты,
Встрепенулась, отряхнулась
И царевной обернулась:
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит;
А сама-то величава,
Выступает, будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.
Князь царевну обнимает,
К белой груди прижимает
И ведет ее скорей
К милой матушки своей.
Князь ей в ноги, умоляя:
«Государыня-родная!
Выбрал я жену себе,
Дочь послушную тебе,
Просим оба разрешенья,
Твоего благословенья:
Ты детей благослови
Жить в совете и любви».
Над главою их покорной
Мать с иконой чудотворной
Слезы льет и говорит:
«Бог вас, дети, наградит».
Князь не долго собирался,
На царевне обвенчался;
Стали жить да поживать,
Да приплода поджидать.

Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах
Мимо острова крутого,
Мимо города большого;
Пушки с пристани палят,
Кораблю пристать велят.
Пристают к заставе гости.
Князь Гвидон зовет их в гости,
Он их кормит и поит
И ответ держать велит:
«Чем вы, гости, торг ведете
И куда теперь плывете?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет,
Торговали мы недаром
Неуказанным товаром;
А лежит нам путь далек:
Восвояси на восток,
Мимо острова Буяна,
В царство славного Салтана».
Князь им вымолвил тогда:
«Добрый путь вам, господа,
По морю по Окияну
К славному царю Салтану;
Да напомните ему,
Государю своему:
К нам он в гости обещался,
А доселе не собрался —
Шлю ему я свой поклон».
Гости в путь, а князь Гвидон
Дома на сей раз остался
И с женою не расстался.

Ветер весело шумит,
Судно весело бежит
Мимо острова Буяна
К царству славного Салтана,
И знакомая страна
Вот уж издали видна.
Вот на берег вышли гости.
Царь Салтан зовет их в гости.
Гости видят: во дворце
Царь сидит в своем венце,
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Около царя сидят,
Четырьмя все три глядят.
Царь Салтан гостей сажает
За свой стол и вопрошает:
«Ой вы, гости-господа,
Долго ль ездили? куда?
Ладно ль за морем, иль худо?
И какое в свете чудо?»
Корабельщики в ответ:
«Мы объехали весь свет;
За морем житье не худо,
В свете ж вот какое чудо:
Остров на море лежит,
Град на острове стоит,
С златоглавыми церквами,
С теремами и садами;
Ель растет перед дворцом,
А под ней хрустальный дом;
Белка в нем живет ручная,
Да чудесница какая!
Белка песенки поет
Да орешки всё грызет;
А орешки не простые,
Скорлупы-то золотые,
Ядра — чистый изумруд;
Белку холят, берегут.
Там еще другое диво:
Море вздуется бурливо,
Закипит, подымет вой,
Хлынет на берег пустой,
Расплеснется в скором беге,
И очутятся на бреге,
В чешуе, как жар горя,
Тридцать три богатыря,
Все красавцы удалые,
Великаны молодые,
Все равны, как на подбор —
С ними дядька Черномор.
И той стражи нет надежней,
Ни храбрее, ни прилежней.
А у князя женка есть,
Что не можно глаз отвесть:
Днем свет божий затмевает,
Ночью землю освещает;
Месяц под косой блестит,
А во лбу звезда горит.
Князь Гвидон тот город правит,
Всяк его усердно славит;
Он прислал тебе поклон,
Да тебе пеняет он:
К нам-де в гости обещался,
А доселе не собрался».

Тут уж царь не утерпел,
Снарядить он флот велел.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Не хотят царя пустить
Чудный остров навестить.
Но Салтан им не внимает
И как раз их унимает:
«Что я? царь или дитя? —
Говорит он не шутя: —
Нынче ж еду!» — Тут он топнул,
Вышел вон и дверью хлопнул.

Под окном Гвидон сидит,
Молча на море глядит:
Не шумит оно, не хлещет,
Лишь едва, едва трепещет,
И в лазоревой дали
Показались корабли:
По равнинам Окияна
Едет флот царя Салтана.
Князь Гвидон тогда вскочил,
Громогласно возопил:
«Матушка моя родная!
Ты, княгиня молодая!
Посмотрите вы туда:
Едет батюшка сюда».
Флот уж к острову подходит.
Князь Гвидон трубу наводит:
Царь на палубе стоит
И в трубу на них глядит;
С ним ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой;
Удивляются оне
Незнакомой стороне.
Разом пушки запалили;
В колокольнях зазвонили;
К морю сам идет Гвидон;
Там царя встречает он
С поварихой и ткачихой,
С сватьей бабой Бабарихой;
В город он повел царя,
Ничего не говоря.

Все теперь идут в палаты:
У ворот блистают латы,
И стоят в глазах царя
Тридцать три богатыря,
Все красавцы молодые,
Великаны удалые,
Все равны, как на подбор,
С ними дядька Черномор.
Царь ступил на двор широкой:
Там под елкою высокой
Белка песенку поет,
Золотой орех грызет,
Изумрудец вынимает
И в мешечек опускает;
И засеян двор большой
Золотою скорлупой.
Гости дале — торопливо
Смотрят — что ж? княгиня — диво:
Под косой луна блестит,
А во лбу звезда горит;
А сама-то величава,
Выступает, будто пава,
И свекровь свою ведет.
Царь глядит — и узнает…
В нем взыграло ретивое!
«Что я вижу? что такое?
Как!» — и дух в нем занялся…
Царь слезами залился,
Обнимает он царицу,
И сынка, и молодицу,
И садятся все за стол;
И веселый пир пошел.
А ткачиха с поварихой,
С сватьей бабой Бабарихой,
Разбежались по углам;
Их нашли насилу там.
Тут во всем они признались,
Повинились, разрыдались;
Царь для радости такой
Отпустил всех трех домой.
День прошел — царя Салтана
Уложили спать вполпьяна.
Я там был; мед, пиво пил —
И усы лишь обмочил.

1831

Сказка о Фоме и Ерёме (Е. Глызь)

Встретились однажды Фома и Ерема.
Стали они обниматься, друг перед другом выхваляться:
— Ты где прошлым летом был?
— Из деревни в лес дрова возил.
— А я ведром муку сеял, тесто месил,
А из реки домой решетом воду носил.
Говорит Ерема сердито:
— Как запряг я лошадь в корыто,
А потом поехал косить,
Чтоб корову зимою кормить.
А в телеге белье я стираю,
Песни пою, и беды не знаю.
Улыбнулся Фома лукаво:
— Эко ты сочиняешь, право!
Вот однажды зимой я из дома вышел:
Зеленеет трава, спеют дыни на крыше.
Через день уж гляжу: налетели метели,
Снег, мороз, и куда-то грачи улетели…
Ох, и славное выдалось лето!
Белым инеем ветви деревьев одеты,
Можно запросто так босиком ходить,
В речке купаться, да рыбу удить.
А Ерема глядит на Фому да вздыхает:
— Ох, Буренка, коровка моя, все хворает,
Раньше чаем меня сладким поила,
По сто литров старуха, бывало, доила.
Что с коровкою стало, не пойму я пока,
Вместо сладкого чаю дает молока.
— И в моем хозяйстве неладно, —
Отвечает Фома досадно, —
— Раньше свиньи неслись по утрам,
По десятку яиц собирал уж я сам.
Куры хрюкали, травку щипали,
По полдня все в болоте лениво лежали,
А теперь раскудахтались смело.
Не пойму я никак:в чем же дело?
Повздыхали Ерема с Фомою
Над нелепой такой кутерьмою,
Распрощались они, разошлись по домам,
И осталась от них небылица одна.
Вы, ребята, её поскорее прочтите,
И ошибки Фомы и Еремы найдите,
Разгадайте, что правда, что — нет,
Верю, верным ваш будет ответ.

Сказка о Хвалтое (Д. Тюнин)

Как то раз, давным-давно,
Там, где магии полно,
Где не вымерли драконы,
Колдуны и лепреконы,
Где дремучий старый лес
Полон сказок и чудес,
Там, где лето без конца,
В скромном доме кузнеца,
Удаленном от деревни,
Ближе к шахтам очень древним
Сцена грустная была:
Мама сына родила,
Но жестокая природа
Незадолго после родов
Мать красивой, молодой
Навсегда взяла с собой,
Оставляя кузнецу,
Сокрушенному вдовцу,
Что не мог от горя встать,
Их сынишку воспитать.

В тот момент в лесной глуши
Сон полуденной тиши
Через слезы с громким воем
Нарушали сразу двое.
Первый плакал оттого,
Что любимая его
Улетела в мир иной,
А малюсенький второй
Голосил, что хочет жить,
Призывая накормить,
И поэтому отец,
Оклемавшись наконец,
Смыл последнюю слезу,
Подоил скорей козу,
Кроху-сына накормил
И супругу схоронил.

Так на козьем молоке
В отдаленном уголке
Тот ремесленник простой
С добрым именем Архой
Стал сынишку поднимать,
Как заботливая мать,
С задушевной теплотой.
Имя дал ему Хвалтой.
Приучил мальца к труду,
Брал с собой ломать руду,
Научил его писать,
Книги разные читать,
Где в одной из этих книг
Как то юноша постиг,
Что в каньонах и лесах,
А ночами в небесах
Могут встретиться драконы.
Их давно не миллионы.
Их по пальцам можно счесть,
Но однако они есть.

Тем же вечером мальчишка,
Прочитавший дважды книжку
От начала до конца,
Стал упрашивать отца,
Прежде чем ложиться спать,
О драконах рассказать.

Сев на краешек кровати,
Говорил сынишке батя:
«Помню, в юности порой
Видел лично над горой
В звездном небе в темный час
Огоньки зеленых глаз
Тех загадочных драконов,
Вылетавших из каньонов
Крылья сильные размять
И на склонах пощипать
Сочных листьев и травы.
Было это… Но увы!
Ни в лесах и ни в каньонах
Не найти теперь драконов.
Ходят слухи меж людей:
Злобный Ворий-чародей
Так драконов невзлюбил,
Что бездушно истребил
Без остатка целый род…
Сам-то он еще живет.
Не предстал пока к ответу.
Ладно. Будет». и на этом
Завершил отец рассказ.

Время шло, и как-то раз
Наш подросток и Архой
За железною рудой
Через каменные норы
Забрались в немые горы
И при помощи кирки
Из рогожи рюкзаки
Под завязочку набили,
Пообедали, попили.
Отдохнуть отец прилег,
А скучавший паренек
Головешкой стал светить
И без проку находить
В куче ломанной руды
Камни бежевой слюды
С переменчивым узором.
Вот тогда случайным взором
В тусклом свете от углей
Он увидел меж камней
У стены того же грота
Неопознанное что-то.
Чуть побольше кулака,
Пальцам теплое слегка,
С каменистой оболочкой,
Красным цветом, с синей точкой,
Весом будто из свинца,
В форме птичьего яйца.

Необычный тот овал
Он за пазуху убрал,
А когда пришли домой
Парень в кузнице родной
Стал исследовать предмет.
Он поднес его на свет,
Стукнул пальцем пару раз,
Основательно потряс,
Прислонился левым ухом,
Поднапрягся тонким слухом,
Но напрасно! Ничего
Не звучало из него.

В продолжение процесса
Без потери интереса
Любопытный паренек
Стал кувалдой поперек
По предмету сильно бить
В ожидании разбить
Неподатливый овал.
Но как сильно ни махал,
Как не тужил он лицо —
Не далось ему яйцо!

Хоть Хвалтоша и устал,
Но он дальше продолжал
Изучать его упорно.
В самый жар большого горна
Положил овал клещами
Да кузнечными мехами
Стал он воздух нагнетать
И за камнем наблюдать.

То яичко поначалу
Ничего не предвещало.
Там лежало, не горело,
Чуть сильнее покраснело,
Ну а больше — ни следа!
Пригорюнился тогда,
Отступился наконец
Любопытный наш юнец.
Перестал шуметь мехами
И хотел тот странный камень
Он клещами подцепить
Да в колодце утопить,
Как с огня донесся вдруг
Непонятный уху звук.
Словно мышка забралась
И настойчиво скреблась
В толще красного яйца,
У которого с торца
С треском медленным, зловещим
Показалась сеть из трещин
И оттуда в тот же миг
Перед юношей возник,
Распустившись, как бутон,
Замечательный дракон!

Меньше птенчика орла,
Длинный хвост и два крыла,
Голова на тонкой шее,
Там два глазика блестели,
Лоб был узкий, без рогов,
Рот глубокий, без зубов,
Уха два, а лап четыре,
В животе он был пошире,
Ну а в целом внешне он
Симпатичный был дракон.
За родителя дракоша,
Принял нашего Хвалтошу
И к нему через огонь
Прыгнул прямо на ладонь,
Но нисколько не обжег.
Был родившийся дружок,
Всем законам вопреки,
Просто теплым для руки.

Ну а что же наш малец,
Новоявленный отец?!
Он конечно удивился,
Но потом засуетился.
Нужно было, не шутя,
Накормить сие дитя.
И поэтому Хвалтой,
Вариант нашел простой:
Пару мух, жуков, червей
(Что для пташкиных детей
Рацион известно вкусный)
Положил в листок капустный,
Будто завтрак на поднос,
И дракончику поднес.

Ну а тот червя и муху
Подозрительно понюхал,
Сильно фыркнул на жука,
Посдував еду с листка,
А затем с отменным хрустом
Прожевал он лист капусты,
К другу новому прильнул
И у ног его уснул.

Так и стали вместе жить
Не разлей вода дружить
Наш довольный паренек
И дракоша Огонек,
Заслуживший имя это
Из-за огненного цвета,
За рожденье из углей
И за то, что из ноздрей
Мог огонь произвести.

Долго юноша свести
Не решался кузнеца
И крылатого жильца,
Но дракон на овощах
Рос, как будто на дрожжах,
И в полгода был с кровать.
Вот поэтому скрывать
Его стало невозможно.
Парень папе осторожно
Новосела показал,
Что он может, рассказал
И Архой, пусть с неохотой,
Но сыскал ему работу:
Горн для ковки разжигать
И в амбаре крыс пугать.

Время быстро полетело.
Огонек освоил дело.
Стал в хозяйстве помогать:
Плугом поле им пахать,
Дом ночами сторожить,
Воду к чаю кипятить
В самоваре изловчился.
К двум годам он научился
Заготовки нагревать
И, конечно же, летать.

Обстоятельство такое
Взбудоражило Хвалтоя,
И юнец терпеть не стал:
Друга тут же оседлал.
Как наездник на коне,
На дракошиной спине,
Чтобы выглядеть отважно,
Разместился он вальяжно,
Но как только Огонек
В небеса его увлек,
В шею мигом он вцепился,
Побелел и не храбрился,
Грудь к товарищу прижал,
Пять минуток подрожал,
Но по мере их полета
Страх покинул ум пилота,
Заиграл румянцем лик,
Интерес в очах возник,
И герой, как будто сам,
Полетел по небесам.

Чувство это у Хвалтоя
Оказалось не простое,
Ведь таинственная сила
Их умы соединила,
Позволяя пареньку
И дракону Огоньку
С упомянутой поры
В подсознания миры
Бессловесно проникать
И друг друга понимать.

Полюбил герой полеты,
Взлеты, спуски, повороты.
Стал надеяться на друга,
Так что как-то без испуга
При полете со спины
В даль небесной глубины
Наш отчаянный дружок
Экстремальнейший прыжок
По задумке совершил.

А дракоша уложил
Плотно крылья за спиной,
Полетел к земле стрелой,
Друга быстро обогнал
И уверенно поймал
Незадолго до конца
Побелевшего юнца.

Так прошло еще пять лет
Без забот, нужды и бед.
Как-то раз кузнец Архой
Сильно мучился спиной.
Оказавшись не у дел,
Он всю ночь лежал, сидел
На кровати в своей спальной
В позе жалобной, страдальной.
Потому-то для отца
Приготовил с утреца
Наш заботливый Хвалтой
От бессонницы настой
И в фарфоровом стакане
Преподнес его папане,
В кресло стан свой опустил
И Архоя попросил
Рассказать ему былину.

Из стакана половину
В два глотка кузнец отпил,
А затем проговорил:
«Есть история о том,
Что лежит в лесу густом,
Где кругом дурман-трава,
Золотая булава
С рукояткою красивой,
С удивительною силой,
Но для добрых только дел.
Помню, друг мой захотел
Этим чудом обладать
И пошел ее искать.
Как вернулся, рассказал,
Что ее он отыскал,
Только чудной булавы
Из пенька среди травы
Не осилил приподнять.
Почему? Не смог понять.
Так и бросил это дело.
Рассказал еще о девах,
Обитавших где-то рядом,
Белокурых и в нарядах
Серебристого отлива.
Те красавицы игриво
Стали друга обнимать,
Песни в уши напевать.
Так и сгинул бы он там,
Но, на счастье, по кустам,
Лазил бывший наш сосед
Повидавший виды дед.
Чтобы девушек не слушать
Мох замял он плотно в уши
(Хоть и был почти глухой),
Применив рецепт простой:
По задам, с мужицкой силой,
Приласкал девиц дубиной.
Ну, а друг потом узнал
(Дед об этом рассказал),
Что нельзя даваться девам,
Мол, они своим напевом
Разум напрочь усыпят,
А потом живьем съедят.
Что-то я заговорился…»
Здесь Архой остановился.
Широко зевнул два раза,
Протер руками оба глаза,
Бессвязно что-то промычал
И в сладкой дреме замолчал.

Но только сын его Хвалтой
Забыл про сон и про покой.
Мечты о чудной булаве
Носились в юной голове
Весь день, всю ночь, а на рассвете
Уж так заели мысли эти,
Что, не желая больше ждать,
Решил он чудо отыскать.

В дорогу нужное собрал,
Отцу записку написал,
Мол, на недельку отлучится,
Что с ним беды не приключится,
Что уж давно не мальчик он
И что оставшийся дракон
В хозяйстве будет на подхвате.

Положив записку бате,
Осторожно, будто вор,
Юркнул юноша во двор,
Где калачиком, как пес,
Под крыло засунув нос
Неусыпно сторож бдел
И отчетливо храпел.

Посмотрел Хвалтой с улыбкой
И бесшумно сквозь калитку
В путь-дорогу пошагал.
Но куда? И сам не знал.
Просто верил, что найдет,
И упорно шел вперед.
День прошел, за ним второй.
Солнце скрылось за горой.
Стал Хвалтой в лесу искать,
Где удобнее поспать,
Где не сыро будет лечь
И костер себе разжечь.
Место выше подыскал,
Хворост на ночь натаскал
И уселся на ночлег.
Вдруг какой-то человек
Из-за плотного куста
Вышел явно неспроста.
Был высокого он роста,
С бородой, одетый просто,
С дерзким взглядом, средних лет,
А в руках был арбалет.

Наш герой промолвил первым,
Словом тихим и манерным:
«Не судите меня строго,
В ночь дорога — не дорога.
Я уставший человек,
Мирно вставший на ночлег».

Незнакомец улыбнулся,
К чаще леса повернулся
Свистнул трижды разным звуком,
И на свист из чащи с луком
Вышел эльф в плаще зеленом,
Вслед за ним топтались гномы,
С топорами боевыми
И кинжалами кривыми.

Осмотрел Хвалтой ватагу,
Отступил назад полшага.
Видит, силы не равны
У враждебной стороны.
«Ты чего нас испугался?
Уж, смотрю, бежать собрался.
Нынче время не велит, —
Незнакомец говорит, —
Одному бродить по лесу.
Что ты ищешь здесь? Принцессу,
Что скрывается от зла?
Может, ищешь ты козла,
Увильнувшего от стада?
Иль другое что-то надо?!
Лесабой зовут меня.
Это все мои друзья.
Коль с добром пришел, не бойся.
За ночлег не беспокойся».

По тропинке чуть заметной
До обители секретной
Парня в гости проводили
Напоили, накормили
И на скромную кровать
Уложили в доме спать.

Утро новое пришло,
Солнце краешком взошло,
И Хвалтоша наш проснулся.
Влево, вправо оглянулся,
Никого не обнаружив,
Он отправился наружу.
Там бригада во дворе,
С Лесабоем во главе,
За бревенчатым столом
Ела пряники с чайком.

Гостю тоже предложили,
Чая крепкого налили.
Главный в доме — Лесабой
Парня рядышком с собой
На скамейку посадил
И бесхитростно спросил:
«Знаю, это неуместно,
Только все же интересно:
Что ты ищешь так далеко
Одному не одиноко?
А ответишь, чем смогу,
Непременно помогу».

Путник цель скрывать не стал
И хозяину сказал:
«Где то есть, в лесу густом,
Где дурман-трава кругом,
Как поведала молва,
Золотая булава.
Вот её-то и ищу,
И один я не грущу».
Лесабой взглянул с опаской:
«Слышал, слышал эту сказку.
Я встречал уже людей,
Кто, как ты, ходил за ней.
Метров триста от избушки
Начинаются с опушки
Их размытые следы.
К булаве иль до беды
Доведут они тебя,
То, увы, не знаю я».

«Вот спасибо, друг, за это, —
Говорил Хвалтой ответом, —
Кстати, тоже интересен
Разговор твой о прицессе,
Что скрывается от зла,
Ты спросил о ней вчера.
Расскажи, коль не секрет,
Что за дама? Сколько лет?
Как зовут? Какого нрава?»
Лесабой взглянул лукаво
И мечтательно ответил:
«Что, жену себе приметил!?
Да… Принцесса хороша,
И фигура и душа.
Птицы верно служат ей,
Голосистый соловей,
Пел ей песни каждый день,
Но нависла злая тень,
Над жемчужиной прекрасной.
Услыхал колдун ужасный
О красивейшей девице.
Из чудовищной столицы
Он зверей своих отправил…
Ох и злые эти твари!
Королевство разорили,
Короля с женой убили,
А дочурка их, Мирана,
Избежала рук тирана,
Прямо способом чудесным
(Коли верить слухам местным).
Птицы взяли за косу
Где-то спрятали в лесу
Ту несчастную принцессу.
С той поры у нас по лесу
Слуги Вория всё рыщут
И следы Мираны ищут».

Здесь Хвалтой нахмурил брови:
«Уж не тот ли это Ворий,
Что драконов невзлюбил,
Их десятки погубил?!»
«Да, он самый. Зверь такой! —
Молвил дальше Лесабой. —
Хочет нашим миром править,
Создал много злобных тварей,
Чтобы цели достигать.
Только нас не напугать.
Мы не дети, не девицы.
День настанет — будем биться!»
С ним все дружно согласились,
Посидели чуть, простились,
И от дружеской избушки
К упомянутой опушке
Без труда герой дошел,
Застарелый след нашел,
Да к мечте своей заветной
По тропинке чуть приметной
С четверть суток прошагал.
По пути он размышлял
О прекраснейшей девице.
Где могла та схорониться?..
Ходит где-то одиноко.
Может, близко, аль далеко,
Может, нет у ней еды…
Тут закончились следы.
И для взора молодца
Гладь лесного озерца,
Что на солнышке блистала,
Неожиданно предстала.
А шагах в пяти-шести
У Хвалтоя на пути
Две красавицы сидели
И на путника глядели.
Синевой блестел их взгляд,
Серебром сверкал наряд.
Дамы что-то говорили
И рукой к себе манили.

Всплыл тогда у молодца
В голове рассказ отца,
Что девицы могут скушать,
Если речи их послушать.
Вот поэтому от слуха
Хлебный мякиш в оба уха
Засовал наш умный друг
И то озеро вокруг
Попытался обойти.
Только снова на пути,
Вдруг, откуда ни возьмись,
Те красавицы взялись.

Тут герой напропалую
Дернул в сторону другую,
Но на скользком берегу
Поскользнулся на бегу,
А когда поспешно встал,
С тихим ужасом узнал,
Что пред ним стоят опять
И хотят его обнять
Две навязчивых дивчины.
Понял парень, что кончины
Сложно будет избежать.
Не дадут они сбежать.
И тогда, сжав кулаки,
Он совсем не по-мужски,
С характерным хлестким звуком
По щекам, коротким хуком
Изо всех кипящих сил
Пыл красавиц погасил.

Две девицы в тот же миг
Испустили мерзкий крик,
Лица их преобразились,
Чешуей они покрылись,
Раздвоились языки,
И торчащие клыки
Многочисленным каскадом
Засочились сонным ядом.

Тут герой от страха взмок,
Но, припомнив свой клинок,
Поскорей его достал,
Им крутить опасно стал,
И тогда с шипеньем злым,
Как уносит ветер дым,
Так и демоницы те
Растворились в пустоте,
Чтобы путник сгоряча
Острым лезвием меча
Не попортил им лицо.

После парень озерцо
Осторожно обошел
И в конце концов пришел
На примятую опушку.
Там стояли две избушки.
Между ними дуб могучий
Подпирал собою тучи.
А внизу на толстой ветке
На цепи каленой, крепкой
Необъятный гонг висел
И от света чуть блестел.
А вокруг тех двух избушек,
На земле и без подушек,
Друг за другом, ровно в ряд,
Мужики мертвецки спят.
Не храпят, но видно: дышат
И героя зов не слышат.

К ним приблизившись, Хвалтой
Одного задел рукой,
Основательно потряс
Свистнул в ухо пару раз.
Из кулька достал водицы,
Наплескал с душой на лица,
Дергал бороды, усы,
Уши тер и тер носы,
Так что руки аж зажгло…
Но ничто не помогло!
Сел, задумался Хвалтой.
Сон их видно не простой:
«Мог и я, как вы, пропасть,
Если б взяли бабы власть.
Ну ребята, извините!
Гадким словом не зовите.
Смысла нет меня судить,
Что не смог вас разбудить».

Встал Хвалтой, вздохнул глубоко,
Огляделся в оба ока,
Видит тут, у края леса,
Сплошь трава, как занавеса.
Подошел он к той траве —
Помутнело в голове.
Овладела телом лень.
Видит дальше старый пень,
Посреди дурман-травы,
В центре пня, от булавы
Рукоятка чуть торчала,
Основное же начало
Очень крепко в пень вросло,
Даже мхом всё заросло.
Здесь Хвалтой заулыбался.
Ну не зря же он старался
И в конце концов нашел,
То, зачем сюда пришел.
Жаль, не все так просто было.
Хоть имелась в мышцах сила,
Но не смог он ни на пядь
Рукоятку приподнять.
«Что за шутки!? Вот засада! —
Произнес Хвалтой с досадой —
Пень на вид совсем гнилой,
Но на деле — как стальной!»

Сел Хвалтой и затужил.
На пень тот руку положил.
И словно милую подружку
У пня погладил он верхушку.
Зачем так сделал? Сам не знал,
Но только руку он убрал,
Тот пень раскрылся как цветок
И тихий дряблый голосок
Донесся вдруг из толщи пня:
«Уж не припомню я и дня,
Чтоб кто-то ласков был со мной.
Обычно все меня ногой
С ожесточением пинали,
Они, несчастные, не знали,
(Хвалтой все слушал, не дыша)
Что и во мне живет душа,
Что полусгнившее нутро
Способно чувствовать добро».

Проговорив сии слова,
Пенек закрылся. Булава
Лежать осталась сверху пня,
Червонным золотом горя.
Взглянул Хвалтой на этот дар,
Что представлял собою шар,
В котором, будто сталактиты,
Шипы острейшие забиты.
И чтобы шарик тот поднять,
К нему крепилась рукоять,
Что не сломать и не согнуть.
А чтоб случайно соскользнуть
Из рук в атаке не могла,
В торце расширенном была
Петлей надежною продета
Цепочка солнечного цвета.

Восхищенный эти даром
Наш герой однако даром
Свое время не терял.
Рукоятку крепче сжал,
Вознеся над головой
Руку с дивной булавой.
И в тот миг, как свет в ночи,
С булавы пошли лучи,
И теплый, ласковый огонь
Пополз Хвалтою на ладонь,
Спустился ниже по руке,
Прошелся быстро по щеке,
На шею трепетно пролез
И там, где сердце, он исчез,
Соединяя меж собой
Хвалтоя сердце с булавой.
И только-только эта связь
Меж ними чудом завелась,
То, будто вечером грачи,
Пропали яркие лучи,
И то оружие Хвалтоя,
Хотя и было золотое,
Давить на руку перестало,
На вес уж больно легким стало.
И чтобы в мощь его поверить,
В работе палицу проверить,
Поспешил скорее друг.
Огляделся он вокруг,
Размышляя, по чему
Нанести удар ему.

Долго думать не пришлось.
Место рядышком нашлось:
Непригодный никому,
На раскидистом дубу,
Абсолютно не у дел
Гонг огромнейший висел.
Подошел к нему Хвалтой,
Замахнулся булавой
Да движением руки
Гонг на мелкие куски
Без труда разрушил он,
Создавая гулкий звон
Над поляною лесной.
У избушек, как весной
Отогретые жуки,
Просыпались мужики.
— Что за звон?! Так сладко спали! —
Недовольно бормотали. —
Разбудили почему?!
Но прикинув, что к чему,
Люди быстро осознали,
Что не просто крепко спали,
А хранились про запас,
И что их от смерти спас
Незнакомец с булавой.
Вот за это вразнобой
Стали к парню подходить,
От души благодарить,
Звать с собою на чаёк,
Подарили гнутый рог.
Мол, теперь ты новый друг.
Коль беда случится вдруг,
Протруби тогда в рожок,
Возвратим тебе должок.

День уже клонился к ночи.
Путь домой всегда короче.
И спешил Хвалтой, как мог,
Не жалея крепких ног.
Но, как только ни спешил,
Ночевать пришлось в глуши.

Лег Хвалтой на мох пушистый.
Куст багульника душистый
Разносил свой сладкий запах.
На смоле в еловых лапах
Отражался звездный свет.
Где-то волк напал на след
Ослабевшего лося.
В то же время голосят
Две пичуги на сосне.
А Хвалтой, уже во сне,
Видит, будто лег он спать
На домашнюю кровать.
И от этих мыслей он
Улыбается сквозь сон.

Ночь спокойно пролетела.
Вот уж солнце заалело
На бескрайнем небосклоне.
На лесном покатом склоне
Веселились семь зайчат,
А на ёлке пять бельчат,
Беспокойных шалунишек.
Понабрали дружно шишек
И придумали игру
Под названьем «ПОПАДУ».
Победит в ней самый меткий,
Кто сумеет с верхней ветки
По лбу спящему парнишке
Зарядить еловой шишкой.

Первый бросил — промахнулся,
На исходную вернулся,
А затем второй пошел.
Размахнулся хорошо.
И издав писклявый глас
Прямо по лбу, между глаз,
Шишкой в спящего попал.
После этого запал
Их спортивный не иссяк.
Шишки стали так и сяк
Сверху в юношу метать
И визгливо хохотать.

Как медведица в берлоге
Спит без страха и тревоги,
Так же спал Хвалтой под елью,
Упоённый птичьей трелью.
И с улыбкой видел он,
Как вживую, яркий сон
Невозможного романа:
Будто девушка Мирана
В полном здравии ума
С нашим юношей сама
Невзначай разговорилась,
Быстро по уши влюбилась
И в любви принцесса та
Вдруг приблизила уста
К нецелованным губам.
Ближе, ближе… И тут БАМ!
Шишкой по лбу получил.
Тут же юноша вскочил,
Стал пугливо озираться.
Снова с ёлки штук пятнадцать
Шишек облаком летят,
Поразить мишень хотят.
Увернулся он, как смог,
Булаву взял из-под ног.
И услышал сверху смех.
У верхушки рыжий мех
Между веток промелькнул.
Тут Хвалтоша и смекнул,
Где засели подлецы,
Рыжехвостые юнцы.
«Ах поганцы! Берегитесь.
Хохотать не торопитесь».
Так промолвив, наш герой
Замахнулся булавой
И ее обрушил силу
По земельному настилу,
Так что кроны задрожали.
Глядь под елку, там лежали.
Пять напуганных бельчат.
Не смеются уж, молчат.
«Чем мой сон вам повредил? —
Парень громко их спросил. —
Песен я во сне не пел,
Слишком громко не храпел.
Созерцал чудесный сон,
Будто сильно я влюблен.
Был с моей любимой вместе.
Но на самом лучшем месте
Вы прервали сновиденье,
И, наверно, продолженье
Не увижу никогда.
Ну да ладно. Не беда.
Вы, бельчат, меня не бойтесь,
Поднимайтесь, успокойтесь.
Но на будущее знайте:
В незнакомцев не кидайте
С высоты еловых шишек.
Негодяев сплошь излишек.
Повезло тут, что я добрый.
На моем бы месте злобный
Отодрал вам всем хвосты
Да и выкинул в кусты.
Ваш азарт могу понять.
Раньше сам любил играть,
Развлекаться и шутить.
Ну, прощайте. Уходить
Мне пора уже домой.
Друг скучает дорогой.
Очень славный паренек,
Добрый малый — Огонёк.
Если б он сейчас со мной
Был в компании одной,
Я не думаю, что вы
В должной степени храбры,
Чтобы смелости набраться
И в него начать кидаться.
Ну да ладно, заболтался.
Я ж домой уже собрался.
Ждет меня дорога снова.
Напоследок вам три слова.
Главный беличий Устав:
Позаботьтесь о хвостах».
И мешок с земли забрав,
В направлении дубрав,
К затуманенным оврагам
Пошагал он быстрым шагом.

Среди сучьев и листвы
Сквозь овраги и кусты.
Шел известный нам герой,
Симпатичный, молодой,
С булавою на плече.
Добрый взор его очей
Подкупал любого разом.
Был он стройный, с узким тазом,
Но вверху широкоплеч.
Выдувал он свою речь
Из румянейших ланит.
Перламутровый гранит,
Словно сказочный кристалл,
На зубах его блистал.

Выше был красивый нос.
Черный цвет прямых волос
От отцовских шёл кровей,
Но изгиб его бровей
Материнской стал чертой.
В общем, внешней красотой
И прекрасными глазами
Он обязан своей маме.
Ну а силой кузнеца
Был, конечно же, в отца.

Только сила без ума —
Как дырявая сума,
Как орех внутри пустой.
Но на счастье, наш Хвалтой
Не имел с рассудком прений,
Был умён, хотя не гений.
Ну, наверно, так и нужно.
Средний ум с другими дружно
Проживает без труда,
А вот с гением — беда!
Он хранилище чудачеств,
Часто склонен к неудачам,
В самых простеньких вещах,
Но в своей стихии… Ах!
Он имеет свой венец.
Там властитель он, мудрец.
Средний ум — постерегись!
Ох, забылся. Отвлеклись
Мы от нашего героя,
В меру умного Хвалтоя.

Закусив в зубах травинку,
Он нашел свою тропинку,
Но внезапный женский крик
Вдруг ушей его достиг.
И Хвалтой, глуша тревогу,
Ломанулся на подмогу,
Сделал страшное лицо.
Пробежав шагов пятьсот,
Он увидел среди леса:
В небе птиц кружит завеса,
А внизу идет борьба.
Псов невиданных гурьба
Навалилась на девицу.
И никак освободиться
Из объятий силы зла,
Та девица не могла.
Даже птиц различных стаи,
Что обидчиков клевали,
Не могли то зло отвлечь
И девицу уберечь.

Так в конечном результате,
Хоть для нас он неприятен,
Звери те довольно ловко
Вдвое сложенной веревкой
Руки жертве обмотали.
И затем захохотали
Омерзительнейшим смехом.
Морды их с облезлым мехом
Исказились от оскалов.
Головою на шакалов
Эти твари походили,
Но стояли и ходили
На обычных двух ногах,
В новых чёрных сапогах,
Отдающих краской свежей.
Торс могучий был медвежий
С серой шерстью позади.
Бронь литая впереди
Защищала грудь и плечи.
Руки были человечьи.
Только там, где были ногти,
Изгибались волчьи когти,
Что вонзались, будь здоров,
В рукоятки топоров.

Звери эти с топорами
Не казались лишь ворами.
Видно было, что сейчас,
Чью-то просьбу иль приказ
Выполняют злые твари.
Жертву на ноги подняли,
Собирались уходить
И девицу уводить.
«Не позволю вам насильно, —
Закричал Хвалтоша сильно, —
Увести с собой девицу.
Трусы вы! Нашли с кем биться!
Выходите-ка со мной
На суровый, честный бой!»

Задрожал шакалий мех,
От того что дикий смех
Одолел их поголовно.
И смеялись они, словно
Посходили все с ума.
Будто хохота чума
Их внезапно поразила.
Ну а главный их верзила,
Сильный смех превозмогая,
Содрогаясь и моргая,
В промежутках прорычал:
«Я уже таких встречал —
Все легли от топора!
А теперь твоя пора».

Принял юноша угрозу,
Для защиты выбрал позу,
Булаву покрепче сжал.
Тут верзила подбежал.
Замахнулся топором,
Как травинкой иль пером,
И среди тенистых рощ
Он нацелил свою мощь
В направлении Хвалтоши,
Ожидая, что раскрошит
Он защиту в тот же миг.
Но конфуз его постиг,
Потому что наш герой
Смог прикрыться булавой.

Как об каменный упор,
С хрустом встретился топор
И кусков почти на двести,
Разлетелся. А на месте,
Где он рубящею частью,
Булаву ударил, к счастью,
Не осталось и пометки.
Сам верзила через ветки
Отлетел шагов на двадцать.
Все чудовища смеяться
Моментально перестали.
Топоры с ремней достали
И пугающей толпою
Побежали на Хвалтоя.

Наш герой не испугался.
Тут же с силами собрался.
Нападавших стал встречать,
Их с душою угощать
Неустанно булавой.
Очень скоро наш герой
Ясный взор на землю бросил —
Как траву на сенокосе,
Ровным рядом, без стогов,
Уложил он всех врагов.
Только двое, что стояли
И девицу охраняли,
Осознав исход сраженья,
Испугавшись продолженья,
Не от смеха задрожали
И трусливо убежали.

Проиграло злое лихо
И вокруг всё стало тихо,
Даже птиц шумевших стаи
Чик-чирикать перестали.
Лишь остались среди леса
Наш Хвалтоша и принцесса
Несравненной красоты.
Её милые черты,
Несмотря на сильный стресс,
Были чудом из чудес.
Как на море синем дали,
У неё глаза блистали
Бирюзовым, ярким цветом.
Губы были, словно летом
Переспелая клубника.
Из одежды лишь туника,
Всё по правилам приличий,
Прикрывала стан девичий.
А на гибких стройных ножках
Были милые сапожки
Цветом темно-алых роз.
Черный шлейф густых волос
Ниспадал до поясницы.
Её длинные ресницы,
Как две бабочки, порхали,
Закрывали, открывали,
Той красавице глаза.
На щеке еще слеза
От недавних страшных бед
Оставляла мокрый след.

Наш Хвалтой, любуясь ею,
Позабыл свою затею,
Гордо с чудной булавой
Поскорей придти домой.
И скажу вам по секрету,
Забегу вперед при этом,
Что не зря Хвалтоша бился,
Ведь в принцессу он влюбился,
Как ребенок в шоколад.
И стоял он, то ли рад,
То ли грустен. Непонятно.
Промычал под нос невнятно,
Что-то вроде как «привет».
А девица та в ответ
Лучезарно улыбнулась,
Грациозно развернулась,
Руки в путах показала
И тихонечко сказала:
«Мой спаситель, услужи.
Коль не трудно — развяжи».

Что ж спаситель тот, Хвалтоша?
Красотой был огорошен!
Перед девою прекрасной
Встал, как рак вареный красный,
Осторожно взял запястья,
Развязал ей руки, к счастью,
Безболезненно, умело.
И закончив это дело
Он застенчиво сказал:
«Я тут это… Развязал».

Может просто, что она
Так давно была одна,
Ну, а может быть от стресса
Начала ему принцесса
Очень много говорить:
«Как тебя благодарить?
Я теперь твоя должница!
В остальном же я как птица.
Независима, свободна,
Не общаюсь с кем угодно.
А с мужчинами — вдвойне!
Много сваталось ко мне
Молодых и староватых
Королевичей богатых.
Лишь увидишь их — откажешь!
Сердцу, знаешь, не прикажешь.
Брак за деньги — это скотство.
Я ценю же благородство,
Смелость, волю, доброту
И немного красоту.
Но хоть знаю, говорят,
То, что внешность лишь наряд
И не стоит ни гроша.
Мол, главнее же — душа.
Соглашусь я здесь с народом.
Только все же жить с уродом
Мало кто сейчас захочет.
Каждый только и хлопочет,
Чтобы жизнь была поярче,
Летом — холод, в зиму жарче.
Да супруга пощедрее,
Перспективнее, умнее,
Чтоб известным был лицом.
Вот и матушка с отцом
В нашем замке как-то раз
Мне устроили показ
Богатеев-кандидатов.
Все сулили горы злата,
Бриллианты, шик, любовь,
Предобрейшую свекровь,
Замок пафосный на море.
На показе был и Ворий…
Что случится, я не знала,
Всем, конечно, отказала,
Успокоила мужчин,
Указав им ряд причин,
Чтоб напрасно не мечтали.
От меня скорей отстали
И нашли невест других,
Тех, кто падок до тугих,
Полных денег кошельков.
Но прошло лишь семь деньков
После данного ответа.
Поздней ночью море света
И шипящего огня
Разбудили вдруг меня.
Испугавшись, но без крику,
Я напялила тунику,
Заглянула в тронный зал.
Там глазам моим предстал
Самый страшный из пейзажей,
Устлан пол из верных стражей.
Вплоть от трона до дверей
Горы тел чужих зверей,
Всюду ужас, смерть и стоны,
Мертвый папа без короны
На полу в крови лежал.
Отвратительный кинжал,
Воткнут был в его груди.
А немного впереди,
Среди тел и кучи хлама,
Умирала моя мама…»

Тут принцесса замолчала,
Улыбнулась поначалу,
Но затем без объяснений
И томительных стеснений,
Без любых противоречий,
Обняла Хвалтоя плечи,
Головой к груди прижалась,
Тихо всхлипнув, задрожала,
И мгновение спустя
Разревелась, как дитя.

Здесь Хвалтой заволновался,
Миг-другой поколебался,
Но сомнение унял
И в ответ ее обнял.

Поревев минуток пять,
Дева молвила опять:
«Незаметно от убийц
Я своих знакомых птиц,
От синицы до орла,
С главной башни позвала.

И они меня спасли.
Взяв за косу, унесли
В этот лес, к подножью гор.
Так два месяца с тех пор,
Я одна живу в лесу,
Ем малину, пью росу
И скрываюсь от охраны.
Кстати, звать меня Мирана.
Как тебя мне величать?
Или ты решил молчать?
Расскажи мне о себе.
Глянь, рубашка на тебе
Словно резанная бритвой.
Разорвал, наверно, в битве.
Я зашью её, снимай,
Да рассказ свой начинай».

Наш герой рубаху снял
И красавице сказал:
«Парень, в общем, я простой.
Величать меня Хвалтой.
Мы у гор живем с отцом —
Первоклассным кузнецом.
Там и друг мой поселился…»
Тут Хвалтой остановился.
Посмотрел он на девицу
И на маленькую птицу,
Что к Миране подлетела,
На плечо ее присела,
Изогнула чуть крыло,
Клювом вырвала перо
(Как листочек от куста)
Из красивого хвоста.
И порхнула снова в стайку.
После этого хозяйка
Из макушки волоском,
Закрепленным узелком
К поднесенному перу,
Вмиг заштопала дыру.

«Вот и все. Уже зашила, —
Дева тихо говорила. —
Можешь смело одевать
И рассказ свой продолжать».

«Друг мой честно, не простой, —
Продолжал тогда Хвалтой,
Застегнув свою рубаху, —
На него взглянуть без страху,
Вряд ли сможешь поначалу.
Ты наверно не встречала,
Никогда таких существ.
Но он добрый. И не ест
Никакой животной пищи.
Лишь траву, листочки ищет
Да водицею прохладной,
(Как обычный травоядный)
Рацион свой дополняет.
А ночами охраняет,
(Раз имеется силища)
Наше мирное жилище,
Ну, а днем лежит в сарае,
И в жару не загорает,
Больше любит он тенек,
Друг мой верный, Огонек.
От людей живет он скрытно,
Но уж если любопытно,
То давай же я его
Покажу тебе всего».

Предложение такое
Было крайне неплохое.
Потому сия принцесса,
Так устав ходить по лесу,
В тот же миг сказала «Да».
Ведь бывает иногда,
Что различные несчастья
Переходят снова в счастье.
И смывает слезы, кровь
Обретенная любовь.

Да, любовь! А как иначе?
Пусть она его богаче,
Пусть принцесса. Всё не важно.
Лишь увидев, как отважно
Бился он в лихом бою,
Подставляя жизнь свою,
В той суровой рукопашной,
Под угрозу смерти страшной,
Перейдя сомнений кромку,
За неё, за незнакомку,
Злых шакалов наказал
Ей тем самым показал,
(Хоть она и не просила),
Восхитительную силу,
К беззащитным доброту,
И мужскую красоту.

По стеченью обстоятельств
Весь букет хороших качеств
Очень прочно и всерьез
В цельный образ перерос,
В разум девичий попал
И, конечно же, совпал
Без малейшего греха
С идеалом жениха.

В тот же день перед закатом
Когда солнце, красным златом
Образуя вид чудесный,
Освещает свод небесный,
Наш герой пришел домой
С несравненной булавой,
Вместе с девою прелестной,
Обаятельной и честной,
С доброй ласковой душой.
И которую Хвалтой,
Тем же тихим вечерком
Познакомил с Огоньком
И с седеющим отцом,
Что с растроганным лицом
Нежно сына обнимал,
А Мирану называл
(Без причины очень веской)
Своей будущей невесткой.
Но принцесса не смущалась.
С кузнецом она общалась
Очень просто и шутливо,
А к дракону же пугливо
Поначалу относилась
На него слегка косилась
Опасающимся взглядом,
Когда он довольно рядом
На нее дымил без спроса
Из чешуйчатого носа.

Не от ревности и муки,
А, скорей всего, от скуки
Огонек себя так вел.
Раз Хвалтой домой привел
Эту милую девицу,
То дракон повеселиться,
Отдохнуть от разных дел
Да развлечься захотел.
Попугать ее с полдня,
Белым дымом без огня,
Поиграть коровьей костью,
Нагоняя страх на гостью.
И лишь в шутку, не всерьез,
Зарычать, как злобный пес.

Но к полуночи принцесса,
Так уставшая от леса,
Не внимая страху, стуку,
Подложив под щеку руку,
Прямо сидя за столом,
Опочила крепким сном.

А герой наш не спеша,
На принцессу не дыша,
Чтобы сон не прерывать,
Перенес в свою кровать,
Пледом девушку накрыл
И на цыпочках отбыл,
Чтоб на сене у телег
Разместиться на ночлег.

На заре довольно рано
Встала первая Мирана.
Не желая больше спать,
Застелив свою кровать,
На ступеньках у крыльца,
Рядом с ложем молодца
Тихо девушка уселась,
И на клумбу засмотрелась,
Где зацвёл вовсю цветок.
В то же время ветерок,
Пробежавшись по полям,
По пушистым тополям,
По натоптанной дороге,
Покружился на пороге,
Локон деве потрепал,
А затем совсем пропал,
Растворился как снежинка,
Только тополя пушинка
От него, видать, отстала,
Опускаться сверху стала
И Миране в нос порхнула,
Отчего она чихнула
Да прогнала сразу вон
У Хвалтоя чуткий сон.

Встал Хвалтоша, потянулся,
К дому вяло обернулся,
Там Мирану он увидел,
Оробел и в скромном виде
(Что не шло ему к лицу),
Подошел тогда к крыльцу,
Поздоровался с девицей,
Предложил ей подкрепиться,
Скромным утренним пайком:
Пирогами и чайком
В комфортабельной беседке,
Где цвели жасмина ветки,
Разливая аромат
На уютный, тихий сад.

Возражений не встречая
Для приема кружки чая,
Оживившийся Хвалтой
Проводил Мирану к той
Упомянутой беседке,
Пироги принес, конфетки,
Жбан водицы ключевой
И привел еще с собой
Для подмоги Огонька,
Чтобы воду для чайка
Он по-быстрому согрел.
То дракон легко умел.
Он направил тонкий пламень
На округлый черный камень,
Что лежал под самоваром,
Где вода под этим жаром
Моментально закипела.
И тогда со знаньем дела
Заварил Хвалтой чаек,
А дракоша Огонек
Им беседку уступил,
Так как сроду не любил
Пить чаи, кофей робусту,
Но зато любил капусту,
Разный фрукт и корнеплод.
Потому-то в огород
Подкрепиться поспешил.

Два голубчика в тиши,
Выпив быстро вкусный чай,
Встали, как бы невзначай,
Возле кованной беседки
У цветущей дивно ветки,
Где в одно и тоже время
Наклонили к ветке темя,
Прикоснулись к ней носами
И с закрытыми глазами
Безусловно неспроста
В поцелуй свели уста.

Он бы долго продолжался,
Но поблизости раздался
Шелест листьев, веток хруст,
Потому слиянье уст
Им пришлось остановить.
Кто по саду мог ходить?
Ну, конечно же, дракон.
Подкрепившись, жаждал он
Мышцы сильные размять,
Друга в небе покатать.

А дружок-то был не против.
Но как раз таки, напротив,
Чтобы даму удивить
Был намерен предложить
В облаках, да с ветерком,
Покататься с Огоньком.
Да и девушка герою
Ненаглядному Хвалтою
На вопрос не отказала,
С удовольствием сказала,
Что, конечно же, согласна
(Если будет не опасно)
В небесах, как будто птица,
На драконе прокатиться.

Для свершения полета
Перешли на место взлета,
Там Хвалтой, имея стаж,
Ввел в начальный инструктаж
Любопытную Мирану,
А затем, идя по плану,
На лежащего дракона,
Кинул легкую попону,
Складки лишние разгладил,
Сам уселся, ну, а сзади,
За широкими плечами,
Дева с синими очами
Место скромно заняла,
Торс Хвалтоя обняла
И сказала лишь три слова:
«Полетели, я готова».

Огонек, услышав фразу,
Подмигнул зеленым глазом,
Силой мышц и крепких жил
Плавно крылья разложил,
Глубоко вдохнул пять раз,
И горячий, легкий газ
Облегчил солидный вес,
Без магических чудес,
По природному закону,
Тяжеленному дракону.

Ну а после взмах крылами
Вмиг вознес их над горами,
Над травой с росой белесой
Над суровым, старым лесом,
К белоснежным облакам,
Где летали по бокам,
Скрывшись с глаз плохих людей,
Стаи белых лебедей.

Только это для Хвалтоя
Было зрелище простое,
И не бил восторг из глаз,
Так как он уже не раз
Был на этой высоте
И к чудесной красоте
Окружающих небес
Потерял весь интерес.

Вот по этой-то причине
Захотелось молодчине
Перед девою прекрасной,
Сделать вовсе неопасный,
Чуть бравадный эпатаж.
Для того чтоб пилотаж
Стал немного веселее
И по скорости быстрее,
Наш герой в уме своем
Пошептался с Огоньком,
И дракона упросил
Без затраты лишних сил,
В самый низ, к большой реке
Сделать легкое пике.

Неизменному пилоту
Огонёк с большой охотой
Без раздумий услужил.
Сбавив скорость, он сложил
Свои крылья, все по делу,
Ближе к собственному телу,
На мгновение завис,
А потом стрелою вниз
В направлении к реке
Сделал быстрое пике
И у самой водной глади
Крылья мощные разгладил,
Словно ястреб молодой.

Пролетая над водой,
Он в движении простом
Вниз опущенным хвостом
За собой образовал
На реке огромный вал
Из мельчайших легких брызг,
На которых солнца диск
В форме редкой и чудесной,
Цветом радуги небесной,
Как невиданный кристалл,
В отраженье заблистал.

Результат достигнут был:
Даму парень удивил.
От полетного процесса
Стала счастлива принцесса,
Как давно уж не была.
Так катались дотемна.
Ну, а утром с Огоньком
На охоту за мяском
В свой охотничий удел
Парень бравый полетел,
Чтобы с дичью им вернуться
До момента, как проснутся
Дома гостья и Архой.

Но к несчастию, плохой
Удалась для них охота.
Ни в лесу, ни у болота
Без существенной причины
Им не встретилось дичины,
Будто кто-то всех зверей
(Да и местных егерей)
С мест недавно очень злачных
И в охоте столь удачных
Неизвестно как прогнал.

Если б кто-то только знал,
Что служил тому виной
Тот, кто ночью под луной
В нерушимых черных латах
На коне своем крылатом
И с отрядом верных псов
Под прикрытием лесов
Тем маршрутом проскакали
И по нюху отыскали,
Где надумала укрыться
Убежавшая девица.

Но Хвалтой того не ведал,
И до самого обеда
Он пытался как-нибудь
Неудачу обмануть.
Но, отчаявшись вконец,
Наш сердитый молодец
С незаполненной сумой
Поспешил к себе домой.

Только в столь знакомом месте
Ожидало их известье,
То, что даже не могу
Пожелать я и врагу:
Средь поверженных убийц
На ковре из перьев птиц
Пал отчаянный боец,
Добрый, ласковый отец.

Долго юноша над ним
Папой милым, дорогим
Без движенья простоял.
В тот момент он клятву дал
Поквитаться за отца:
Чародея-подлеца,
Что пролил драконов кровь
И украл его любовь,
Непременно отыскать
И за все с него взыскать.

После клятвы с верным другом
Схоронив отца под дубом,
Собрались скорей в дорогу,
Чтоб найти себе подмогу
Для решающего боя.
Первым делом к Лесабою
Парень грустный налегке
Полетел на Огоньке,
Взяв пожиток узелок,
Булаву и гнутый рог
От спасенных им в беде
Смелых, праведных людей.

В зеленеющих лесках
Скромный домик отыскав,
Он взошел на бугорок,
Протрубил в дареный рог,
Ну, а только уж потом,
Пошагал в знакомый дом.
Там поведал Лесабою,
Что зовет его с собою
Подсобить в бою с тираном
И спасти свою Мирану.

Лесабой с его ватагой
Чуть с наигранной отвагой,
На дракона покосились
И, конечно согласились
В общем, дружеском строю
Поучаствовать в бою.

В тот же день на звук рожка
Возле нашего дружка
Объявились мужики.
Взяв оружье в кулаки,
Были искренне не прочь
В деле праведном помочь.

И вот с этою дружиной
Для побоища с вражиной,
Чуть разрозненной толпою
Вслед за смелым Лесабоем
(Тот дороги здесь все знал)
Наш Хвалтоша пошагал.

Через два тяжелых дня
Черный замок, весь в огнях,
На закате им предстал.
Так как каждый подустал,
То решила наша рать
Отдохнуть и подождать
Солнца милого приход.
Также был придуман ход
В виде вот какой идеи:
Чтобы выманить злодея
На открытый, честный бой,
Наш Хвалтой возьмет с собой
Лишь один короткий меч,
Выйдет к замку, скажет речь,
Что мерзавца не боится
И готов с ним насмерть биться.
А дракоша с булавой
(Закрепленной за спиной)
И известная дружина,
Наготове, как пружина,
Будут в чаще наблюдать
И сигнала ожидать.

Вскоре утречко пришло,
Солнце краешком взошло,
И Хвалтой с лицом суровым
Перед замком встал готовым,
Чтобы молвить свою речь.

Не сутуля гордых плеч,
Он во весь грудной объем,
Как невидимым копьем,
Воздух утренний пронзил:
«Что ж вы, сборище верзил,
Как котята, жметесь к мамке,
Укрываясь в темном замке,
Не хотите ли со мной
Провести неравный бой?
Я ж сейчас без булавы.
Что до вашего главы —
Знаю, трус меня боится.
Пусть поглубже схоронится,
До возмездия поры,
В недра дьявольской норы».

После этих громких слов
Застучал стальной засов
От команды резким хрипом,
И ворота с мерзким скрипом
Очень медленно открылись.
Там в проеме появились
По ранжиру, к ряду ряд,
Сотни вражеских солдат
Вам описанных зверей
И каких-то упырей
Неизведанных пород.

Это войско из ворот,
Повинуясь злобной воле,
Темной массой вышло в поле,
И к беде, а может к счастью,
Разделилось на две части,
Сделав узенький проход
От распахнутых ворот.

А затем все замолчало,
И в открытое начало
Межзвериного прохода,
Соблюдая важность хода,
В черной кованой броне
Въехал рыцарь на коне
Величавом и крылатом.

Весь пластинчатым булатом
От макушки до копыт
Конь могучий был покрыт.
Только крылья, хвост и грива
Темно-красного отлива,
Словно в пламени горя
Колыхались у коня.

У наездника в руке
В сталью крытом кулаке
Для повышенных защит
Был зажат овальный щит.
За спиной его атласный
Плащ широкий темно-красный
Укрывал массивность плеч.
На боку широкий меч
В пустоту дубовых ножен
Был рукою сильной вложен.

И хоть цельное забрало
Все лицо его скрывало,
Но зловещий едкий смех
С расстоянья без помех
До Хвалтоя долетел:
«Что ты, мальчик, захотел?
Возвратить себе Мирану,
Победив меня, тирана?!
Ну-ка, верная орда!
Притащи его сюда!»

Без сомнения тогда
Вся жестокая орда
Зашумевшим черным строем
Пошагала на Хвалтоя.

А известный наш дружок
Тот подаренный рожок
Из-за пояса достал
Да сигнал друзьям подал.

Из засады в тот же миг,
Боевой рождая крик,
На призыв витого рога
Вся отважная подмога
С Лесабоем во главе
По нетоптаной траве
Побежала в смертный бой.

Огонек же с булавой
К другу быстро подлетел,
На него герой наш сел,
И они вдвоем легко
В небо взмыли высоко,
Чтобы камнем пасть в атаку
И начать с мерзавцем драку.

Но злодей, предвидя это,
Не остался без ответа.
Он толкнул коня в бока
Да вдогонку в облака
За Хвалтоем полетел.
В кулаке его блестел,
Чтобы насмерть бить и сечь,
Из дубовых ножен меч
С рукояткой золотой.

Меч был этот непростой:
Острый с каждой стороны,
Переменчивой длины,
Красным мог огнем гореть,
Изгибаться мог, как плеть,
Не теряя свойств клинка —
Все от воли седока.

И вот этим-то мечом,
Словно огненным бичом
Поразительной длины,
Злобный Ворий со спины
Двух незнающих друзей
Погубить хотел быстрей.

Но ему не повезло.
Быстрый сокол, как назло,
Над Хвалтоем пролетел
И пропеть ему успел
Об угрозе за спиной.

Без оглядки наш Хвалтой
Просьбу дельную изрек,
Чтобы верный Огонек
Сделал резкий поворот
И во весь драконий рот
На сгубившего отца,
Чародея-подлеца,
И на вражьего коня
Вихрь лютого огня
Для возмездия излил.

Все, о чем Хвалтой просил,
Точно выполнил дракон.
Только Ворию урон
Ни на шутку, ни всерьез
Вихрь пламя не принес.

Что же в этом помогло
И легко уберегло
От драконьего огня?
Может, чудная броня
С удивительным щитом?
Или черным колдовством
Ворий пламя мог унять?
То Хвалтой не мог понять.
Но зато он понимал,
Что его черед настал
Булаву покрепче сжать
И врага атаковать.

Только как же умудриться,
Как невидимая птица,
Вверх над магом залететь
Да на огненную плеть
При маневре не попасть,
А затем в прыжке упасть
И могучей булавой
Завершить победно бой?

Знать Хвалтоша был везучий,
Так как снова добрый случай
Непредвиденный курьез
Ему помощь преподнес:
Из-за облачной завесы
Для спасения принцессы
Показалась стая птиц:
Воробьев, дроздов, синиц,
С тем же соколом в начале.
Все чирикали, трещали.
И вот так они летучей,
Вразнобой галдящей тучей,
Как живая пелена,
Окружили колдуна.

Он тогда заволновался.
И, конечно, постарался
Птиц круживших отпугнуть,
Чтоб обзор себе вернуть.
Поднял черное забрало.
Стал налево и направо
Он мечом своим рубить
И без жалости губить,
Заливая кровью латы,
Смелых воинов крылатых.

А забытый наш герой
Той решающей порой
Даром время не терял.
Не сидел, уже стоял
На драконе дорогом,
Точно сверху, над врагом.
А затем шагнул вперед
В независимый полет,
Занеся над головой
Руки с дивной булавой.

Подлетев поближе к цели,
Среди птиц врага прицелил
И со всех кипящих сил
Он с душою опустил
Булавы убойный шар
На таинственный металл
Нерушимых прежде лат.

Приумноженным в сто крат,
Вопреки защитным чарам,
Тем карающим ударом
Для спасения любви
Наш герой с лица земли
Навсегда стер подлеца
Погубившего отца.

Этим кончилась война.
Как в былые времена,
Огонек проворным был —
Он Хвалтоя подхватил
Вместе с дивной булавой
В сантиметрах над травой.

Там на мятом поле боя
Ополченцы Лесабоя
И потрепанные звери
Уж не бились, а смотрели
С недоверием в глазах
На развязку в небесах.
И лишь только их творец
Встретил гибель наконец,
Вся побитая орда
Разбежалась кто куда.

Время-времечко прошло.
Много что произошло.
В основном добра и счастья
Без печали и ненастья.
В королевстве у Мираны
Залечили люди раны
Стали снова процветать
Да за дело почитать
(С опасением слегка)
Скоростного Огонька,
Что товарищам пернатым
Стал влиятельным вожатым —
Старшиной крылатой почты
По доставке очень срочных
За моря и за рубеж
Государственных депеш.

А знакомый наш, Хвалтой,
На принцессе молодой,
Разумеется, женился,
Возмужал, остепенился.
И на троне день за днем
Слыл хорошим королем.

Был у них в гостях и я.
Ох и шумная семья!
Всех резвее был старшой
С добрым именем Архой.

Сказка о юной царевне и Змее Горыныче (Е. Глызь)

1
В царстве сказочном, далеком,
Что за морем за глубоким,
Правил добрый, мудрый царь,
Справедливый государь.
Правил он своей страною
Справедливо и с любовью,
Свой народ не обижал,
Ведь людей он уважал.
И была у него дочь.
Глазки черные, как ночь,
Косы — словно золотые,
Все цветами увитые,
Царь берёг свое дитя,
Лишь ее одну любя.
Вот повадился однажды
Змей Горыныч воевать,
Царь же наш душой отважной
Собирает свою рать.
— Надо победить злодея,
Уничтожить лиходея,
Землю от беды спасти, —
Молвил храбрый царь в пути.
Бьются они в чистом поле,
Нет уж сил сражаться более,
Уж и доблестная рать,
Да не в силах воевать.
Змей же лютый возвещает:
— Пусть ваш царь мне обещает
Вместе с раннею весной
По девице молодой.
И советники-бояре
Так на то царю сказали:
— Соглашайся, царь-отец,
Тут и делу уж конец.
Раз в году ему девицу отдадим,
Но зато свои мы жизни сохраним.
Царь воскликнул в тишине:
— Да в своем ли вы уме?!
Душегубцу на съеденье
Дев невинных отдавать?!
Лучше умереть в сраженьях!
Иль до гроба воевать!
Но трусливые бояре
Все царя увещевали.
Как же с ними сладить тут?
Люди в страхе Змея ждут.
Царь с боярами смирился,
И, подумав, согласился,
Змей, взметнувшись, улетел,
Царь же сердцем погрустнел.
С той поры из года в год
По весне, как снег сойдет,
Люди девицу находят,
Да на царский двор приводят,
Украшают жемчугами,
Наряжают все шелками,
Чтобы Змею угодить.
Гнев его чтоб усмирить.
Пусть трехглавый душегуб да подавится.
Плачут бедные родители, печалятся.
Время быстро пролетало,
А царевна подрастала,
И в свои шестнадцать лет
Расцвела, как первоцвет.
И летит молва по свету,
Что прекрасней девы нет тут,
Всех царевна превзошла:
И красива, и мила,
И умна не по годам,
Все на зависть мудрецам.
Царь уж дочерью гордится.
На красавицу дивится,
Вот, однажды по весне
Встали споры при дворе.
Возмущаются бояре:
— Мы детей своих отдали,
Не щадили дочерей,
Доле покорясь своей.
Ты же дочь оберегаешь,
От всех бед ее спасаешь,
Ты по чести поступай,
Змею дочь свою отдай!
Царь душою возмутился,
И в лице он изменился,
А царевна говорит:
— Будет так, как Бог велит.
Мамки-няньки прибежали,
От тоски запричитали,
А царевна все одно:
— Видно, Богом так дано.
В небе зорька уж искрится,
Тихо в девичьей светлице,
Все окутано тоской
По царевне молодой.
Тихо шепчутся бояре,
Позабыв о государе,
В лес красавицу ведут.
Ей поклоны отдают.
— Ты прости, душа-девица,
Гад трехглавый на нас злится,
Хочет всех нас погубить,
Царство наше истребить.
Им царевна отвечала:
— Я о той беде слыхала,
Знать, пришел и мой черед.
В небе солнышко встает,
Я обиды не держу,
И на вас я не сержусь.
Девица вздохнула тяжко,
В лес отправилась, бедняжка,
Стала плакать, тосковать,
Долю страшную встречать.

2
С неба солнышко уж скрылось,
Ночь на землю опустилась,
А царевна все дрожит,
Видит: страшный Змей летит.
Машет страшными главами,
Светит желтыми глазами,
Сеет пламя он кругом,
Зарычит он — грянет гром.
Над поляной он кружит,
Видит: девица дрожит.
— Ох, и славный будет ужин!
Девушка ж по дому тужит:
— Погоди ты меня есть!
Дай с дороги хоть присесть.
Я весь день в лесу ходила,
Белы ножки натрудила,
Все без отдыха, без сна,
Разве буду я вкусна?
Змей Горыныч все глядит, удивляется,
Может, девица над ним издевается?
— Вот сейчас я налечу!
И царевну проглочу!
А она ему в ответ:
— Ты послушай мой совет.
Ты меня побереги,
Чем-то вкусным накорми,
А потом уж, коль захочешь,
То меня ты и проглотишь.
Змей, подумав, согласился,
В небо он с царевной взвился,
Тот же час и полетел,
На горе высокой сел.

3
Царь по дочери своей
Тужит уже много дней.
Сердце царское всё ноет,
Нет нигде ему покоя,
И не ест он, и не спит,
Всё печалится, грустит.
Вот царевич удалой
За девицей молодой,
Вознеся молитвы Богу,
Собирается в дорогу.
У царя благословенья
Просит он. И без сомненья
Взяв тяжелый меч с собой,
Он спешит на страшный бой.
Звонко латами звеня,
Он садится на коня.
Едет он легко и важно,
И за витязем отважным
Собирается народ
У дубовых у ворот.
— Не тужи, мой славный царь.
Глянь смелее, государь.
Дочку я твою спасу,
Змею головы снесу.
Чтоб девицы не страдали,
Чтобы старость не встречали
Их родители с тоской,
Проклиная жребий свой.
— Поспеши же, витязь ясный, —
Молвит тихо царь несчастный, —
Коли дочь мою спасешь,
Под венец с ней и пойдешь.
Будешь царством управлять,
Я же внуков буду ждать.
— Не тужи, отец ты мой.
Жди нас вскорости домой.
С тем царевич в путь пустился,
Старый царь перекрестился,
Взялся царством управлять,
И детей обратно ждать.

4
А царевна молодая,
Все тоскуя и вздыхая
У Горыныча живет.
То тихонечко поет,
То прядет она немножко,
То заплачет у окошка,
То садится вышивать,
То возьмется прибирать.
Змей красавицу-девицу
Есть раздумал. И жениться
На царевне он решил.
С тем он к ней и поспешил:
— Ты мне, девица, по нраву,
И красой ты величава,
И в хозяйстве хороша.
Ты мне, юная душа,
Станешь верною женою.
Не расстанусь я с тобою.
Будешь в золоте ходить,
Во дворце великом жить!
— Мне дворцов твоих не надо!
Дому я родному рада!
Ты ворота отвори,
И домой меня пусти!
Змей Горыныч рассердился,
Над горой высокой взвился:
— Ты о доме не мечтай,
К новой жизни привыкай,
Ведь под ясною луной
Станешь ты моей женой.
Змей Горыныч улетел.
— Ох, и горек мой удел, —
Плачет девица с тоскою, —
Лучше смерть, чем быть женою
Гада страшного лесного.
И, всплакнув еще немного,
Стала девица гадать,
Как ей свадьбы избежать.

5
Едет витязь в чистом поле.
По чужой ужасной воле
Едет он среди степей
За невестою своей.
Кружат вороны над ним,
И туман, как сизый дым,
Землю хладом укрывает.
Кто-то стонет и вздыхает,
И, легка, звенит вода
У волшебного пруда.
Видит витязь месяц ясный,
В окруженьи звезд прекрасных,
И у самого пруда
Песня нежная слышна.
То русалочки играют,
Длинны косы расплетают,
Песни сладкие поют,
Да царевича зовут.
— Ты приди к нам, витязь ясный,
Храбрый молодец прекрасный,
Будешь счастлив ты вовек
С нами, храбрый человек.
Говорит царевич ясный:
— Все вы, девицы, прекрасны,
Все вы, дочери луны,
И красивы, и милы,
Только девице земной
Буду верен я душой.
Вы ль царевны не видали?
И русалки отвечали:
— Змей Горыныч прилетал,
Он царевну и украл.
В чащу ты ступай лесную,
Там, где зверь добычу чует,
В ветхой, старенькой избушке
Коротает век старушка,
За советом к ней ступай,
Добрый молодец, прощай.
Им царевич поклонился,
В лес дремучий он пустился,
Стал по лесу он гулять,
Чтоб избушку отыскать.

6
Видит он, во мраке ночи
Совы ухают, хохочут,
Слышен где-то волка вой
В темной тишине ночной.
Вот уже пред ним избушка.
У окна сидит старушка,
И вздыхает всё она,
Грозно глядя из окна.
Тут ногой царевич топнул,
И в ладоши звонко хлопнул:
— Ты, избушка, обернись!
И ко мне поворотись!
— Это что еще такое?!
Кто старушку беспокоит?!
Вот с крылечка я спущусь,
За метлу я как возьмусь!
Будешь, молодец, ты знать,
Как старушку обижать!
Смеешь спорить ты со мною?!
С самой Бабою Ягою!
Коль в избушку ты войдешь,
То костей не соберешь!
— Погоди ты, Ягуся, сердиться!
Дай ты молодцу с дороги умыться,
За ночлег тебе с лихвой я отплачу,
Сам тебя на славу угощу!
Тут изба поворотилась,
Дверь со скрипом отворилась,
За столом Яга сидит,
И ворчливо говорит:
— Так и быть, входи смелей,
Но гостинцев не жалей,
Я уж печку истоплю
Да советом подсоблю.
У царевича была
Скатерть чудная одна.
Если скатерть расстелить,
То и сытым тебе быть.
Тут какие хочешь яства,
Настоящее богатство:
И вино, и мёд душистый,
Белый каравай пушистый,
Поросёнок молодой
И картофель отварной.
— Подари мне скатерть эту.
Я же поделюсь секретом,
Как злодея погубить,
Как царевну раздобыть.
Ей царевич говорит:
— Скатерть эту в дар прими,
Помоги ты мне скорей
С девой свидеться своей.
— Слушай, молодец отважный, —
Говорит старуха важно, —
Там, за чащею лесной,
За высокою горой
Пруд с водицею зеркальной,
Он звенит росой хрустальной,
Ты к пруду скорей ступай,
Меч в тех росах искупай.
А потом берись за дело,
Тем мечом сражайся смело,
Будет меч тогда хорош!
Им ты деву и спасешь.
А пока ложись-ка спать,
До рассвета почивать.

7
Что ж царевна молодая?
По земле родной скучая,
Всё печалится, грустит.
Змей царевну сторожит.
— Ты, красавица-девица,
Не в холодной ведь темнице,
Что ж пугливо ты дрожишь?
И о ком опять грустишь?
И царевна отвечает:
— Сердце девичье страдает,
И тоскует, и болит
От печалей и обид.
Горек мой удел несчастный,
Я хочу душою страстной
В свой родной вернуться дом,
Чтобы свидеться с отцом.
Побродить по тихой роще,
Окунуться в бархат ночи,
И с подружками опять
Песни нежные слагать.
Но ей чудище твердит,
Той царевне говорит:
— Нынче тут твой дом родной.
Скоро станешь мне женой,
Будешь тихой и покорной,
Станешь ты душой безмолвной,
Позабудешь ты, как сон,
Жизнь свою, и отчий дом.
Эй, русалочки младые!
Дщери озера лесные!
Спрячьте девицу скорей
От допытливых очей.
Я ж над лесом полетаю,
Род людской я испугаю,
Страх посею меж людьми,
Чтобы мучились они!
Змей Горыныч в небо взвился,
И за черной тучей скрылся,
А девица стала ждать,
Доле тяжкой горевать.

8
Что ж царевич? Витязь милый
Всё в пути. Уж нет и силы,
Днём и ночью он бредёт,
В путь судьба его зовёт.
Ночь над лесом опустилась,
Лунным светом озарилась,
Пляшут звезды в облаках,
Зреют росы на цветах.
Сон прилег в душистых травах,
Ветер спит в ночных дубравах,
Птиц не слышно и зверей,
Не видать ничьих теней.
Только молодцу не спится,
За красавицей девицей
Он в чужом краю бредет.
Что же дальше его ждет?
Вот совсем он притомился,
И под елью опустился:
— Труден и далёк мой путь.
Значит, нужно отдохнуть,
Чтоб вернуть былые силы
И опять за девой милой
По тропе лесной идти.
Как же Змея мне найти?
Так он думал и гадал,
По царевне всё вздыхал.
Вдруг в немыслимом сияньи,
В звездном трепетном мерцаньи
На поляне той лесной
Да горшочек золотой
Пред царевичем открылся.
Тот же чуду всё дивился:
— Полон золота горшок!
Соберу его я в срок.
Гном пред ним тотчас явился,
Грустным голосом взмолился,
Стал просить и умолять
Тот горшок ему отдать:
— Пощади, царевич милый!
В том горшке вся моя сила,
Ты меня уж не губи,
И горшочек мне верни.
— Что ж, бери горшочек свой,
Дивный дедушка лесной.
Мне же в путь пора пускаться,
Да с Горынычем сражаться,
Может знаешь, как мне быть?
Как злодея погубить?
Гном ему и отвечает:
— Видишь, росы созревают
Под луною на цветах?
В первых солнечных лучах
Росы те в родник сольются,
И по лесу растекутся,
Побегут легко они.
Вслед за ними ты беги.
Так найдешь ты пруд заветный,
Полон он воды волшебной,
Меч в тех водах ты омой,
Он в бою соратник твой.
Гному витязь поклонился,
С ним царевич наш простился,
Стал он думать да гадать,
Первой зорьки поджидать.

9
С первой утренней зарею
Заповедною тропою
Вновь царевич наш спешит.
Слышит он, ручей журчит.
Витязь юною душою
К ручейку спешит с мольбою:
— Ты, ручей, мне помоги,
Ты к пруду меня сведи.
Ручеек звенит водицей:
— Для красавицы-девицы,
Путь к пруду я укажу,
И тебе я сослужу.
Ты, царевич молодой,
Поспеши скорей за мной.
Ручеёк над камнем взвился,
Меж деревьями он скрылся,
Ну, а юноша младой
За ручьём спешит стрелой.

10
Мы царевича оставим,
Снова в путь его отправим,
Поспешим чрез лес большой
За царевной молодой.
Уж она, краса-девица,
Средь русалочек томится,
Уж они её зовут,
Прямо к озеру ведут.
Там ночами под луною
Те сестрицы меж собою
В тишине венки плетут,
Добрых молодцев влекут.
— Что ж ты, девица младая,
Все грустишь? Беды не зная,
Все былое ты забудь,
С нами счастлива ты будь, —
Ей русалки отвечали, —
Мы, не ведая печали,
Тут на озере живём,
Песни под луной поём.
Им девица отвечала:
— Сроду грусти я не знала,
Вместе с батюшкой жила,
По весне венки плела.
А теперь красу-девицу
Змей похитил, и жениться
Хочет вскорости злодей.
Оттого мне всё грустней.
Тут русалочки вздохнули,
Вместе с девицей всплакнули:
— Мы красавицу спасём,
И с собою заберём,
Станешь ты одной из нас.
Но придет заветный час,
И красавица-девица
Вновь в царевну обратится,
А пока же под луной
Стань русалочкой лесной.
И царевна вдруг пропала,
Вмиг она прозрачна стала,
И под ясною луной
Стала девицей лесной.

11
По лесу царевич бродит,
С темной дали глаз не сводит,
И у ног его ручей
Все бежит быстрей… Быстрей…
Небо всё вдруг озарилось,
Первой зорькой засветилось,
Лес проснулся ото сна,
Зазвенела тишина
Птицы песнь свою запели,
Росы в травах зазвенели,
Озарился пруд лесной,
Заиграл водой живой.
Наш царевич всё дивится:
— Погоди, душа-девица!
Близок избавленья час.
Змей ещё узнает нас!
Меч царевич вынимает,
В пруд волшебный опускает,
Стал тот меч ещё острей,
Витязь наш глядит смелей.
Той водою он умылся,
Силушкой обогатился,
Стал он думать да гадать,
Где Горыныча искать.
Вдруг ударил грозный гром,
И явился старый гном.
Он на витязя глядит,
Слово мудро говорит:
— Здравствуй, витязь, мой герой!
Побеседуй ты со мной.
На тебя я погляжу
Да советом награжу.
Слушай, витязь, мой рассказ.
Верю я, приходит час,
Ждет царевну утешенье,
И от Змея избавленье,
У меня же свой с ним счет,
Пусть он кару понесет.
Я в лесу давно живу,
Лес, зверей я берегу,
Травы чинно охраняю,
Все богатства сберегаю,
Ходит смело род людской
Заповедною тропой.
Жить да радоваться б мне,
Но однажды по весне
Прилетел с горы своей
Ворог мой, Горыныч Змей.
Разорил он мое царство,
Уничтожил все богатства,
Тут и зверь уж не живёт,
Птица тут гнезда не вьёт,
Ты, царевич молодой,
Смелый, сильный, удалой,
Лес избавь от зла лихого,
Змея погуби ты злого,
Тем и лес ты наш спасешь,
И красавицу вернешь.
А царевич наш в ответ:
— Обойти готов я свет,
И лесами, и морями,
И бескрайними степями,
Чтоб со злом тем совладать.
Только где ж его искать?
— Слушай, молодец прекрасный.
Там, под солнцем теплым, ясным
Есть высокая гора.
В ней виднеется нора,
В той норе есть чёрный ход.
Там Горыныч и живёт.
— Далеко ль туда идти?
-Да всего три дня пути.
Коли ты уж не сробеешь,
То врага и одолеешь.
Я ж всё это говоря,
Подарю тебе коня.
Конь же тот быстрее птицы,
Он легко за ветром мчится.
Ты его скорей седлай,
В путь спеши, мой друг, прощай.
Гном исчез в рассвете ярком,
И в златом сияньи жарком
Конь явился златогривый,
Бьёт копытом он ретиво,
Будто просится он в бой.
Говорит царевич мой:
— Ай да конь! Лесное диво!
Путник верный, друг ретивый!
Хоть весь свет ты обойди,
А такого не найти.
На коня царевич сел,
Словно вихрь, конь взлетел,
Между небом и землёй
Скачет всадник удалой.

12
Резво мчится конь лихой
Между небом и землей,
Всадник смело вдаль глядит,
Меч в руке его горит.
Вот высокая гора
Уж царевичу видна.
Чёрный дым с горы той валит,
И коня царевич правит,
Бой его уж не страшит,
Громко витязь говорит:
— Эй ты! Чудище лесное!
Биться я хочу с тобою!
Аль боишься ты меня?!
Смело правит он коня.
Вдруг гора как содрогнется,
То Горыныч зло смеется,
Говорит богатырю:
— Вмиг тебя я погублю.
Будешь ты, невежа, знать,
Как со мною воевать!
И начался страшный бой
Между небом и землей.
Змей Горыныч налетает,
Витязя он настигает:
— Ну, царевич, не робей!
Меч в руке держи смелей!
День и ночь они дерутся,
В небе стаей враны вьются,
Скрылось солнце в небесах,
Молнией грозит гроза,
Травы клонятся к земле
В той зловещей стороне.
Вот царевич меч заносит,
Змей же тот пощады просит:
— Ты, царевич, пощади,
Ты голов мне не руби.
Я людей губить не стану,
Хулиганить перестану,
Улечу в далёкий край,
Только ты не убивай.
— Будь по-твоему, злодей,
Ты сей лес оставь скорей!
Есть средь моря остров старый,
Там шумят листвой дубравы,
Братья-ветры там живут,
Остров старый стерегут.
Там теперь тебе и жить,
Чудо-остров сторожить.
Змей Горыныч улетел,
А царевич погрустнел,
Сам не свой по лесу бродит,
Но царевну не находит,
Все тоскует он, и вот
Тихо к озеру идет.
Дым над озером клубится,
И русалочки-сестрицы
Выступают перед ним,
Пред царевичем младым.
Он глядит на них с тоскою,
И, качая головою,
Девам бьет поклон земной.
— Что ты ищешь, витязь мой? —
Говорит одна из них.
И царевич наш, жених
Ей смиренно отвечает:
— Грусть мне душу разъедает,
Много дней я уж в пути…
Где царевну мне найти?
Иль жива она, бедняжка? —
Все вздыхает витязь тяжко.
Ждет с тоской ответа он.
Вдруг пред ним, как дивный сон,
Дева юная явилась
И в царевну превратилась.
На него она глядит,
Улыбаясь, говорит:
— Я тебя ждала душою,
Песни пела под луною,
У русалочек лесных.
Я была одной из них.
Нынче ж с лесом мы простимся,
И домой мы возвратимся,
Ждет нас счастье впереди
И удача на пути.
И вернулись уж домой
Витязь с девицей лесной.
А потом был знатный пир,
И веселье на весь мир.
На пиру том мы бывали,
Песни пели и плясали,
Делу этому венец,
Ну, а сказке уж конец.

Сказка про Кита (Н. Шемякина)

-1-

В море синем суета:
Потеряли все Кита.
— Ой, спасите, караул!
Кит на дне морском уснул!
Спит вторые сутки Кит
И ХРРРапит, ХРРРапит, ХРРРапит —
Горло-то китовое
Двух-ки-ло-мет-ро-во-е.

Рыбам не до шуток —
Храп Кита так жуток.
Море дыбится волнами,
Надвигается цунами,
Чтоб не грянула беда,
Решено будить Кита.

И приплыли тётки –
Тощие селёдки,
Два часа толкали в бок,
Только все пошло не впрок.
Кит на дне зыбучем спит
И ХРРРапит, ХРРРапит, ХРРРапит —
Горло-то китовое
Двух-ки-ло-мет-ро-во-е.

Колкие ракушки
Щекотали брюшко.
Страшная акула
За плавник щипнула.
А пузатый осьминог
Старый бубен приволок.
Били час в него кефали,
В море всех перепугали.
Только Кит, как прежде, спит
И ХРРРапит, ХРРРапит, ХРРРапит —
Горло-то китовое
Двух-ки-ло-мет-ро-во-е.

-2-

И сказала рыба-меч:
— Этот сон пора пресечь.
Чтоб заткнуть китовый рот,
Нужно срочно вызвать флот.
Нам вопроса не решить,
Если он не поспешит.

И в бурлящей сини вод
Окружил засоню флот.
Протянул вперед рукав
Самоходный батискаф,
Кляпом рот закрыл китовый,
Ротик двух-ки-ло-мет-ро-вый.

Кит качнулся в темноте,
Улыбнулся, а затем
Проглотил он кляп, как муху,
Капитану свистнул в ухо,
Дунул в ус… и снова спит
И ХРРРапит, ХРРРапит, ХРРРапит —
Горло-то китовое
Двух-ки-ло-мет-ро-во-е.

Вдруг откуда-то кальмар,
Словно доблестный гусар,
Прискакал к Киту верхом
На лихом коньке морском.
Положил будильник новый
В ротик двух-ки-ло-мет-ро-вый.
Кит зевнул, и механизм
Провалился в организм,
В животе — как за-ЗЗЗЗ-венит!
…И проснулся соня Кит.

Сказка про колорадского жука (Г. Дядина)

1.
В огород, в огород
Приземлился самолёт.
Прилетел на нём один
Иностранный гражданин.
Носит он пиджак в полоску,
Важно курит папироску.
Полосатый этот сэр —
Жук-мультимиллиардер.
Прибыл он из дальних стран,
Полон долларов карман.
Хочет он себе купить
Дом, в котором будет жить.

2.
В огород, в огород
Колорадский жук идет.
Перед ним капуста,
А в капусте пусто.
Под капустным листом
Жук решил построить дом,
Чтобы жить, не тужить
И бразильский кофе пить.

Вдруг откуда ни возьмись
Гусеница появись.
«Караул! Караул!
Кто в мой дом заглянул?
Кто бы ни был, уходи,
Моих деток не буди!»

3.
Огород. огород,
В нем сорняк растет —
Луговой цветочек,
Синий василёчек.
И под этим васильком
Жук решил построить дом,
Чтобы жить-поживать
И газеты читать.

Вдруг откуда ни возьмись
В небе пчёлка появись.
И жужжала,
И визжала,
Острым жалом угрожала.
«Я тружусь здесь день и ночь,
Уходи отсюда прочь!»

4.
Огород, огород,
В огороде дождик льёт.
Дождик грядкам нужен,
Появились лужи.
Ходит-бродит жук-чудак,
Промочил насквозь пиджак.
Где бы поселиться,
От дождя укрыться?
Прямо в грядке под кустом
Жук решился вырыть дом.

Вдруг откуда ни возьмись
Земляной червяк явись.
«Я соседей не люблю!
Эту грядку я рыхлю!
Землю ты мою не трогай,
Уходи своей дорогой!»

5.
Огород, огород,
Солнце жарко печёт.
На песке жучок-чудак
Сушит мокрый свой пиджак.
А из этого песка
Выйдет домик для жука.

Но откуда ни возьмись
Муравьишка появись.
«На песке моем не стой!
В этом месте домик мой!
Без тебя у муравья
Велика в дому семья».

6.
Огород, огород,
В нём картошка растет —
Белые цветочки,
Вкусные листочки.
Под картофельным листом
Жук себе построил дом,
И живет играючи,
Песни напеваючи.

7.
Огород, огород,
Сколько с ним забот-хлопот!
Картошку поливать
Да жука собирать.

Сказки собирателя трав. Сказка первая (Т. Травнiкъ)

Когда-то у Луны был свой спутник,
Он смотрелся с Земли горошиной,
А земляне его звали «хорошеньким»,
Маленький-маленький такой спутник.

Когда-то у Луны был свой спутник,
И ей не было так сиротливо,
И она не светила тоскливо
Нам сюда по ночам…

Когда-то у Луны был свой спутник,
А Землю называли «бабушкой»,
Даже странно как-то сейчас кажется:
Бабушка — сыра-Земля.

Когда-то у Луны был свой спутник,
Много историй и сказок
о нем рассказывали,
А сколько глаз смотрели с Земли
На гуляющую с ребенком Луну…

Когда-то у Луны был свой спутник,
А звали его Лунатик,
Или иногда так ласково — Луня, Лунечка!

Жалко, что планеты так редко размножаются,
Ведь и Земля стала когда-то мамой:
У нее есть дочь, крупная такая, белая,
Луной зовут…

А вот Луня рос, рос и вырос.
Стал взрослым и уже не спутником,
А самостоятельным…
Попрощался и уехал в Космос
Жить и работать Планетой,
Так там и остался…

Сказочная страна (Т. Коваль)

И мама лук, и папа лук,
Редиска — самый лучший друг.
А помидор немало слез
Пролил из-за его волос.

Был он сделан из полена,
И в каморке с папой жил.
А вот нос его, наверно,
Самым длинным в мире был.

А в этой сказке главный
Мальчишка деревянный.
Он всюду длинный нос совал
И с Карабасом воевал.

Он моторчиком жужжит
И над улицей кружит.
Он летит все выше, выше.
У него есть дом на крыше.

Он на шарике летал,
Пчелок обмануть мечтал.
Тучкой притворялся мишка,
Мед хотел стащить воришка.

Волшебные туфли надел он на ножки,
И всех перегнал на спортивной дорожке.
Украсть падишах его туфли пытался,
Но только в итоге сам с носом остался.

Шли в город Изумрудный
Страшила с Дровосеком.
Один мечтал стать умным,
Другой — стать человеком.

У Бабы-Яги огород у избушки,
Плохие дела надоели старушке.
Поганки она поливает на грядках,
Растит мухоморы в оранжевых шляпках.

Сова и волк (В. Шебзухов)

По лесу рыскал в поисках зверей,
Хоть сытый, но ужасно злой
Волк-одиночка (свет не видел злей),
Не зная, где найдёт покой.

Едва не откусил у зайца лапку,
А белочку чуть было не загрыз…
Весь муравейник лапами в охапку
Без сожаления с обрыва — вниз.

Чего же сытому, казалось, не хватало?
На сей вопрос волк заявил сове:
«Я злость свою, коли уже достала,
Решил срывать на всём подряд зверье!»

Сова, зевая (так как днём лишь дремлет):
«Я слышу где-то справа, там, в кустах,
Наверняка, живое шевеленье.
Знать, кто-то прячет от тебя свой страх!»

Как бросился в кусты — не интересно,
Но из кустов — потрёпанный сам волк…
«Кто поступил со мной так — неизвестно,
Но злости той как ни бывало… Толк!

В чём был секрет, коль указала, зная?»
«На слабых зло срывать, поди, не ах!
Секрета нет, а правда лишь такая:
С тебя медведь всю злость сорвал в кустах!»

Мораль не та, где средь овец
Хвост распускает молодец…
В защиту слабых помнить нам,
Что перед кем-то слаб и сам!

Сова, лиса и ёж (В. Шебзухов)

Лиса дала совет ежу:
«Послушай, что тебе скажу:
Колючки уж давно не в моде,
Что шуба в зной — не по погоде!
Ты б к парикмахеру сходил,
И попросил его, чтоб сбрил
Твои немодные иголки,
О коих лишь дурные толки.
Пусть подстрижёт «под черепаху»…
Увидишь, как вокруг все ахнут!»

Из леса в город ёж помчался,
Стыдясь, что от всего отстал.
Советы слышал он нечасто,
Когда ж сову вдруг повстречал,
Спросил её, права ль лиса,
Колючки, мол, его не в моде?
Ответила сова: «Ты сам
На вид зверёк не глупый, вроде,
На свете, чай, немало жил.
Глядишь, и дале поживёшь…
Коль к парикмахеру идёшь,
Уж попроси, чтоб освежил,
Он после стрижки всё лосьоном —
Морковным, яблочным, медовым…»

«За что же мне такая честь?»

«Чтоб всё вкусней… лисе поесть!»

Солдат и тринадцать чертей (В. Шамонин-Версенев)

Двадцать пять годков подряд,
Службу с честью нёс солдат.
Он в походах трижды был,
Много подвигов свершил,
Дважды ранен был в бою,
Видел рядом смерть свою.
Вдруг случилось чудо здесь:
Кажет царь солдату честь.
Он дал вольную ему,
Наградил крестом к тому.
Шёл солдат теперь домой,
С серым ранцем за спиной;
Песню бодрую поёт,
Грусти ходу не даёт.
Скоро сбился он с пути,
Той дороги не найти;
Незнаком солдату край,
Тут и ноченьку встречай.
Да солдат не унывал,
На постой к старушке встал.
Ею был на чай он зван,
За столом творил роман;
Ведал ей о службе сказ,
Привирал чуток не раз!
А старушка знай молчит.
На него с тоской глядит,
И служивый скромно смолк,
Не возьмёт никак он в толк:
«Соблюдал я вроде такт,
Что-то, право, здесь не так!»
Он пред нею не юлил,
Напрямик её спросил:
— Вижу, мать, в твоих глазах
Затаились боль и страх,
Поделись бедой своей,
Не ходи в обнимку с ней;
Не останусь я в долгу,
Может, чем и помогу.
Молвит бабушка в ответ:
— Тут, сынок, секрету нет.
Все мы ране справно жили
И медок, и пиво пили,
Пели песни у костра,
Аж до самого утра,
А теперь в нас страх один,
Он над нами господин.
Царь наш вовсе как-то сник,
Не живёт уже мужик;
Во дворце своём сидит,
Сам с собою говорит.
А вот суть сего проста,
Вся поверх лежит она:
У царя есть дочка, Злата,
И красива, и богата.
Вмиг явился тёмный Принц,
Сытый, наглый, рыжий свин!
Он стал сватать царску дочь,
Грязь в словах своих толочь.
Царь разгневан очень был,
Напрочь вежливость забыл;
Выгнал Принца он взашей,
Тумаками, посдобнЕй!
Тотчас отбыл Принц к чертям,
Заложил им душу там,
И чертей он всех обвёл,
Их на дочь царя навёл;
Лишь та ноченька на двор,
Во дворец уж бес попёр;
Прут всегда по одному,
Я не знаю, почему,
Правят прямо к спальне ход,
Каждый дочку ту ругнёт.
Каждый ноченьку не спит,
Страхи в спаленке клубит.
Всякий люд к царю ходил,
Бесов этих изводил,
Бесполезно только, знай,
Обнаглели черти в край;
Все от них тринадцать бед,
Надоели, спасу нет,
И пробьёт, я чую, час,
Бесы примутся за нас;
Потому мы слёзы льём
И печаль в себе несём.
Призадумался солдат:
«Ясен мне теперь расклад!
Не впервой чертей гонять,
Я смогу их обуздать!»
Мысль солдат не потерял,
Пред царём с зарёй стоял:
— Слышал, батюшка, я сказ,
У тебя беда сейчас.
Мне за честь царю помочь,
В порошок чертей столочь;
Станет дочь твоя живать,
Краше солнышка блистать,
И в тебе взыграет дух,
Вижу, ты совсем утух!
Царь к служивому приник,
Не скрывал печаль старик:
— Как тебе, солдат, я рад,
Помоги же мне, солдат;
Нету моченьки моей,
Видеть этаких гостей!
Вновь солдатик речь завёл,
Все слова он к делу свёл:
— Ты дубинку, царь, мне дай,
Карты, свечи и ступай;
Дальше в дело я вступлю,
Им вниманье уделю!
Вот прошёл какой-то час,
Получил солдат заказ.
Тотчас взялся он за труд;
Из дворца прогнал весь люд,
К двери спальни стол припёр,
Тут же им ту дверь подпёр;
Стопкой карты положил,
Свечи скоро запалил,
Примостил дубинку в стол,
На чертей был очень зол.
В полночь тенью чёрт возник,
Чёрт готов сорваться в крик;
В спальню путь ему закрыт,
Бес в смятении стоит:
«Эка невидаль, солдат,
Да побил бы их всех град!
Кто его сюда приткнул,
Чтоб навеки тот уснул?!
Как же в спаленку пройти,
Пост солдатский обойти?»
Мимо чёрт решил шмыгнуть,
Вдоль стены он двинул в путь.
Той минуты не прошло,
Криком воздух сотрясло:
— Ты куда, чертёнок, прёшь,
В спальню больше не войдёшь,
И шутить со мной не смей,
Не таких я бил чертей!
Бес стоял пред ним столбом:
«Не попрёшь тут напролом!»
Карты чёртик вдруг узрел,
Весь, в надежде, пропотел:
Раз картишечки лежат,
Поиграть не прочь солдат;
Знаю их, служивых, племя,
Губят всё на карты время!
Суетиться чёртик стал,
Мысли он на речь менял:
— Окажи, солдат, мне честь,
Коль я карты вижу здесь;
Проиграешь — дай пройти,
На моём не стой пути;
Если проигрыш за мной,
Соглашусь на всё с тобой!
Щурит глазоньки солдат,
Речи чёрта был он рад:
— Ночка, чёрт, моя длинна
И на то игра дана;
Проиграешь, не серчай,
Шелбанов заполучай,
У меня они крепки,
Лоб свой, чёртик, береги!
Только бес засел за стол,
Вмиг себя в игре извёл;
Проиграл он много раз,
Потерял былой окрас.
Да солдат от счастья млел,
Он бесёнка не жалел:
— Коль ты в это дело влез,
Будет спрос по полной, бес!
Долг — он красен платежом,
Смысл любой игры есть в том;
Так что голову пригни,
Предо мною лоб яви!
Задрожал тщедушный чёрт,
В мыслях в дом родной попёр;
Да бежать ему нельзя,
Крепко выпорют братьЯ;
Оправдание, не в счёт,
Там дела идут в зачёт.
Чёртик голову пригнул,
Глазки-щёлочки сомкнул,
Хлюпнул громко пятачком,
Сжался весь в единый ком.
Тут солдат дубинку взял,
Беса ею огулял.
В страхе чёрт упал на пол,
Криком воздух расколол:
— Что ты делаешь, солдат,
Я щедротам сим не рад,
Хоть чуток меня жалей,
Милосердным быть умей!
Да солдат про честь забыл,
Гнев солдат на чёрта лил:
— Я вас, черти, вмиг уйму,
Слову верьте моему!
Он бесёнка вновь огрел,
Бес от боли закряхтел.
Вдруг взмолился громко чёрт,
Он язык словами тёр:
— Долг, солдат, деньгой возьми,
Не ложиться ж мне костьми,
Нас, чертей, ещё двенадцать
И за всех мне отдуваться?!
Да солдат не уступал,
Дело делать продолжал:
— Скоро встречу вас я всех,
Вход ко мне вам без помех;
Распахну пред вами дверь,
Дело сделаю, поверь!
Чёрт не в шутку занемог,
Взглядом ловит он порог:
«Видно, мне пора сквозить,
А иначе мне не жить;
У своих там, не убьют,
Разве чуточку побьют,
Это мелочь, ерунда,
Сохраню хоть жизнь тогда!»
Подскочил на ноги чёрт,
Из дворца бегом попёр.
Прибыл к деду он без сил,
Чёрт на грани слома был;
Ведал он ему свой сказ,
Не искал красивых фраз.
Внука дед не понимал,
В гневе внуку он сказал:
— Видно, слабенький ты, внук,
Коль пришёл совсем без рук!
Размахнулся чёрт-дедок,
Увернуться внучек смог;
Стороной прошёл кулак,
Тут чертёнок и размяк,
Начал что-то лопотать,
Дед не мог его понять,
Посему, пустился в крик,
Ярость кажет вновь старик:
— Нужно честь свою беречь,
Как теперь заделать течь?
Что я Принцу-то скажу,
Как о деле доложу?
Он нам душу заложил,
В нашу семью принят был!
Мы должны ему помочь,
Царство это в прах столочь,
Договор с ним — не слова,
Бестолкова голова!
Во дворец пойдёт второй,
Чёрт-внучок мой дорогой;
Посмышлёнее он будет,
Дело наше не загубит!
Вот второй явился внук,
Дед не скрыл дрожащих рук:
— Во дворец к царю ступай,
Из беды нас выручай;
Дело правое возглавь,
Все ошибки там исправь!
Во дворец внучок спешил,
Дело с треском провалил.
Он вернулся весь в слезах,
С пеной белой на губах:
— Это просто изувер,
Не чета нам всем в пример,
И теперь я — инвалид,
Чудом не был я убит!
Дед в затылке почесал,
Внука третьего послал.
Скоро внук прибЫл назад,
Он смеялся невпопад;
Разговора не ведёт,
Деда внук не признаёт,
И четвёртый, пятый внуки,
Той изведали науки,
И шестой, седьмой, восьмой,
Потеряли все покой,
И девятый, и десятый,
Вмиг познали гнев солдата,
И одиннадцатый внук
Не минул тех страшных мук,
А двенадцатый приполз
И под лавку ту заполз,
Из-под лавки говорил,
Деду речь в слезах творил:
— Передал солдатик всем,
Дело сделать без проблем,
Но с условием одним;
Все чтоб были перед ним,
Все тринадцать чтоб пришли,
Да деньжонок принесли,
И тогда вопрос решён,
К Злате нас пропустит он!
Скоро дед внучков созвал,
Речь пред ними он держал:
— Деньги, знайте, любят все,
Деньги власть дают везде,
И суди тут, не суди,
Нет солдатику пути,
Как те деньги с нас содрать,
Жить себе, не горевать!
Во дворец идём гурьбой,
Это сказ последний мой;
Всем я это говорю,
Приуныли, я смотрю!
Встретил тех чертей солдат,
Встрече с ними был он рад:
— Счастье видеть мне вас всех,
Ждёт меня большой успех;
Вижу, начали скучать,
Может, скуку разогнать?
Скучковались черти тут,
От солдата действий ждут.
Только он с добром идёт,
Мировую речь ведёт:
— Ладно, черти, не побью,
Миром сладим, говорю!
Скоро ль стану я богат,
Принесли ли вы деньжат?
Чёрт-дедок мешок на пол,
Речь он с радостью завёл:
— Денег полненький мешок,
Будешь царь себе и Бог!
Отвечал ему солдат:
— Ты умишком, чёрт, богат!
Да и жизнью, вижу, тёрт,
Коль так зубы все уж стёр,
Потому, мне дай прозреть,
На один вопрос ответь.
Слышал я тут от людей,
Сказ не раз про вас, чертей,
Мол, вмещаетесь вы все,
Из-под спичек в коробке,
А в солдатский ранец мой,
Не слабо вам, всей гурьбой?
Отвечает чёрт ему:
— Этот фокус по плечу;
Убедишься скоро сам,
Что знаком твой ранец нам!
Тут же стал кружиться он,
Шум пошёл со всех сторон;
И мычание, и ор,
И нелепый жуткий хор;
Стали бесы с ноготок
И в тот ранец скопом скок,
А солдат и был таков,
Дело справил он без слов;
Ранец быстро застегнул,
Словом всех их помянул:
— Вот и кончился ваш бал,
Часик горький ваш настал,
А дедок и впрямь мудрец,
Всех внучат подвёл, глупец!
Взял дубинку ту солдат,
Стал творить он бесам ад;
Начал бить по ранцу ей,
Не жалел совсем чертей,
А всего-то через час,
Царь познал солдата сказ.
Царь в улыбке тенят рот,
Царь словечки не жуёт:
— Хороша, солдатик, весть!
Окажу тебе я честь;
Оставайся и служи,
Дружбой нашей дорожи!
Отвечал солдат царю:
— Нет уж царь, благодарю,
Но случится вдруг беда,
Помогу тебе всегда!
Огорчился сильно царь:
— Ладно, душу не мытарь;
Воля-волюшка твоя,
Возражать не смею я.
Царь солдата наградил,
В путь-дорожку снарядил,
Распрощался с ним с трудом,
Осенил его крестом.
Скоро вёз солдат чертей
Он в пути не ведал дней;
Золотишко тоже вёз,
Мысли вдаль служивый нёс.
Тут и ночь легла пред ним,
Отдых был необходим;
Встал служивый на постой,
К бабке странной и смурной.
Ранец бабка вскрыла вмиг,
Разнесла по дому крик;
Ломанулись бесы в дверь,
Понесли её с петель.
Чёрт-дедок дубинку хвать,
Вслед за внуками бежать.
Скоро пруд они нашли,
В нём укрыться все смогли,
А солдат в улыбке цвёл,
Речь он громкую завёл:
— Ох, трусливые чертяки,
Слабаки они всЕ в драке!
Будут помнить мой урок,
Им пойдёт он только впрок!
Бабка страхом вся полна,
Пред иконою она;
Эку невидаль узреть,
Так ведь можно умереть!
Ранним утром встал солдат,
Зорьке новой был он рад;
К дому путь солдат верстал,
Никаких забот не знал!
А тринадцать бесов тех
Пруд обжили без помех.
Принц к ним тут же поспешил,
Чёрт-дедок его побил;
Бил дубинкой, не жалел,
Весь в той радости потел,
Не спускал он с внуков глаз,
Им творил теперь наказ:
— Чтоб не видел средь чертей,
Этих чёрствых, злых людей!
Принц же с нами пусть живёт,
С нами ест и с нами пьёт,
И на землю не пускать,
Тут, у нас, ему страдать;
Коль душонку продал раз,
Сможет он продать и нас!
Чёрт-дедок закончил речь,
Захотел он вдруг прилечь;
Глазки-щелочки закрыл,
В сон тихонечко уплыл,
Стал от дел своих далёк,
В юность сон его волок.
Разошлись и черти-внуки,
От такой щемящей скуки;
Все двенадцать разошлись,
Подлечиться подались,
А потом наступят дни,
Может, к вам придут они?
Окажите им вы честь,
Коль дубинка в доме есть.

Старик и плут (В. Шамонин-Версенев)

В некой дальней деревушке,
Жил-живал мужик в избушке.
Бедно, правда, очень жил,
Но об этом не тужил.
Он коровушку имел,
Творожок и масло ел,
Молочко пивал семь дней,
Слыл бедовым средь людей.
Да ещё прижил он пса,
Пёс ему — сродни душа;
Дремлет псина день и ночь
И ещё поспать не прочь.
Скоро пёс годков припас,
Потерял былой окрас;
До хвоста жирком оброс,
Не вставал на лапы пёс.
Мужичок стал стариком,
При житье-бытье своём,
Стала старой и корова,
Жизни всей его основа;
Молоко уж не даёт,
Деду душу в клочья рвёт
И решил он посему
Дело сделать по уму:
— Надоть мне её продать,
За неё деньжонок взять,
Да своих деньжат добавить
И младую тёлку справить,
И по-старому зажить,
Молочко парное пить;
Коль уж дан мыслишке свет,
Так и сделал нынче дед.
Отстранился он от дел,
Шляпу старую надел
И корову — на базар,
Показать лицом товар!
По базару он бродил,
Растерял торговый пыл.
Что с такой коровы взять,
Ей лишь можно сострадать.
Только в этот самый день,
Шастал здесь и плут-кремень;
Хитроватый прятал взгляд,
Словом сыпал невпопад.
Был он редкий лоботряс,
Весь в грехах по лоб увяз.
Плут приметил деда вмиг,
Не срывался плут на крик:
«Будет, видно, в прибыль день,
Мужичок-то — старый пень!
Коровёнка — просто смех,
В цирке быть ей для потех;
Кожа, кости, да вода,
От рогов и до хвоста,
Но хоть плохонький товар,
Получу с неё навар!»
К деду путь он повернул,
Деда словом стеганул:
— И почём твоя коза,
Разрази меня гроза?
Пропустил дедок вопрос,
Пробубнил себе под нос:
— Как его вопрос нелеп,
Он, видать, совсем ослеп!
Разговор с ним ни к чему,
Честь казать ещё ему!
Плут нисколько не грустил,
Внешность тут же он сменил,
Перед дедом нагло встал,
Деда словом огулял:
— И почём твоя коза,
Забодай меня оса?
Дед в сомнении большом,
Он пред ним застыл столбом:
«Может, я с ума схожу,
Может, впрямь, с козой брожу?
Все считают, что с козой,
От таких чудес хоть вой!»
Дед не дал плуту ответ,
Был в бреду каком-то дед.
Вдруг пред ним уж у ворот
Бородач открыл свой рот:
— И почём твоя коза,
Прошиби меня слеза?
Дед вконец оторопел,
Он ему поверить смел:
«Видно, правда, я болван,
Мне бы лучше на диван;
В голове сплошная тьма,
Не сойти бы мне с ума!»
Дед ему ответ творил,
Как во сне он говорил:
— Я, мил друг, тебе скажу,
За неё чуток прошу!
Забирай козу, будь мил,
Торговаться нет уж сил!
Бородач был очень рад,
Деду сунул он деньжат;
Заплатил-то с гулькин нос,
Встал пред дедушкой вопрос.
Как корову справить тут,
Коль гроши тебе дают?
Бородач стоять не стал,
В поводок корову взял,
За собой её волок,
Смех он сдерживать не мог.
Дед ему вослед смотрел,
На миру лицом светлел:
«Как же в торг я этот влез,
Где же мой здесь интерес?
Вышел, чую, пересол,
Ловко, бес, меня провёл!»
Поспешил он за плутом,
Ощущал души надлом.
К мяснику явился плут,
Торг провёл за пять минут;
На мясцо корову сдал
И ничуть не горевал,
Грим с лица неспешно смыл,
На базар он вновь убыл.
Осенило деда вмиг,
Дед головушкой поник:
«Ох, какой же я простак,
Надоть вляпаться мне так!
Человек один и тот,
Видно, хитрый обормот!
Что ж, и я не промах дед,
Будешь ты разут-раздет!
Твой кошель стрясу до дна,
Будет, друг, тебе сума!»
Дед взял мысли на буксир,
Прямиком прибыл в трактир,
На трактирщика взглянул,
В интерес его тянул:
— Я приду сюда с дружком,
С ним мы выпьем, попоём,
Станем только уходить,
Будет надобно платить.
Шляпу я тут на кулак,
Поверчу ей так и сяк
И скажу: «Вот здесь расчёт,
Уходи, не знай забот!»
Ты ответишь мне одно:
«Счёт оплачен уж давно!»
Был трактирщик парень свой,
Сам шутник ещё какой!
Рассчитался с ним дедок,
Под собой не чуял ног,
Прибыл скоро на базар,
Стал глядеть он на товар,
А плутишка тут как тут,
Речь его не знает пут:
— Знаю, вышел пересол,
На меня не будь ты зол!
Угости, налей сто грамм,
Быть нам в ссоре просто срам!
Тяжело дедок вздохнул,
Словом воздух разомкнул:
— Ты, конечно, друже, прав,
Не казать мне свой устав!
Плут от счастья сам не свой:
— Вижу, дед ты боевой!
И к тому же не скупец,
Погуляем наконец!
Вот пришли они в трактир,
Закатили славный пир;
Угощают всех подряд,
Угоститься каждый рад,
А трактирщик уж чрез час,
Пред столом у них увяз,
Счёт-бумажку им на стол,
Речь он вежливо завёл:
— Рассчитайтесь, господа,
И извольте до двора!
Дед тут шляпу на кулак,
Вертит ею так и сяк,
На трактирщика глядит
И слова чудны творит:
— Здесь, хозяин, твой расчёт
И ступай, не знай забот!
И ответил он одно:
— Счёт оплачен уж давно!
Счёт-бумажку он забрал,
Денег с дедушки не взял,
Перед ним пошёл в поклон
И бежал в поклоне он.
Дед снял шляпу с кулака,
Гладить стал её слегка,
А потом стал целовать,
Действом сим плута смущать.
Плут на дедушку смотрел,
Смысл найти во всём хотел:
«Ни гроша он не платил,
Шляпой этой лишь крутил;
До небес задрал свой нос,
Бред какой-то чудный нёс.
Целовал её, чудак,
Почему он делал так?
И трактирщик был чудной,
Перед ним стоял дугой,
Страхом был наполнен весь,
Точно, дело в шляпе здесь;
Нужно мне секрет раскрыть,
Шляпу деду не носить!
Заманю его я в сеть,
Мне деньжонок не жалеть!»
Из трактира вышел дед,
А за ним плутишка вслед.
Деда плут остановил,
В речи он напор явил:
— Ты мне шляпу, дед, продай,
За товарчик цену дай;
Станешь сладко ты живать,
Никакой нужды не знать!
Дед приятно удивлён,
Дал ответ мгновенно он:
— Понял, значит, что к чему,
Быть, дружок, тогда тому;
Извини, но погрешу,
За неё деньжат спрошу,
И не малых тех деньжат,
Шляпа, знаешь, просто клад!
Плут душой возликовал,
Радость он уж не скрывал:
— Деньги вот возьми, старик,
Познавай же счастья миг!
Новый дом себе поставь
И на них корову справь;
Поживай, как человек,
Доживай в достатке век!
Денег плут не пожалел,
Шляпой тут же завладел.
Дед, в той радости большой,
Поспешил скорей домой;
В кошельке приятный звон,
Коровёнку справит он!
А плутишка шмыг в трактир,
Пир устроил на весь мир.
Угощал он всех подряд,
Языком молол в услад.
Только вечер на порог,
Плут на землю носом лёг,
Взгляд его огнём горит,
Речь он гневную творит:
— Ох, хитрец ты, старый дед,
Не живать тебе без бед!
Курс он верный тут же взял,
Домик деда отыскал,
Заявился сходу в дом,
Гнев принёс во взгляде том;
На кроватке дед лежит,
Зверем раненым рычит.
Тучей плут над ним завис,
Деду взглядом горло грыз
— Ловок ты на дело, жук,
Мне марать не стыдно рук;
Ног тебе уж не трудить,
По дорогам не ходить!
Не боится дед ничуть:
— Ты, мой друже, не причудь!
Суд свой скорый не верши,
Делом скорым не греши!
Шёл в ту пору я домой,
Да беда случись со мной;
Появился злобный люд,
Был избит я в пять минут;
Денег враз лишился всех,
Заболел с побоев тех,
И теперь лежу вот здесь,
Ни попить и ни поесть!
Плут словам его не внял,
В доме палку он сыскал,
Подошёл к кровати вновь,
В нём кипит от злости кровь:
— Ничего не объясняй ,
На себя, старик, пеняй!
Осмеял меня при всех,
Наказать тебя не грех!
Палкой деда он огрел,
Дед от боли закряхтел,
Вдруг с кровати он вскочил,
На лице покой явил:
— Ой, спасибо тебе, друг,
Излечил ты мой недуг!
Палка эта непроста,
Тайна в палке есть одна;
Колдовство сокрыто в ней,
Врачевать так можно ей!
Убедился сам ты здесь,
Что в ней сила эта есть!
Разом плут оторопел,
От таких волшебных дел.
Ощущал он в теле дрожь,
В голове мыслишка-вошь:
«Вот к богатству верный путь,
Мне с него уж не свернуть;
Врачевательством займусь,
Жить по-царски научусь;
Нужно палку мне купить,
Шанс такой не упустить!»
Плут унылый сделал вид,
Перед дедом не шустрит:
— На меня ты не серчай,
Палку эту мне продай!
Разойдёмся в дружбе той,
Ни к чему нам мордобой!
Деду спорить не резон,
Глазки хитро щурит он:
— Коль излечен мой недуг,
Забирай её, мой друг!
Плут в карманах перебрал,
Деду деньги он отдал,
Стал в сомнении потеть,
Вновь на дедушку глядеть.
Дед от счастья разомлел,
Он плутишку словом грел:
— А коль деду веры нет,
От меня прими совет!
Пёс у будки пятый день,
В той болезни, словно тень,
Подойди, ударь его,
Тут делов-то тех всего;
Если пёс хвостом вильнёт,
Значит, мой язык не врёт!
Плут к собачке подбежал,
Пёс спокойно возлежал,
Сходу поднял палку плут,
Был с собачкой больно лют.
Пёс вскочил и озверел,
Плут мгновенно обомлел!
Ох, огромен был тот пёс,
Над плутом завис он в рост,
Стал когтями землю рыть,
На плута клыки точить,
И мгновенно понял он;
Не считать ему ворон!
С места плут набрал разбег,
Не считал в пути тех рек,
Ни тропинок, ни кустов,
И не лил напрасных слов.
Дед смотрел ему вослед
И жалел плутишку дед;
Сам не знал он, почему,
Был признателен ему.
Чрез неделю на базар,
Дед пошёл смотреть товар;
Тёлку новую купить
И по старому зажить.
Плут сбежал с базара вмиг,
Посмеялся всласть старик.
Скоро тёлку он купил,
С ней до дому семенил,
А когда чуток устал,
На пеньке нашёл привал.
До сих пор живёт наш дед
В новом домике, без бед.
До сих пор живёт и пёс
И на двор не кажет нос;
В доме пахнет молочком,
Хлебом тёплым пахнет в нём.
Приезжайте к ним, друзья,
Молочка нальют в края;
Лишь бы это молочко,
Мимо рта не протекло.

Тараканище (К. Чуковский)

Ехали медведи
На велосипеде.

А за ними кот
Задом наперёд.

А за ним комарики
На воздушном шарике.

А за ними раки
На хромой собаке.

Волки на кобыле.
Львы в автомобиле.

Зайчики
В трамвайчике.

Жаба на метле..

Едут и смеются,
Пряники жуют.

Вдруг из подворотни
Страшный великан,
Рыжий и усатый
Та-ра-кан!
Таракан, Таракан, Тараканище!

Он рычит, и кричит,
И усами шевелит:
«Погодите, не спешите,
Я вас мигом проглочу!
Проглочу, проглочу, не помилую».

Звери задрожали,
В обморок упали.

Волки от испуга
Скушали друг друга.

Бедный крокодил
Жабу проглотил.

А слониха, вся дрожа,
Так и села на ежа.

Только раки-забияки
Не боятся бою-драки;
Хоть и пятятся назад,
Но усами шевелят
И кричат великане усатому:

«Не кричи и не рычи,
Мы и сами усачи,
Можем мы и сами
Шевелить усами!»
И назад еще дальше попятились.

И сказал Гиппопотам
Крокодилам и китам:

«Кто злодея не боится
И с чудовищем сразиться,
Я тому богатырю
Двух лягушек подарю
И еловую шишку пожалую!»

«Не боимся мы его,
Великана твоего:
Мы зубами,
Мы клыками,
Мы копытами его!»

И весёлою гурьбой
Звери кинулися в бой,

Но, увидев усача
(Ай-ай-ай!),
Звери дали стрекоча
(Ай-ай-ай!).

По лесам, по полям разбежалися:
Тараканьих усов испугалися.

И вскричал Гиппопотам:
«Что за стыд, что за срам!
Эй, быки и носороги,
Выходите из берлоги:
И врага
На рога
Поднимите-ка!»

Но быки и носороги
Отвечают из берлоги:
«Мы врага бы
На рога бы,
Только шкура дорога,
И рога нынче тоже не дёшевы».

И сидят и дрожат под кусточками,
За болотными прячутся кочками.

Крокодилы в крапиву забилися,
И в канаве слоны схоронилися.

Только и слышно,
Как зубы стучат,
Только и видно,
Как уши дрожат.

А лихие обезьяны
Подхватили чемоданы
И скорее со всех ног
Наутёк.

И акула
Увильнула,
Только хвостиком махнула.

А за нею каракатица —
Так и пятится,
Так и катится.

Вот и стал Таракан победителем,
И лесов и полей повелителем.
Покорилися звери усатому
(Чтоб ему провалиться, проклятому!).
А он между ними похаживает,
Золоченое брюхо поглаживает:
«Принесите-ка мне, звери, ваших детушек,
Я сегодня их за ужином скушаю!»

Бедные, бедные звери!
Воют, рыдают, ревут!
В каждой берлоге
И в каждой пещере
Злого обжору клянут.

Да и какая-же мать
Согласится отдать
Своего дорогого ребёнка —
Медвежонка, волчонка, слонёнка, —
Чтобы ненасытное чучело
Бедную крошку замучило!

Плачут они, убиваются,
С малышами навеки прощаются.

Но однажды поутру
Прискакала кенгуру.
Увидала усача,
Закричала сгоряча:
«Разве это великан?
(Ха-ха-ха!)
Это просто таракан!
(Ха-ха-ха!)
Таракан, таракан, таракашечка,
Жидконогая козявочка-букашечка.

И не стыдно вам?
Не обидно вам?
Вы — зубастые,
Вы — клыкастые,
А малявочке
Поклонилися,
А козявочке
Покорилися!»

Испугались бегемоты,
Зашептали: «Что ты, что ты!
Уходи-ка ты отсюда!
Как бы не было нам худа!»

Только вдруг из-за кусточка,
Из-за синего лесочка,
Из далёких из полей
Прилетает Воробей.
Прыг да прыг!
Да чик-чирик,
Чики-рики-чик-чирик!

Взял и клюнул Таракана,
Вот и нету великана.
Поделом великану досталося,
И усов от него не осталося.

То-то рада, то-то рада
Вся звериная семья,
Прославляют, поздравляют
Удалого Воробья!

Ослы ему славу по нотам поют,
Козлы бородою дорогу метут,
Бараны, бараны
Стучат в барабаны!

Сычи-трубачи
Трубят!
Грачи с каланчи
Кричат!

Летучие мыши
На крыше
Платочками машут
И пляшут.

А слониха-щеголиха
Так отплясывает лихо,
Что румяная луна
В небе задрожала
И на бедного слона
Кубарем упала.

Вот была потом забота —
За луной нырять в болото
И гвоздями к небесам приколачивать!

Телефон (К. Чуковский)

У меня зазвонил телефон.
— Кто говорит?
— Слон.
— Откуда?
— От верблюда.
— Что вам надо?
— Шоколада.
— Для кого?
— Для сына моего.
— А много ли прислать?
— Да пудов этак пять.
Или шесть:
Больше ему не съесть,
Он у меня ещё маленький!

А потом позвонил
Крокодил
И со слезами просил:
— Мой милый, хороший,
Пришли мне калоши,
И мне, и жене, и Тотоше.

— Постой, не тебе ли
На прошлой неделе
Я выслал две пары
Отличных калош?

— Ах, те, что ты выслал
На прошлой неделе,
Мы давно уже съели
И ждём не дождёмся,
Когда же ты снова пришлёшь
К нашему ужину
Дюжину
Новых и сладких калош!

А потом позвонили зайчатки:
— Нельзя ли прислать перчатки?

А потом позвонили мартышки:
— Пришлите, пожалуйста, книжки!

А потом позвонил медведь
Да как начал, как начал реветь.

— Погодите, медведь, не ревите,
Объясните, чего вы хотите?

Но он только «му» да «му»,
А к чему, почему —
Не пойму!
— Повесьте, пожалуйста, трубку!

А потом позвонили цапли:
— Пришлите, пожалуйста, капли:
Мы лягушками нынче объелись,
И у нас животы разболелись!

А потом позвонила свинья:
— Пришлите ко мне соловья.
Мы сегодня вдвоём
С соловьем
Чудесную песню
Споём.
— Нет, нет! Соловей
Не поёт для свиней!
Позови-ка ты лучше ворону!

И снова медведь:
— О, спасите моржа!
Вчера проглотил он морского ежа!

И такая дребедень
Целый день:
Динь-ди-лень,
Динь-ди-лень,
Динь-ди-лень!
То тюлень позвонит, то олень.

А недавно две газели
Позвонили и запели:
— Неужели
В самом деле
Все сгорели
Карусели?

— Ах, в уме ли вы, газели?
Не сгорели карусели,
И качели уцелели!
Вы б, газели, не галдели,
А на будущей неделе
Прискакали бы и сели
На качели-карусели!

Но не слушали газели
И по-прежнему галдели:
— Неужели
В самом деле
Все качели
Погорели?
Что за глупые газели!

А вчера поутру
Кенгуру:
— Не это ли квартира Мойдодыра?

Я рассердился да как заору:
— Нет! Это чужая квартира!!!
— А где Мойдодыр?
— Не могу вам сказать…
Позвоните по номеру сто двадцать пять.

Я три ночи не спал,
Я устал.
Мне бы заснуть,
Отдохнуть…
Но только я лёг —
Звонок!
— Кто говорит?
— Носорог.
— Что такое?
— Беда! Беда!
Бегите скорее сюда!
— В чём дело?
— Спасите!
— Кого?
— Бегемота!
Наш бегемот провалился в болото…
— Провалился в болото?
— Да!
И ни туда, ни сюда!
О, если вы не придёте,-
Он утонет, утонет в болоте,
Умрёт, пропадёт
Бегемот!!!

— Ладно! Бегу! Бегу!
Если могу, помогу!

Ox, нелёгкая это работа —
Из болота тащить бегемота!

Топтыгин и Лиса (К. Чуковский)

«Отчего ты плачешь,
Глупый ты Медведь?» —
«Как же мне, Медведю,
Не плакать, не реветь?

Бедный я, несчастный
Сирота,
Я на свет родился
Без хвоста.

Даже у кудлатых,
У глупых собачат
За спиной весёлые
Хвостики торчат.

Даже озорные
Драные коты
Кверху задирают
Рваные хвосты.

Только я, несчастный
Сирота,
По лесу гуляю
Без хвоста.

Доктор, добрый доктор,
Меня ты пожалей,
Хвостик поскорее
Бедному пришей!»

Засмеялся добрый
Доктор Айболит.
Глупому Медведю
Доктор говорит:

«Ладно, ладно, родной, я готов.
У меня сколько хочешь хвостов.
Есть козлиные, есть лошадиные,
Есть ослиные, длинные-длинные.
Я тебе, сирота, услужу:
Хоть четыре хвоста привяжу…»

Начал Мишка хвосты примерять,
Начал Мишка перед зеркалом гулять:
То кошачий, то собачий прикладывает
Да на Лисоньку сбоку поглядывает.

А Лисица смеётся:
«Уж очень ты прост!
Не такой тебе, Мишенька, надобен хвост!..
Ты возьми себе лучше павлиний:

Золотой он, зелёный и синий.
То-то, Миша, ты будешь хорош,
Если хвост у павлина возьмёшь!»

А косолапый и рад:
«Вот это наряд так наряд!
Как пойду я павлином
По горам и долинам,
Так и ахнет звериный народ:
Ну что за красавец идёт!

А медведи, медведи в лесу,
Как увидят мою красу,
Заболеют, бедняги, от зависти!»

Но с улыбкою глядит
На медведя Айболит:
«И куда тебе в павлины!
Ты возьми себе козлиный!»

«Не желаю я хвостов
От баранов и котов!
Подавай-ка мне павлиний,
Золотой, зелёный, синий,
Чтоб я по лесу гулял,
Красотою щеголял!»

И вот по горам, по долинам
Мишка шагает павлином,
И блестит у него за спиной
Золотой-золотой,
Расписной,
Синий-синий
Павлиний
Хвост.

А Лисица, а Лисица
И юлит, и суетится,
Вокруг Мишеньки похаживает,
Ему перышки поглаживает:

«До чего же ты хорош,
Так павлином и плывёшь!
Я тебя и не признала,
За павлина принимала.
Ах, какая красота
У павлиньего хвоста!»

Но тут по болоту охотники шли
И Мишенькин хвост увидали вдали.
«Глядите: откуда такое
В болоте блестит золотое?»

Поскакали но кочкам вприпрыжку
И увидели глупого Мишку.
Перед лужею Мишка сидит,
Словно в зеркало, в лужу глядит,

Всё хвостом своим, глупый, любуется,
Перед Лисонькой, глупый, красуется
И не видит, не слышит охотников,
Что бегут по болоту с собаками.

Вот и взяли бедного
Голыми руками,
Взяли и связали
Кушаками.

А Лисица
Веселится,
Забавляется
Лисица:
«Ох, недолго ты гулял,
Красотою щеголял!

Вот ужо тебе, павлину,
Мужики нагреют спину.
Чтоб не хвастался,
Чтоб не важничал!»

Подбежала — хвать да хвать,-
Стала перья вырывать.
И весь хвост у бедняги повыдергала.

Трудолюбивый ёж (В. Шамонин-Версенев)

Осень встала у ворот,
У ежа полно хлопот:
Нужно срочно строить кров,
Запасти лесных плодов,
И орешков, и медку,
И грибков, и щавельку.
Ёж к работе приступил,
Норку он неспешно рыл,
В полдень радость у ежа,
У ежа поёт душа.
В норке той простор, уют —
Как не радоваться тут!
Стал он листья собирать,
Ими пол в ней устилать.
Лист в ту норку скоро лёг,
Вновь он радоваться смог;
Ёжик громко песни пел,
Танцевал и в счастье млел!
Вдруг встал заяц пред ежом:
— Вижу, ты построил дом.
Мне бы домик, ёж, такой,
Я бы песни пел с тобой;
Только в стройке я не ас,
Грустно мне, поверь, сейчас.
Улыбнулся скромно ёж:
— В этом деле я хорош!
Грусть свою, зайчонок, спрячь,
Скоро пустишься ты вскачь!
Дом тебе построю в срок,
Счастья час не так далёк;
Собирай листочки, друг,
Видишь, их полно вокруг.
Ими пол мы утеплим,
Встретишь в нём ты десять зим!
Ёж землицу начал рыть,
Словом зайчика бодрить,
Заяц листья стал сгребать,
Радость он не мог унять.
Так и минул быстро час,
Ёж в словах своих не вяз:
— Принимай, зайчонок, кров,
В нём увидишь много снов,
И теперь ты лист стели,
Пол на совесть утепли;
Поживай, не знай забот,
Пусть зима к нам в лес идёт!
Скоро лист тот в норку лёг,
Заяц слов найти не смог.
Слёзно он на дом смотрел,
В счастье заяц верить смел.
Тут как тут уже лиса,
Лапой трёт она глаза:
— Ох, и умница ты, ёж,
Домик зайчика хорош!
Да и твой не хуже дом,
Мне мечтать лишь о таком!
Ёж лисе сказал в ответ:
— В тех мечтах резона нет!
Дом тебе построю вмиг,
Словом мне не мять язык,
И тебе, лиса, не спать,
Нам ты будешь помогать!
Весел был их ратный труд,
Шум и гам и там, и тут.
Скоро вечер прибыл в лес,
Занял тут же ширь небес,
Лисий домик был готов,
Не найдётлисичка слов.
На друзей она глядит,
В счастье глазками искрит.
К ночи выпал первый снег,
Осень бросилась в побег.
Ёжик глазки опустил.
Ёжик с грустью говорил:
— От зимы спасал я вас,
Не собрал еды в запас!
Как теперь мне зиму жить,
Что теперь мне есть и пить?!
Заяц душу распахнул,
Речь он долгую не гнул:
— У меня запасы есть,
Нам их в зиму все не съесть!
И лиса заводит речь,
Слов лисичке не беречь:
— До деревни путь не крюк,
Будешь сыт ты с нами, друг!
Ёж улыбки не сдержал,
Он им в радости сказал:
— Верю вам, мои друзья,
Мы теперь одна семья!
Жить нам в дружбе и любви,
Жить в тепле все наши дни!
За кустами волк стоит,
Словом сам себя бодрит:
— Жаль, что я лентяй и мот,
Никаких мне нет забот!
Та работа мне не всласть,
Легче мне на двор попасть;
В удовольствие поесть,
Вновь во двор скорей залезть!
Вдруг на землю холод лёг,
Задрожал в тоске волчок.
Он улёгся под сосну;
Не пришлось уснуть ему.

Топтыгин и Луна (К. Чуковский)

Как задумал
Медведь
На луну
Полететь:
«Словно птица, туда я вспорхну!»
Медвежата за ним:
«Полетим!
Улетим!
На луну, на луну, на луну!»

Два крыла, два крыла
Им ворона
Дала, —
Два крыла
От большого орла.
А четыре крыла
Им сова
Принесла —
Воробьиных четыре крыла.

Но не может
Взлететь
Косолапый
Медведь,
Он не может,
Не может взлететь.
Он стоит
Под луной
На поляне
Лесной,-
Косолапый
И глупый
Медведь.

И взбирается он
На большую сосну
И глядит в вышину
На луну.
А с луны словно мёд
На поляну течёт,
Золотой
Разливается
Мёд.

«Ах, на милой луне
Будет весело мне
И порхать, и резвиться,
и петь!

О, когда бы скорей
До луны до моей,
До медовой луны
Долететь!»

То одной, то другою он лапой махнёт —
И вот-вот улетит в вышину.
То одним, то другим он крылом шевельнёт
И глядит, и глядит на луну.

А внизу
Под сосной,
На поляне
Лесной,
Ощетинившись,
Волки сидят:

«Эх ты, Мишка шальной,
Не гонись
За луной,
Воротись, косолапый, назад!»

Точка (О. Дриз)

И откуда он узнал,
Муравей,
Что я сказочку пишу
Для детей?
Разве он, тот муравей,—
Грамотей?
Разве он, тот муравей,—
Чародей?
Знай торопится, ползёт
По листку,
Пробирается, как видно,
В строку.
Ну и пусть его, ведь он
Не бегемот,
Ведь он в сказке много места
Не займёт.
Тут заметил муравья
Воробей.
Уж его не отогнать,
Хоть убей!
А за ним крадётся вслед
Серый кот.
В сказку, стало быть, и он
Попадёт.
Тут оскалил зубы пёс:
«Ты куда?»
Норовит из сказки прочь
Гнать кота.
Хочет сам в мои владенья
Попасть,
Вот уж рядышком зубастая
Пасть…
Он ворвался бы, залаял
Оглушительно,
Если б точку не поставил я
Решительно.

Перевела с идиша Т. Спендиарова

Трусливый охотник (В. Шебзухов)

Трусливый охотник набрёл на берлогу.
В глазах (непредвиденно) мигом испуг.
Сидел медвежонок один у порога,
Разглядывал всё с интересом вокруг.

Охотник со страхом к нему обратился:
«А дома ли, мама?» Вдруг робкое «Нет!»
Приятно, трусливый опять удивился,
Услышав про папу такой же ответ.

«Ну, что же, зверюга, не жди уж пощады!
Давно на медведя я выйти мечтал!
Любой пожелает такого расклада,
Когда сам медведь пред тобою предстал!»

Заплакал малыш, слов он многих не понял,
Но, запах опасности — наверняка!
Раздался и крик, по привычке, невольно…
Весь лес задрожал от него: «Бабушка-а-а-а!!!»

Не всяк «героем» сможет стать,
Способный слабых обижать!

Умный баран (В. Шамонин-Версенев)

Волк охотой занят был,
Он в лесу полдня бродил;
Нет поживы, хоть завой,
Выпал день совсем пустой!
Вдруг пред волком чудный зверь,
Взглядом злым его не мерь;
С виду хоть и губошлёп,
При рогах звериный лоб.
Волк головушкой поник,
В сердце волка страх возник:
— Ты, наверно, дюже лют,
Коль глаза твои так жгут?!
Зверь и сам ни жив, ни мёртв,
Страх он запер на запор:
— Ты, конечно, серый, прав,
Ох, охоч я до расправ,
И считаю уж за честь,
Раз в неделю мясо есть!
Мне такому самый смак,
Скушать волка натощак!
Волк не стал слова терять,
В лес он бросился бежать,
И баран рванул бегом,
Мчал в деревню, напролом!
Скоро волк у речки был,
Сам с собой он говорил:
— Ох, зверюга, разорвёт,
Даже глазом не моргнёт!
К волку тут лисичка шасть,
Не впервой слова ей прясть:
— Вижу, волк, совсем ты сник,
Видно, бегать не привык?
Волк лисе повёл рассказ,
Страх не прятал он ни раз.
Рассмеялась вдруг лиса:
— Это что за чудеса?
Это был баран, глупец,
Ты для труса образец!
Для меня уж не секрет,
Потерял ты свой обед!
До деревни, волк, бежим,
Вмиг барана освежим!
Он окраиной с сынком,
Там гуляет каждым днём!
Там его ты и умнёшь,
А сынка с собой возьмёшь!
Путь их был не так далёк,
У деревни волк залёг,
Залегла с ним и лиса,
Взгляд бросает в небеса.
Их баран опередил,
К ним с сынком он поспешил.
Стал баран к ним подходить,
Стал баран-сынок вопить,
Стал отца-барана клясть,
Папу бил копытцем страсть.
Волк от страха онемел,
Перед ними он присел,
А лисичка та лежит,
На барана взгляд косит.
Да спокоен был баран,
Шёл опять он на таран:
— Я, лиса, заждался здесь,
Сын извёлся, видишь, весь!
Привела мне волка всё ж,
Волк, скажу тебе, хорош!
Для сынка он в самый раз,
Пусть несёт жирок в запас!
Волк от страха вдруг завыл,
Волка страх волной накрыл;
Лап ему уж не сдержать,
В лес он бросился бежать,
И лиса пошла в побег,
Ей не нужен был разбег!
По тропинке волк идёт,
Волка дрожь в загривок бьёт:
— Ах ты, кумушка-кума,
С ним на сговор ты пошла!
Погоди, настанет час,
Отыграюсь я не раз!
Вдруг откуда не возьмись,
Та ворона объявись.
Села вдруг она на куст,
Не смыкала просто уст:
— Трус ты просто, серый волк,
Сам себя, глупец, подвёл!
Всем об этом расскажу,
Я тебя не пощажу!
Ждёт тебя, дружок, позор,
Я не зрю тебя в упор!
Палку волк с земли поднял,
Ей гонять ворону стал.
Под сосну он скоро лёг,
Слова вымолвить не мог.
Через часик волк уснул,
В ус себе совсем не дул.
Он во сне от счастья млел,
Он во сне барана ел.

Умный заяц (В. Шамонин-Версенев)

Пред зверями в сотый раз,
Хвастал заяц целый час:
— Я в лесу сильнее всех,
Прекратите, звери, смех!
Не сдержался хмурый лось:
— Хвастать, заяц, лучше брось!
И медведь не утерпел:
— Хвастать он всегда умел!
Слов не прятал и кабан:
— Ты, зайчишка, шарлатан!
Не стелилась и лиса:
— Ты хвастун и егоза!
Заяц гнев на них не лил,
Он спокойно говорил:
— Вам я это докажу,
Слово я своё сдержу;
Спеленаю волка вмиг,
Покажу вам волчий лик,
А потом за вас возьмусь,
С каждым лично разберусь!
Лось ему ответ даёт:
— Эко, заяц, тебя прёт!
Никуда мы не уйдём,
Здесь тебя мы дружно ждём!
Заяц был совсем не злой,
Взял корзинку он с собой,
На плечо верёвку взял,
Вдаль вприпрыжку убежал.
Путь зайчонок одолел,
Волка он не просмотрел;
Под кустом лежал волчок,
Зайца взглядом он ожог:
— Ты ко мне пришёл, мой друг,
Никого ведь нет вокруг?..
Зайчик быстро спрятал страх,
Он спокоен был в словах:
— У зверей, волчок, я был,
Речь пред ними говорил.
Им сказал, что ты умён,
И прекрасен, и учён!
Волку, мол, в корзину влезть,
Не терять тем волчью честь!
Рассмеялись звери, волк,
Смех в лесу волною шёл;
Все сказали, что ты трус,
Мрачный, жирный толстопуз!
Волку гнев свой не сдержать,
Стал истошно он кричать:
— Это я в лесу жирдяй,
Дай корзину, заяц, дай!
Волк в корзину шустро влез,
Зайцу кажет интерес:
— Ты, зайчонок, не тужи,
Ну-к, корзину обвяжи,
А то вывалюсь, как пить,
Покажи-ка, зайка, прыть!
Заяц волка привязал,
Волка нёс он и дрожал:
«Ох, и правда, жирный волк,
Видно, знает в пище толк!»
Заяц волка долго нёс,
Пред зверями вытер нос.
Волк в корзине свирепел,
На зверей он зло глядел.
Вдруг волчок задвинул речь,
Гнев волчок не стал беречь:
— Заяц вам не простачок,
Преподал он вам урок!
Вы — никчёмное зверьё,
Слабаки и дурачьё!
У зверей в глазах испуг,
Все слова их шли на круг.
Лось медведю говорил:
— К другу я, медведь, спешил.
И медведь не стал стоять:
— Да, и мне пора бежать.
И кабанчик как-то сник:
— Мне по делу… напрямик.
И лисе не мять тех лап:
— Что-то мой супруг ослаб…
Опустел в момент лесок;
Не жалели звери ног.
Заяц в смехе стал плясать,
Заяц смех не мог унять.
Он теперь в лесу живёт,
Самым сильным он слывёт.
Звери все пред ним в поклон,
Славят зайца звери в тон.
Волк зверей тех не поймёт,
Что их всех к земле так гнёт.

Утро мага (Т. Травнiкъ)

Утро. Кошка. В пол-окошка
Новый дом перед окном.
Подгоревшая картошка,
Под кроватью пухлый гном.

Зелье варится на кухне,
В миске сонный порошок.
Где-то крякнет, что-то бухнет…
Кто-то хмыкнет, охнет, гукнет,
Там окликнет, здесь аукнет,
И гуднёт гуднёй в рожок.

Баба ёжится на лавке,
И кащеется Кащей.
У того порвались тапки,
Той метлу бы пометлей.

Ждут, когда им наколдует
Ербиндин Абдурахман —
Сын потомственной колдуньи.
Говорят, он Чингизхан.

Пригляделся, а похож ведь:
Узкоглаз и желтолиц.
Впрочем, в колдовстве всё можно.
Был бы только чистый лист.

Федорино горе (К. Чуковский)

Скачет сито по полям,
А корыто по лугам.

За лопатою метла
Вдоль по улице пошла.

Топоры-то, топоры
Так и сыплются с горы,

Испугалася коза,
Растопырила глаза:

«Что такое? Почему?
Ничего я не пойму».

Но, как чёрная железная нога,
Побежала, поскакала кочерга.

И помчалися по улице ножи:
«Эй, держи, держи, держи, держи, держи!»

И кастрюля на бегу
Закричала утюгу:
«Я бегу, бегу, бегу,
Удержаться не могу!»

Вот и чайник за кофейником бежит,
Тараторит, тараторит, дребезжит…

Утюги бегут, покрякивают,
Через лужи, через лужи перескакивают.

А за ними блюдца, блюдца —
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!
Вдоль по улице несутся —
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!
На стаканы — дзынь! — натыкаются,
И стаканы — дзынь! — разбиваются.

И бежит, бренчит, стучит сковорода:
«Вы куда? куда? куда? куда? куда?»

А за нею вилки,
Рюмки да бутылки,
Чашки да ложки
Скачут по дорожке.

Из окошка вывалился стол
И пошёл, пошёл, пошёл, пошёл, пошёл…

А на нём, а на нём,
Как на лошади верхом,
Самоварище сидит
И товарищам кричит:
«Уходите, бегите, спасайтеся!»

И в железную трубу:
«Бу-бу-бу! Бу-бу-бу!»

А за ними вдоль забора
Скачет бабушка Федора:
«Ой-ой-ой! Ой-ой-ой!
Воротитеся домой!»

Но ответило корыто:
«На Федору я сердито!»
И сказала кочерга:
«Я Федоре не слуга!»

А фарфоровые блюдца
Над Федорою смеются:
«Никогда мы, никогда
Не воротимся сюда!»

Тут Федорины коты
Расфуфырили хвосты,
Побежали во всю прыть,
Чтоб посуду воротить:

«Эй вы, глупые тарелки,
Что вы скачете, как белки?
Вам ли бегать за воротами
С воробьями желторотыми?
Вы в канаву упадёте,
Вы утонете в болоте.
Не ходите, погодите,
Воротитеся домой!»

Но тарелки вьются-вьются,
А Федоре не даются:
«Лучше в поле пропадём,
А к Федоре не пойдём!»

Мимо курица бежала
И посуду увидала:
«Куд-куда! Куд-куда!
Вы откуда и куда?!»

И ответила посуда:
«Было нам у бабы худо,
Не любила нас она,
Била, била нас она,
Запылила, закоптила,
Загубила нас она!»

«Ко-ко-ко! Ко-ко-ко!
Жить вам было нелегко!»

«Да, — промолвил медный таз, —
Погляди-ка ты на нас:
Мы поломаны, побиты,
Мы помоями облиты.
Загляни-ка ты в кадушку —
И увидишь там лягушку,
Загляни-ка ты в ушат —
Тараканы там кишат,
Оттого-то мы от бабы
Убежали, как от жабы,
И гуляем по полям,
По болотам, по лугам,
И к неряхе-замарахе
Не воротимся!»

И они побежали лесочком,
Поскакали по пням и по кочкам.
А бедная баба одна,
И плачет и плачет она.
Села бы баба за стол,
Да стол за ворота ушёл.
Сварила бы баба щи,
Да кастрюлю поди поищи!
И чашки ушли, и стаканы,
Остались одни тараканы.
Ой, горе Федоре,
Горе!

А посуда вперёд и вперёд
По полям, по болотам идёт.

И чайник шепнул утюгу:
«Я дальше идти не могу».

И заплакали блюдца:
«Не лучше ль вернуться?»

И зарыдало корыто:
«Увы, я разбито, разбито!»

Но блюдце сказало: «Гляди,
Кто это там позади?»

И видят: за ними из тёмного бора
Идёт-ковыляет Федора.

Но чудо случилося с ней:
Стала Федора добрей.
Тихо за ними идёт
И тихую песню поёт:

«Ой вы, бедные сиротки мои,
Утюги и сковородки мои!
Вы подите-ка, немытые, домой,
Я водою вас умою ключевой.
Я почищу вас песочком,
Окачу вас кипяточком,
И вы будете опять,
Словно солнышко, сиять,
А поганых тараканов я повыведу,
Прусаков и пауков я повымету!»

И сказала скалка:
«Мне Федору жалко».

И сказала чашка:
«Ах, она бедняжка!»

И сказали блюдца:
«Надо бы вернуться!»

И сказали утюги:
«Мы Федоре не враги!»

Долго, долго целовала
И ласкала их она,
Поливала, умывала,
Полоскала их она.

«Уж не буду, уж не буду
Я посуду обижать,
Буду, буду я посуду
И любить и уважать!»

Засмеялися кастрюли,
Самовару подмигнули:
«Ну, Федора, так и быть,
Рады мы тебя простить!»

Полетели,
Зазвенели

Да к Федоре прямо в печь!
Стали жарить, стали печь, —
Будут, будут у Федоры и блины и пироги!
А метла-то, а метла — весела —
Заплясала, заиграла, замела,
Ни пылинки у Федоры не оставила.

И обрадовались блюдца:
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!
И танцуют и смеются —
Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!

А на белой табуреточке
Да на вышитой салфеточке
Самовар стоит,
Словно жар горит,
И пыхтит, и на бабу поглядывает:
«Я Федорушку прощаю,
Сладким чаем угощаю.
Кушай, кушай, Федора Егоровна!»

Фома и чёрт (В. Шамонин-Версенев)

Про Фому я в этот раз,
Начинаю свой рассказ.
Был Фома по-жизни прост,
У Фомы достойный рост,
Нос c горбинкой и остёр,
Взгляд открыт и чуть хитёр,
На глазах — чернявый чуб,
Губы — просто нитка губ.
Добрым парнем он прослыл,
Рано в брак Фома вступил;
Нажил с жёнкой пятерых,
Взял ещё детей троих;
Прямо с улицы их взял
И ничуть не горевал.
Только вышел вдруг расклад,
Был Фома ему не рад;
Нет работы, хоть кричи,
По-собачьи хоть рычи!
Скоро шёл Фома тропой,
Разговоры вёл с собой:
«Много пройдено дорог,
Не даёт работы Бог!»
Сел в лесу Фома на пень:
— Вновь не мой сегодня день!
Век бы чёрта поминал,
Если б он работу дал!
Только высказал он мысль,
Тенью чёрт пред ним завис:
— Вижу ты, Фома, грустишь,
Сам с собою говоришь!
Я тебе работу дам,
Мужику без дела срам!
Разводи огонь скорей,
Супчик мне готовь сытней;
На дровишки свали дубок,
Да добротный, не годок,
И прошу, пошевелись,
Предо мною не срамись!
Слов Фома не говорил,
В лес с верёвкой он убыл,
Стал обвязывать ей дуб,
Был на слово очень скуп;
Стал обвязывать второй,
Ощущал в душе покой.
Вдруг он кинул беглый взгляд,
Стал вязать дубы подряд.
Прибежал в испуге чёрт,
На Фому глаза опёр:
— Что ты делаешь, Фома,
Не сошёл ли ты с ума?
А Фома в улыбке весь:
— Ты в мои дела не лезь!
Лес хочу за раз я взять,
Что по дереву таскать?
Славный выйдет, бес, костёр,
И жаркое из тетёр,
А коль есть один супец,
Скорый ждёт тебя конец!
Чёрт глазёнки округлил,
Взглядом он Фому сверлил.
Дуб столетний вырвал бес,
Шёл по тропке с ним в присест,
На дрова его сломал,
Суп сварил и сам умял.
Чёрт с Фомою рядом лёг,
Мысли он собрал в клубок:
«Ну, работничек, дурак,
Расшибёт свой лоб за так,
Но спины пред мной не гнёт,
Говорит — во взгляде лёд!»
Чёрт в смятении уснул,
Он не раз во сне всплакнул.
Только зорька над рекой,
Чёрт стоит уж пред Фомой:
— Драться я с тобой хочу,
Это дело оплачу!
Может, трусишь ты, Фома,
Ведь прошу не задарма!
Да Фома не дует в ус,
Не такой уж чёрт и туз:
— Если ты сказал всерьёз,
Поддержу я твой запрос!
Чёрт осину обогнул,
На себя её пригнул,
Вмиг у корня надломил,
Пред Фомой он с ней застыл.
Тут Фома стоять не стал,
Он дубину отыскал,
Крепко сжал её в руке,
Слов не прятал в кулаке:
— Нет, так дело не пойдёт,
Там, где драка, там народ;
На полянке есть изба,
В ней сойтись нам, чёрт, судьба!
Чёрт, не смел идти в отказ:
— Огребёшь ты там не раз!
Сам ты подал эту мысль,
Я нашёл в ней только смысл!
В избу чёрт осину внёс,
С ходу он в осину врос;
И ни встать ему, ни сесть,
В ветках чёрт зарылся весь;
И к двери прохода нет,
Чёрт готов держать совет!
Вмиг Фома пред ним возник,
Не срывался он на крик;
Бил бесёнка, не жалел,
Перед ним не костенел!
Как взмолился скоро чёрт:
— В дело ты, Фома, упёрт!
Нужно меру всё же знать,
Коль убьёшь, деньжат не взять!
Пожалел его Фома:
— Я же бил не задарма!
Если б ты мне не платил,
Я б тебя, мой друг, не бил!
Чёрт в испуге том притих:
«Не дурак Фома, он псих!
Это я, видать, дурак,
Дюже он охоч до драк!»
Бес рукою вытер рот,
Голос слабый подаёт:
— Для меня уж не секрет;
На осине веток нет!
Рук со мною не труди,
За водой скорей иди,
У колодца есть ведро,
Полни с верхом ты его,
И спеши, Фома, назад,
Я водичке буду рад!
Не спешил Фома ничуть,
Двинул он из дома в путь,
У колодца встал столбом,
Он в ведро упёрся лбом;
Не ведро, а чудеса,
Хоть на полку те глаза;
Вёдер так на двадцать пять,
Да Фома не стал скучать.
Он лопату в руки взял,
На ладони поплевал,
Стал вокруг колодца рыть,
Словом дерзким чёрта крыть.
Чёрт не выдержал, бежит,
Зверем раненым рычит:
— Что ты делаешь, Фома,
Ты меня лишаешь сна!
И Фома вдруг стал кричать:
— Мне ведро в позор таскать!
Ты водицы много пьёшь,
Разве всю в ведро возьмёшь?
Вот колодец взрою весь,
В дом внесу его, как есть!
Пей тогда ты воду, пей,
Упрекать меня не смей!
Чёрт совсем оторопел:
«Вот работник, озверел!
Он не псих, видать, маньяк,
Несть колодец, просто так!»
Чёрт ведро легко поднял,
Долго жажду утолял,
Возвратился снова в дом,
В думке горькой, за столом:
«Расставаться с ним пора,
Не дожить мне до утра!
У меня душа болит,
Дел таких он натворит!»
Вызвал в избу чёрт Фому,
Говорит в сердцах ему:
— Оплачу тебе я труд,
Я не скряга и не плут;
Поработал и домой,
Встреча ждёт тебя с семьёй!
Да Фома не знал каприз,
У Фомы готов сюрприз:
— Расставаться нам нельзя,
Уж привык к работе я!
Тех силёнок, знаешь, в край,
Только чаще запрягай!
Подскочил на месте чёрт:
— Больно ты в делах шустёр!
Расстаёмся и без слёз,
Не питай особых грёз!
Тут Фома улыбку скрыл:
— Ладно, чёрт, уговорил!
Дай мне денег столько, друг,
Чтоб я всех кормил вокруг;
Только знаешь, хошь не хошь,
На хребте ты их попрёшь,
Без обиды, прямиком,
Покажу тебе свой дом,
А иначе не уйду,
Жили мы с тобой в ладу!
Чёрт мешок с деньгами пёр,
Он одну мыслишку тёр:
«Дел с ним больше не меть,
Сам себя загонишь в клеть!
Славный вышел мне урок,
Хорошо, деньжонок впрок».
Деньги чёрт в мешке донёс,
У крыльца он вытер нос;
Сбросил с плеч тяжёлый груз,
Язычок держал в прикус.
Вдруг в том доме крик и гам,
Сердце чёрта, пополам:
— Что за крики, а, Фома?
Подозрительно, весьма!
А Фома ответ даёт:
— Жёнка делает заход!
Дети тоже, слышь, кричат,
Съесть они тебя хотят;
Тех детишек не стреножь,
Чёрт, как блюдо, дюж хорош!
К лесу чёрт бегом рванул,
В беге все пенёчки пнул,
А Фома пустился в пляс,
На мешок взглянул не раз;
Знает, будет в доме бал,
Ведь не зря он так пахал.

Хвастливый комар (В. Шамонин-Версенев)

Ночь крылом укрыла лес,
Зайчик спать в кусты полез,
Удалился спать и волк,
Поворчал он и замолк,
И медведь в берлогу лёг,
В юность сон его волок.
Под сосной и лев сомлел,
Сны он чудные глядел.
На сосне комар уснул,
В ус себе совсем не дул.
В полночь лев глаза открыл,
Грозным рыком лес покрыл.
Вмиг комар пред львом завис,
Перед ним комар не кис:
— Спать ты, лев, мне не даёшь,
Рык давай-ка свой стреножь,
А иначе, лев, побью,
Я и храбр, и смел в бою!
Под сосною лев присел,
От угроз он не бледнел:
— Хвастунишка ты, дружок,
Я, комар, от страха взмок!
Разошёлся вновь комар,
Комара бросает в жар:
— Ты, я вижу, лев, герой,
Выходи со мной на бой!
Лев чуть в смехе не упал,
В смехе лев ему сказал:
— Видно, нужно попотеть,
Дай тебя мне разглядеть,
А то, правда, убоюсь,
Пред тобой, комар, прогнусь!
Смело в бой комар вступил,
Не жалел совсем он сил;
Тут же сел на львиный нос,
Хоботком к нему прирос.
Лев зрачки на носик свёл,
Вдруг почувствовал укол;
Неприятен был укус,
Да комар вошёл во вкус,
Не даёт он льву скучать,
Продолжает льва кусать!
Стал кататься лев в кустах,
Лапы он пустил в размах.
Вмиг проснулся спящий лес,
Лес не зрел таких чудес!
Лев как будто сам не свой,
Странной занят он игрой;
Во все стороны глядит,
На кого-то лев кричит!
В страхе лев на пень присел,
Речью он едва владел:
— Всё, комар, сдаюсь, сдаюсь,
Проиграл я, признаюсь!
И комар от льва отстал,
На сосне он речь держал:
— Впредь умнее, лев, ты будь,
Мой урок не позабудь!
Вижу, носик твой припух,
Да и взгляд твой, друг, потух!
Лесом лев побрёл к реке,
Скоро скрылся вдалеке,
А комар пошёл в полёт,
На весь лес комар орёт:
— Я в лесу сильнее всех,
Вы мне, звери, для утех!
Есть ли кто меня сильней,
Выходи на бой скорей!
Целый час летал комар,
Нёс в лесу словесный пар.
Подлетел комар к ручью,
У ручья сел на краю,
Тут лягушка в разворот,
Перед ним открыла рот;
Облизнулась и молчит,
Ей такой обед не в стыд.

Храбрый мышонок (В. Шамонин-Версенев)

Жил мышонок, не тужил,
На прогулку в лес ходил.
Как-то он вернулся в дом,
Мама-мышка за столом.
Улыбнулся маме сын,
Слов не тянет из глубин:
— Я в лесу один такой,
Сильный, ловкий, озорной,
А ещё я, мам, храбрец,
Всем бойцам в лесу боец!
Мама-мышка говорит,
Перед сыном не юлит:
— Крепок был твой сон, сынок,
Наслаждаться им ты смог!
Сын капризничать не стал:
— Знаешь, мама, я не спал!
По тропинке я спешил,
Путь у моря завершил,
А по морю волны — жуть,
Страшно мне на них взглянуть!
Только страх я поборол,
По-мужски себя повёл;
В воду бросился и вплавь,
Переплыл его стремглав!
Маме слов не занимать,
Говорит сыночку мать:
— Это море знаю, сын,
Плавал в нём не ты один;
По тропе прошёлся лось,
В след водички набралось,
Этот след ты переплыл,
И на то хватило сил.
Вновь мышонок тянет рот,
Тем словам даёт он ход:
— Дальше, мам, опять беда,
Предо мною вдруг гора!
Мне её не обойти,
Далеко в обход идти;
Разогнался и прыг,
Был за той горою вмиг!
Маму трудно удивить,
Ей душою не кривить:
— Прыгал ты чрез кочку, сын,
Так что, миленький, остынь!
Тяжело сынок вздохнул,
Он в словах опять тонул:
— Шёл я тропкой дальше, мам,
Верь-не верь своим глазам!
Вижу — чёрный встал медведь,
Бурый встал, давай реветь;
В драке той им не стоять,
Мне пришлось их, мам, разнять!
Мышке-маме не до сна,
У неё искрят глаза:
— Муха с молью драчуны,
Им не жить уж без войны!
Был мышонок огорчён,
Говорил с тоскою он:
— Я здесь нёс, наверно, бред,
Сил во мне нисколько нет,
И ни ловок я, ни храбр,
И не будет мне литавр!
Улыбнулась мама-мышь:
— Зря, сыночек, ты грустишь.
Ты и ловок был и смел,
Путь нелёгкий одолел,
И как только подрастёшь,
Сам ты скоро всё поймёшь,
А пока и муравей,
Будет всех зверей страшней.

Царевна-лягушка (С. Медофф)

Послушать сказку добрую
Про чудеса и странствия,
Про смерть, любовь и подвиги
Все любят: стар и млад.
Там звери говорящие,
А девицы красивые,
И молодцы все добрые
Недобрых победят.

А эта сказка, солнышко,
О детях и родителях:
Как из непонимания
Рождается вражда,
И нет ее безжалостней,
Когда они волшебники,
Рубцы, что в ней получены,
На сердце навсегда.

Часть первая. Царь

Давным-давно на западе,
А может быть, на севере,
На юге вряд ли — кажется,
На средней широте
Лежало царство скромное:
Не малое, не крупное,
Не пышное, не нищее.
Там правил без затей,

Пусть без деяний доблестных,
Но без особых гадостей
Царь Емельян по прозвищу
Емеля-дурачок.
Царем-то стал нечаянно —
По щучьему велению!
А был он по рождению
Обычный мужичок.

С соседями не ссорился,
Но и не хороводился,
Лень-матушку лишь жаловал —
С печи так и не слез.
Его жена-красавица
Давно пропала без вести,
И жил он в одиночестве —
Трех сыновей отец.

Сначала он горюнился
И рвал на себе волосы,
Но нянька Пантелеевна
Сказала: «Нарастут.
Все раны зарубцуются.
На свете нет случайностей,
Кто нужен нам, останется,
Ненужные уйдут».

Ни подвигами ратными,
Ни гульбищами-стрельбищами,
Ни царскими забавами
С мечом или мячом,
Ни скачками на лошади,
Ни играми-театрами,
Охотой иль рыбалкою
Царь не был увлечен.

Но скучно ему не было:
С утра молился, завтракал,
Потом бранился с челядью,
На печке отдыхал,
Бренчал на балалаечке,
Обедал с приближенными
И слушал донесения.
После обеда спал.

Проснувшись, он чаевничал
Со странниками разными.
Любил былины, сказочки
И песни гусляров.
Калики перехожие,
Скитальцы, богомолицы —
Все знали: у Емелюшки
Найдут и стол, и кров.

Послушав байки, новости,
Вопрос один-единственный
Всегда в конце царь-батюшка
Каликам задавал.
Ведь слухами да сплетнями,
Известно, земля полнится —
Быть может, о жене его
Хоть кто-то да слыхал?

Рассказывали разное:
Царицу, мол, похитили
Разбойники, кочевники,
Кащей, Горыныч-змей…
Всяк раз царь шел на выручку,
Но только до околицы:
Ну, как ему сиротами
Оставить сыновей?

Шли годы. Дети выросли,
Красивые и статные,
Обучены военному
Искусству и письму…
Пора жениться. Горестно
Царь перерыл сокровища,
И, отобрав безделицы
В парчовую суму,

Он отрядил посвататься
К соседним королевичнам
Послов самых осанистых
В ремнях через плечо,
В наградах с самоцветами.
Проездив долго-коротко ль,
Послы вернулись кислыми
И выдали отчет.

Царь-батюшка, их слушая,
Краснел, сопел и сплевывал,
Сучил ногами… К вечеру
Детей позвать решил.
Сменив рубаху грязную
На праздничную красную
И лихо шапку царскую
На ухо заломив,

С такою речью выступил:
«Сынки мои любимые!
У нас, царей, так принято:
Жениться по любви,
Но соблюсти традиции.
Я долг отцовский выполнил:
Невест по чину выискал.
А вышло… се ля ви:

Царевна та, что с севера,
Сидит в высоком тереме.
Уже лет пять геройского
Ждет принца на коне,
Который сможет выхватить
Платок у ней. Скаженного
Народу покалечилось —
Почти как на войне.

Крик, гам, столпотворение,
Ни деревца, ни кустика,
Ни травки. С утра до ночи
Пылища, и к тому ж
Разорены селения…
А ей плевать — упертая!
Такое впечатление,
Ей нужен конь, не муж.

Другую, видно, сглазили:
Все время плачет бедная.
Ни лекари, ни знахари,
Ни поп не исцелил.
Ее отец с отчаянья
Отдаст любому встречному,
Хоть голодранцу вшивому,
Но чтоб развеселил.

Там женихов тьма тьмущая —
Все скоморохи, ерники —
Кто с куклами, кто с бубнами
Ей делают смешно.
Зазря! Сидит, как мумия!
Была б моею дочкою,
Я б выдрал хорошенечко,
Уверен — все прошло б!

На западе красавица
Вдобавок еще умная:
На три вопроса каверзных
Ей надобен ответ.
Мол, с дураками скучно ей.
Вот так и развлекается:
Кто не ответил — голову
Долой. Ученье — свет,

А дур ученых — тьма уже!
Нет хуже стервы, верящей,
Что казнь не экзекуция —
Естественный отбор.
И пусть мужик я лапотник,
Но за свободу выбора!
Вы что предпочитаете:
Топор или позор?

Молчите? Ну и правильно.
На перепутье выйдете,
Калены стрелы пустите,
И там, где упадут,
Найдете ваших суженых.
На свете нет случайностей,
Кто нужен нам, останется,
Ненужные уйдут».

Часть вторая. Царевна

Так сыновья и сделали:
Пошли и стрелы звонкие
Во все три направления
Пустили на авось.
Влетела стрела старшего
Во двор боярской дочери,
Второго — в дом купеческий…
Искать их не пришлось.

Молва распространяется
Быстрей бурана снежного:
Нежданно и негаданно
Царевич в женихах!
Встречали с распростертыми,
С поклоном, с придыханием,
И стрелы красны девицы
Несли на рушниках.

У младшего царевича
По имени Иванушка
Не все так просто ладилось…
Что, впрочем, как всегда.
Три дня стрелу разыскивал,
Когда нашел, как вкопанный
Стал, думая, провалится
Сквозь землю от стыда.

У озера, заросшего
Осокой и кувшинками,
На дереве поваленном
Сидела у стрелы
Не навка, не русалочка
И даже не кикимора —
Лягушка, жаба мерзкая…
А глазки веселы!

И голосом насмешливым
Сказала: «Здравствуй, молодец!
Вот ты какой, назначенный
Лягушке в женихи!
Хорош, придраться не к чему!
Ну что ж, стрелу вытаскивай,
Бери меня за пазуху
И к батюшке неси».

Иван в ответ: «Ну, помнится
Семейное предание
Про щуку говорящую
И разны чудеса,
Но чтоб жениться! К осени
Родятся головастики?
Да засмеют, затюкают
И царство, и отца»!

«Судьба такая! — молвила
Лягушка нежным голосом, —
Но если не откажешься,
Все будет хорошо!»
Поверил ей Иванушка,
Имел он сердце мягкое,
И вскоре вместе с суженой
Он во дворец пришел.

«Ну, наконец-то», — радостно
Все кинулись в объятия.
Потом смеялись, плакали
И пили до утра…
В сердцах хотел царь-батюшка
В окно лягушку выкинуть.
Кричал, что не считается…
Что это не игра…

Что свадьбы он не вынесет…
Лишит наследства царского…
Не даст благословения…
Что только через труп…
А сын твердил настойчиво:
«На свете нет случайностей,
Кто нужен нам, останется,
Ненужные уйдут».

Царь, скрепя сердце, выдавил:
«Тогда даю задание!
Не сможет его выполнить —
Суп из нее сварю.
Пускай невесты к завтраму
Хлеб испекут-состряпают,
И кто хозяйка лучшая,
Я поутру сравню».

Иван-царевич выскочил
С лягушкой, как ошпаренный,
Пришел домой и голову
На руки уронил.
«Ну, не грусти, Иванушка, —
Она сказала ласково, —
Все утром образуется,
Иди ложись, усни».

Иван ее послушался,
Лег спать. А в полночь лунную
Лягушка оземь хлопнулась,
Проговорив: «Оп-ля!»
И превратилась в девицу
Красы неописуемой,
В перстнях, монистах, кружеве,
Шелках и соболях.

Царевна! Без сомнения…
Раскрыв окно и выглянув,
Она в ладоши хлопнула
И, звездной пыли горсть
Поймавши, в миску кинула.
Сваляла тесто, шлепнула
И у печи поставила.
Когда же поднялось,

Еще туда и плюнула!
Потом она добавила
Чешуйки с крыльев бабочки,
С улитки перламутр…
Взяла у мышки семечки,
Орешки дали белочки,
И напоследок клюковку
Принес ей майский жук.

Наутро диво-дивное
Проснувшийся от запаха
Чудесного Иванушка
Увидел на шестке.
Покрытый весь узорами
И хитростями разными,
Украшенный присыпками,
Лежал на рушнике

Хлеб красоты невиданной.
«Ай да лягушка, умница!»
Иван-царевич радостный
Примчался во дворец.
Там ждали с нетерпением,
Чтобы начать трапезничать.
Нахмурившись, царь вымолвил:
«Явился наконец!

Судить буду по-честному:
Хлеб подадут инкогнито.
Иди, свою лепешечку
На кухню отнеси.
Сварганил сам, наверное?
Или купил у пекаря»?
Все прыснули и замерли:
На блюдах хлеб внесли.

С лицом серьезным батюшка
От всех хлебов попробовал
И повара французского
Хотел казнить сперва.
«Вот как месье продажное
Умеет печь фактически!
А у меня на завтраки
Такая вот ботва!

На псарню! Нет! Вот эти два
Скормить тотчас предателю».
Тут старший сын как вскинется:
«Так он его и пек»!
И средний сын покаялся:
«Прощенья просим, батюшка!
Мне тоже для надежности
Хлеб продал ваш Жакоб».

«Так значит третий хлебушек,
Что жаль крушить, разламывать,
Что есть только по праздникам,
Лягушка испекла?
А я решил — французишка:
Так вкусно и изысканно
У нас никто не сделает!
Иван, твоя взяла!

И все ж для закрепления
Второе дам задание:
Пусть ваши рукодельницы
Рубашки мне сошьют.
С утра добро пожаловать!
А чтоб по справедливости,
Солдат приставить с ружьями.
Пусть караул несут!»

Иван-царевич сумрачный
Пришел домой. Кручинится.
Ему лягушка: «Ванюшка!
Неужто хлеб был плох?»
«Хороший! Восхитительный!
Но повелел царь-батюшка
Рубашку сшить нарядную
И, чтоб застать врасплох,

Прислал вот соглядатаев».
«Ну, не тужи, не мучайся,
С солдатами мы справимся.
Ложись же почивать.
К утру все будет сделано».
Спать не хотел Иванушка,
Хотел он за лягушкою
Тихонько наблюдать.

Когда в окошко горницы
Луна взглянула ясная,
Лягушка наземь шлепнулась,
Проговорив: «Оп-ля»!
Оборотившись девицей,
Она в ладоши хлопнула,
И снился сон солдатушкам,
Как будто они бдят.

Ивану — то же самое.
Красавица тем временем
Через ушко игольное
Поймала луч луны.
Внизу две мышки шустрые
Тянули нитку лунную
К веретенам. Те начали
Вертеться, как вьюны,

Накручивать, наматывать.
Семь паучих усидчивых
Соткали ткань воздушную.
Потом явился рак
И покроил уверенно.
Царевна снова хлопнула
В ладоши — и за вышивку.
А делала вот так:

Неслыханно, невиданно:
Она в ушко игольное
Лучи ловила звездные
Каких ни есть цветов.
Игла, как рыбка, прыгала:
Кольнет разок — и веточка,
Кольнет другой — соцветие…
И все — узор готов!

Светало. Стайка ткачиков
Впорхнула и волокнами
Льняными, очень прочными
Рубашку сшила вмиг.
А девица-красавица
На свою шкурку дунула,
В лягушку перекинулась
И на окошко прыг…

Проснулись все и ахнули:
Вот это рукоделие!
И во дворец сконфужены
Отправились на суд.
Царь караул поспрашивал,
Помог ли кто невестушкам,
Услышав «нет», скомандовал:
«Рубашки пусть внесут!»

Взяв первую, нахмурился:
«В ней только в бане париться!»
Вторую взял презрительно:
«Ну, этой мыть полы!»
А развернув лягушкину,
Окаменел, зажмурился.
«В такой рубашке разве что
На свадьбы и пиры!

Нет, в ней меня схороните,
Боюсь испачкать пятнами.
О свадьбе, кстати. Вечером
С невестами вас жду.
Закатим пир по случаю
Знакомства и братания.
Скажите: будем свататься,
Пусть семьями идут».

Пришел домой Иванушка
Смурной, повесив голову.
Лягушка его встретила:
«Что, снова свет не мил?
Рубашка не понравилась?»
«Да как же! Была лучшая,
Но царь не унимается:
Тебя зовет на пир.

И взять сказал родителей,
Чтоб сделать предложение
По форме, как положено».
«Ты без меня езжай, —
Лягушка ему молвила, —
Как стук да гром услышите,
Пусть гости не пугаются,
А сам беги встречай».

Ну что же, делать нечего,
Иван один отправился
И колкостей наслушался
От братьев и отца:
«А что же ты без суженой?
Раздумал к жабе свататься?
Тогда где суп лягушечий?»
«Ты думал, без конца

Нас будешь околпачивать?
Лапшу нам вешать на уши?
Хотел, чтоб на посмешище
Честным гостям мы тут
Для земноводных родичей
Корыто приготовили,
Мух, комаров нахлопали?»
«Пословицы не врут:

Сколько ни вей веревочку,
Конец найдется! Видимо,
Она совьется в петельку…
Придется за платком
Сигать до посинения!»
Вдруг молния за окнами
Сверкнула, пыль завьюжила,
Раздался стук да гром,

Посуда, звякнув, дрогнула…
А на небе ни облачка!
У многих сердце ёкнуло:
Ох, не было б войны!
Кто поперхнулся, дёрнувшись,
Кто побледнел, кто съёжился,
А кто под лавку спрятался,
Кто обмочил штаны…

«Не надо беспокоиться! —
И сам слегка опешивший,
Заголосил Иванушка, —
Не бойтесь! То моя
Невеста непутевая,
Лягушкак нам приехала
В корыте оцинкованном,
Видать. И вся семья».

Пирующие охнули,
Все загалдели, бросились
Смотреть, как устремляется
Иван к своей жене,
У окон плотно скучились.
Когда же прах рассеялся,
Что лошади оставили
На гаснущей заре,

Карета в виде устрицы,
Коней шестёрка в яблоках,
Да кучер, да форейторы —
Картина ещё та!
Вот появилась девица:
Коса до пят жемчужная,
А очи изумрудные,
И как коралл уста.

Взглянула — звёзды вспыхнули,
Цветы склонили венчики,
Утихли псы, что лаяли,
Иван прирос к крыльцу.
Те в окнах тоже обмерли.
«Ну, здравствуй, — она молвила, —
Иван свет Емельянович,
Веди меня к отцу.

Я — Василиса!» Медленно
Иван её взял за руку,
Повёл, и пир продолжился,
Как сваб, ходил черпак.
Невеста брата старшего,
Как смерть, сидела бледная,
А среднего — вся красная,
Как кипячёный рак.

«Гляди, что жаба чёртова
С костями гуся делает, —
Сноха шепнула старшая, —
В рукав сует. В другой
Напитки недопитые
Сливает потихонечку».
Тут заиграла музыка.
Притопнув вдруг ногой,

В круг вышла Василисушка,
Рукой взмахнула — озеро,
Другой — и гуси-лебеди
Поплыли по воде.
Вскочили гости сытые,
Пустились в пляс, как будто бы
Их ноги сами вынесли,
Забыли о еде.

Дворец залихорадило
От залихватской барыни,
Посуда и светильники
Ходили ходуном,
И даже сам царь-батюшка
Коленца так выписывал,
Что, рассмешив собрание,
Упал, не чуя ног.

Купчиха и боярышня
От зависти отчаянной
Совсем ополоумели,
Решили повторить,
Как Василиса сделала,
И рукавами мокрыми
Давай гостей забрызгивать,
Костьми давай сорить.

Одно крыло гусиное
Емеле в глаз заехало,
Царь-государь разгневался
И выгнал девок прочь.
Иван-царевич, пользуясь
Всеобщей суматохою,
За дверь украдкой выскочил,
Помчался во всю мочь

Домой. Нашел лягушкину
Одёжку изумрудную
И сжёг в печи ребячливо —
Порыв его накрыл.
Хотя сверчок пронзительно
Визжал из-под завалинки:
«Нельзя, нельзя!» И кошечка
Хватала его за ноги,
Взволнованно вопив.

А у дворца тем временем
Мышами слуги сделались,
Кузнечиками — лошади
И ускакали прочь.
Карета стала устрицей,
А Василиса в горлицу
Со стоном перекинулась
И устремилась в ночь.

К Ивану она в горницу
Влетела, села на руку:
«Напрасно ты, Иванушка,
Сжёг кожу. Поспешил…
Три дня всего-то-навсего
Заклятье ещё действует.
Три дня — и жили б счастливо,
Любили б от души.

Вернуть меня надумаешь —
Сотрёшь три пары обуви
И три железных посоха!
За тридевять земель
Идти придется пешему!
Конечно, если свататься
Теперь не передумаешь,
Ведь мой отец — Кащей!»

Сказав, в окошко прянула,
Лишь пёрышко оставила
На рукаве царевича…
С бедой своей сам-друг
Сидел он опечаленный.
«Как так?» — напрасно спрашивал,
В ответ — лишь сердца бедного
Кудахтающий стук.

Часть третья. Царевич

Узнав о том, что выступил
Иван в дорогу дальнюю,
В сердцах велел царь-батюшка
Заставы запереть,
Но для влюбленных, солнышко,
Запреты не препятствие,
А на Руси — тем более:
Нам легче умереть,

Чем сдаться. И решение
Найдется виртуозное,
Коли задача трудная
И силы неравны.
Чем выше заграждение,
Тем русским интереснее.
Чем больше недруг бесится,
Тем веселее им.

Иван-царевич вывернул
Тулуп на леву сторону,
На сапоги сафьянные
Онучи накрутил,
Платком закутал голову,
Другим — пониже пояса,
Согнулся весь, скукожился,
Прикинулся немым

И вышел с богомолками —
Им царь дал послабление…
Велев казнить охранников,
Емеля затужил.
Не пил — одну лишь горькую,
Не ел — слегка закусывал,
Не спал — чуть-чуть задремывал,
Лицо слезами мыл,

А в слуг кидал предметами.
Лишь нянька Пантелеевна
Была к нему допущена,
Но и её пилил:
«Пока ты, дура старая,
Плясала ковырялочку,
Сынок любимый младшенький
Такое учудил —

Смерть выбрал неминучую!»
Но способом проверенным
Владела Пантелеевна,
Чтобы его унять:
Чесала спину царскую
И дула в свою дудочку:
«Что на роду написано,
Того не миновать».

Иван шел долго, коротко ль,
Сел на пенёк поужинать,
Вдруг видит: дряхлый дедушка
Откуда ни возьмись.
«Сынок, такого хлебушка
Я отродясь не видывал!»
Иван ему: «Пожалуйста,
Бери, отец, садись,

Дели со мною трапезу».
А то был леший, солнышко.
«Куда путь держишь, молодец?» —
Старик вопрос задал.
Пока царевич сказывал,
Тот всё поел до крошечки,
Иван остался голоден,
Но виду не подал

И из мешка заплечного
Ещё продукты вытащил —
Опять та же история…
Когда же промолчал
И в третий раз Иванушка,
Старик, поклон отвесивши,
Сказал: «Никто так вежливо
Меня не привечал.

Сторицей все восполнится!
Прошел ты испытание,
Царевич — сердце чистое
И добрая душа.
За то и я поведаю
Тебе всю правду: сызмальства
Страдала дочь Кащеева
За то, что хороша,

Умна, честна, а главное —
Что добрая волшебница,
И этим отличается
От своего отца.
Бывало, как ни сделает
Кащей что-то ужасное —
Она вернет. Он сызнова.
Без края, без конца:

Цветёт заледенелое,
Живёт окаменелое,
Богато погорелое.
Но он ей всё прощал,
Пусть, дескать, забавляется…
Когда же дочка выросла,
То стала расколдовывать
Кого он превращал

В зверей и птиц. Кащеюшка
Страдал особой слабостью:
Он для омоложения
Красавиц похищал.
Бессмертье — дело хитрое…
Брал в жёны, все по-честному,
И горы драгоценные,
Златые обещал.

Но долго жёны не жили…
А кто ему отказывал,
Те становились зайцами!
Коли шлея под хвост —
То утками и щуками!
Злодей не церемонился,
Считал, что это шалости.
Но был не так уж прост —

Скрывал это от дочери.
Когда она проведала,
Просила человеческий
Им облик возвратить,
А то уйдет, мол, из дому.
Он посмеялся. Девица
Пошла зайчих разыскивать,
Да разве всех найтить?

Их тьма по лесу бегает…
Кащей тогда разгневался,
Велел ей быть лягушкою
Три года и три дня.
Вот так… Иди за перышком, —
Дед вынул из-за пазухи, —
Его она оставила
Нарочно для тебя.

Минуешь лето гнусное,
И осень беспросветную,
И зиму беспробудную,
Коли весна в груди!
Ступай!» Царевич лешему
Стал в пояс низко кланяться:
«Спасибо!». Поднял голову —
Того и след простыл,

Шуршит лишь ёж под деревом.
Глядит Иван: вот чудо-то —
Еда в мешке не тронута!
И сколько бы ни брал,
Она все так же целая.
Легко путем-дорогою
Он шел, и где б ни ужинал,
Всех щедро угощал:

Двуногого, пернатого,
Ползучего, лохматого
И даже насекомого.
Два посоха истер,
Сносил две пары обуви,
Когда пришел за пёрышком
В чащобу леса темного,
Где паутины флёр

Луну невестой делает.
Там, на лугу некошеном
Изба стояла древняя,
Древнее, чем сыр-бор.
На двух ногах чешуйчатых,
По пояс мхом заросшая,
На крыше — пара воронов
Несла дневной дозор.

Но лишь ступил Иванушка
На травку безобидную,
Зачвякала, задвигалась
Трясина под ногой.
Что делать — призадумался,
Прилёг, уснул нечаянно.
А из лесу тем временем
На помощь шли гурьбой,

Чтобы к избушке выстелить
Дорогу-гать из хвороста,
Ежи, еноты, белочки
И прочее зверье.
Слетелись птички. В клювиках
Они держали веточки,
Тащили палки длинные
Колонны муравьев…

Иван проснулся: батюшки,
Кипит работа спорая!
Готово! Он всех досыта,
Конечно, накормил.
Но лишь к избе приблизился,
Вдруг вороны закаркали,
Та отвернулась судорожно.
Иван проговорил:

«Избушка расчудесная,
В таком почтенном возрасте
Так скоро, плавно двигаться
Как удаётся вам?
И быть в такой сохранности
В сыром болотном климате?
Вот только вход, мне кажется,
Немного подкачал».

Захохотали вороны,
Изба качнулась, крякнула
И повернулась передом.
Глядит Иван, а дверь,
Разбухшая от сырости,
И правда перекошена.
Достал топорик молодец:
«А мы ее ровней,

Не бойся, мигом сделаем!»
И сделал. Сел на лавочку.
Влетает в ступе страшная
Карга: «Фу-фу, фу-фу!
Сто лет я духу русского
Не чуяла — и на тебе —
Он сам ко мне пожаловал!
Скажи, как на духу,

Ты кто таков, откудова,
Зачем ты здесь, а главное,
Ты как в мою хоромину
Пробрался? Колдовством?»
Иван-царевич выпалил:
«И вам, бабуся, здравствуйте!
Сначала гостя потчуют,
Попарят, а потом

Прямых ответов требуют.
Возможно, вы не знаете,
Но на Руси так принято».
Баба Яга в ответ:
«Во как! А мне наврали-то,
Что обмывают умерших!
Я тоже чту обычаи,
Хоть не народовед:

Перед приготовлением
Я мясо мою тщательно.
Но коли хочешь, молодец,
Ты чистым помереть,
Я баньку тебе вытоплю».
Пока царевич парился,
Яга куснула яблоко
И ну его вертеть

На блюдце: «Гой, показывай,
Что тут наш гость поделывал!»
Кружиться стало яблочко
По блюдечку волчком…
Она смотрела, хмыкала,
Почёсывала голову,
Ну а потом для молодца
Кувшин с хмельным кваском

Поставила в предбаннике.
Он вышел — и дивуется:
Метла прошлась и вымела
Сама собою пол,
Да две руки проворные
На стол накрыли ужинать,
Да враз по стенкам вспыхнули
Глазницы черепов…

«Теперь по-человечески? —
Яга хитро прищурилась, —
Садись рядком и сказывай,
Дурак ты аль храбрец
И чье вот это перышко?»
Иван без околичностей
Поведал ей историю
Разлуки двух сердец

И попросил о помощи.
Баба Яга ответила:
«С Кащеем-кровопивцем я
Давненько на ножах.
Одно скажу наверное:
Бояться тебе нечего,
Ему с тобой не справиться,
Ты — светлая душа.

Но как невесту вызволить,
Тебе решать. Ни магией,
Ни силой, ни оружием
Кащея не убить.
Непобедим он, деточка,
Но не бессмертен. Многие
За его тайну страшную
Готовы заплатить».

«И я!» — кивнул Иванушка.
«Что у тебя есть ценного?»
«Мешок, где не кончается
Еда». «Эвона как!
А жизнь?»»А жизнь — бесценная!»
Баба Яга нахмурилась.
«Сейчас, — сказал он весело, —
Не дал бы и пятак

За жизнь свою бесценную.
Я с детства знаю, бабушка,
Что ты людьми питаешься,
И что одной ногой,
Здоровой, человеческой —
Рассказывала нянюшка —
Стоишь на земле-матушке,
Другою, костяной —

В подземном царстве». «Правильно.
Но только, — ведьма молвила, —
Беру я тело бренное,
А душу — никогда.
Кащей — напротив. Душами,
Их животворной силою
Он длит свое бессмертие».
Иван сказал: «Тогда

Готов я жизнь пожертвовать
За Василису милую…
Ещё: я вырос с нянюшкой,
А мать почти не знал.
Но руки её нежные
Её дыханье теплое
И голос её ласковый
Я помню. Как скучал,

Как плакал вместе с батюшкой!
С тех пор, как она сгинула,
Мы все живём, как начерно,
С душой напополам.
Я, если б знал, что женщины,
Кащеем превращенные,
Домой вернутся к деточкам,
Легко бы жизнь отдал».

Часть 4. Царица

«Гляжу я, — баба всхлипнула, —
Ты в печку так и просишься!
Назад пойдешь — захаживай!
Дарю тебе клубок:
Пройдешь весну гулливую,
И лето плодовитое,
И осень расставальную…
Ах, да, давай мешок!

Ужасно всё волшебное
Люблю! Клубок покатится —
За ним! И не сворачивай,
Он к смерти приведет!»
Иван вскричал: «А пёрышко?
Оно же путеводное!»
Яга сердито рявкнула:
«Кого оно найдет?

Жену! А смерть Кащееву —
Клубок! Она находится
В игле из щучьей косточки,
На самом на конце.
Игла в яйце схоронена,
Яйцо — в лилейной утице,
А утка в зайце спрятана,
А заяц — он в ларце,

Ларец — на дубе росляном!
Прощай». Иван откланялся
И на тропу петлистую,
Задумавшись, ступил.
Идти голодным муторно:
Срубил он ветку гибкую,
Сплёл тетиву из волоса
И стрелы заточил.

Увидел утку — целится,
Но утка человеческим
К нему взмолилась голосом:
«Прошу, не убивай!
Я пригожусь при случае».
Не стал стрелять Иванушка.
Грибов наелся жареных,
Попил из липы чай.

Потом зайчиха жирная
Ему на тропке встретилась,
Опять Иван прицелился,
Зайчиха говорит:
«Не бей меня, о, юноша!
Как будет вдруг оказия,
Я пригожусь». Послушался
Иван, но не хандрит:

Грибы, орехи, ягоды,
Щавель, коренья ревеня
Всегда на пропитание
В лесу можно найти.
Шёл за клубочком бабкиным
Он долго. Вдруг с медведицей
С мальцами-медвежатами
Столкнулся на пути.

Медведица взъерошилась,
Пасть ярую оскалила,
Хотел царевич выстрелить
От страха, но не стал.
Она клубок увидела
И сразу успокоилась.
«Спасибо, добрый молодец,
За то, что не стрелял.

И я не трону, — молвила
Степенно косолапая, —
Клубок-то моей матушки.
Пойдем, поговорим.
Сто лет молчала — хочется!
Когда была я девицей,
Кащей ко мне посватался,
Но не уговорил.

Обиделся, как маленький,
И обратил в медведицу.
Живу, уже освоилась,
А поначалу жуть,
Как худо было. Матушку
Я страсть возненавидела
За то, что не смогла меня
Обратно возвернуть.

Я думала, что запросто
Яга с Кащеем справится.
Сама не сможет — армию
Из пекла призовет!
Бессмертный он, но всё-таки
Слабинка есть у каждого,
Не сможет силой — хитростью,
Не по лбу — так в обход!

Хоть попытаться стоило?
Поплакать для приличия?
Она же мне бестрепетно
Сказала, что тогда
Я снова стану женщиной,
Когда зайчиха в панике
Не зайца — утку выродит!
Ну, то есть никогда…

И в бешенстве бежала я
Не помню сколько времени:
Не любит меня матушка —
Я тоже отрекусь,
Семью забуду, родину.
Теперь-то, уже с возрастом
Приходит понимание…
Тоскую, но не злюсь.

Недавно сон привиделся:
Сидит она у зеркала
И волосы роскошные
Свои плетёт в косу.
Как она там, здорова ли?
По-прежнему красавица?».
Иван сказал: «Косматая,
С щетиной на носу.

Как мир, как камень древняя!»
Медведица заплакала:
«Волшебницы не старятся!
Их горе лишь старит».
Иван спросил: «Как звать тебя?»
«Я — Понеделя, старшее
Дитя Яги и Велеса.
Ты что за индивид?»

Он рассказал и сызнова
Пустился в путь-дороженьку.
Запахло морем вскорости.
Клубочек его вёл
Вдоль пены, спотыкавшейся
О валуны прибрежные.
Вдруг видит — щука мёртвая!
Царевич подошел,

Представил её жареной,
Схватил за хвост, но рыбина
Вдруг просипела жалобно:
«Дышать я не могу,
Спаси меня, пожалуйста,
Брось в воду, и когда-нибудь
В урочное мгновение
Я тоже помогу!»

Сглотнул слюну Иванушка…
Хоть был он очень голоден,
Но просьбу щуки выполнил
И в море отпустил.
Она плескалась радостно,
Иван же себе к ужину
Собрал на камнях мидии
И крабов наловил.

Костёр развёл на бережке,
Поел и, глядя в звездное
Чужое небо, черное,
О родине всплакнул.
Завёл он песню милую,
Тягучую и грустную —
Её певала мамочка,
Чтоб он скорей уснул.

И эта колыбельная
Будила — не баюкала:
Живое все заслушалось
И затаило дух,
Луна из дымки выплыла,
Притихло море шумное,
Лишь щука воду пенила,
Чертя за кругом круг…

Вот нить в клубке закончилась —
К концу и сказка близится!
Стоит тысячелетия
У лукоморья дуб,
Ветвями — в небо ясное,
Корнями — в море синее
Уходит. Здесь свой ящичек
Запрятал душегуб.

Висит он высокохонько!
Цепями весь обмотанный,
Тяжелый, как отчаянье,
Ну, как его достать?
Пока ходил наш молодец
Под дубом, как заведенный,
Пришла к нему медведица
И стала дуб ломать,

Плечом уперлась, рыкнула
И вывернула дерево!
Сундук разбился вдребезги
О камни на песке.
Оттуда заяц выскочил,
Стремглав помчал по берегу.
Пока царевич целился,
Он скрылся в сосняке,

Но из кустов, как молния,
Такой же заяц бросился
И, как собака, первого
Догнал и придавил.
Из зайца утка вылезла,
Взлетела, в тучу прыснула,
Не растерялся молодец,
Стрелу тотчас пустил,

Но промахнулся. Вскрикнули
Они вдвоем с медведицей,
Но видят: к утке из лесу
Ещё одна летит.
Настигла, в темя клюнула,
Яйцо из утки выпало
И прямо в море кануло,
Как в ночь — метеорит.

Стал раздеваться юноша —
Нырять, на дне разыскивать,
Как вдруг из моря выплыла,
Держа в зубах яйцо,
Та щука, что Иванушку
Молила в воду выпустить.
Яичко взял — тяжёлое,
Как налито свинцом!

И мигом буйну голову
Сдавило, будто обручем,
Как молот, сердце ухало,
В висках горела кровь.
Сгустились тучи сизые,
Вихрь налетел, как бешеный,
И сосны корабельные
Он вырвал, как морковь.

Ивана наземь кинуло,
Поволокло, как щепочку,
Туда, где скалы острые
Торчали у воды,
Но Понеделя ринулась
И всей своею тушею
Накрыла добра молодца,
Избавив от беды.

А среди воя, грохота
Кричала щука истово:
«Бей, бей, иглу разламывай,
Сынок, ты всех спасешь!»
Валун схватил Иванушка
Яичко хлопнул, вытащил
Иголку — щучью косточку.
Всё тело била дрожь,

Набился ветер в лёгкие
И не хватало воздуха,
Но он собрался с силами —
Иглу переломил
И потерял сознание…
Утихла буря, будто бы
Рубильник кто-то выключил,
А солнца свет включил.

Кощея чары сгинули!
Очнулся добрый молодец
И видит: он под девицей,
Красавицей лежит,
Побитой и пораненной.
Он осторожно выбрался —
Вокруг камней навалено.
«Зачем не я убит?

Вот плата — смерть на совести!
Как жить?» — и слезы капали
На тело бездыханное…
Не видя, кто идет,
Сидел Иван, кручинился.
А шли к нему две самые
Родные и любимые!
Растаял в сердце лёд,

Над ними вились ласточки,
Посвистывая, тенькая,
Пред ними изумрудная
Трава росла ковром,
Когда они счастливые
Отправились обрадовать
Царя. Вот так и кончилась
Борьба добра со злом!

Ах, да! Конечно, солнышко,
Они Ягу проведали,
И, чтоб Иван не мучился
Безвинною виной,
Увидел он на блюдечке,
Как к Понеделе вороны
Спустились и побрызгали
Её живой водой.

Чудо-дерево (К. Чуковский)

Как у нашего Мирона
На носу сидит ворона.

А на дереве ерши
Строят гнёзда из лапши.

Сел баран на пароход
И поехал в огород.

В огороде-то на грядке
Вырастают шоколадки.

А у наших у ворот
Чудо-дерево растёт.

Чудо, чудо, чудо, чудо
Расчудесное!

Не листочки на нём,
Не цветочки на нём,
А чулки да башмаки
Словно яблоки!

Мама по саду пойдёт,
Мама с дерева сорвёт
Туфельки, сапожки,
Новые калошки.

Папа по саду пойдёт,
Папа с дерева сорвёт
Маше — гамаши,
Зинке — ботинки,
Нинке — чулки,
А для Мурочки такие
Крохотные голубые
Вязаные башмачки
И с помпончиками!

Вот какое дерево,
Чудесное дерево!

Эй вы, ребятки,
Голые пятки,
Рваные сапожки,
Драные калошки,
Кому нужны сапоги,
К чудо-дереву беги!

Лапти созрели,
Валенки поспели.
Что же вы зеваете,
Их не обрываете?

Рвите их, убогие!
Рвите, босоногие!
Не придётся вам опять
По морозу щеголять
Дырками-заплатками,
Голенькими пятками!

Мура туфельку снимала,
В огороде закопала:
— Расти, туфелька моя,
Расти, маленькая!
Уж как туфельку мою
Я водичкою полью,
И вырастет дерево,
Чудесное дерево!

Будут, будут босоножки
К чудо-дереву скакать
И румяные сапожки
С чудо-дерева срывать,
Приговаривать:
«Ай да Мурочка,
Ай да умница!»

Чудо–репка (русская народная сказка в стихах) (С. Рагулина)

(Присказка)
Во саду ли, в огороде
Или в тридесятом царстве вроде
Сказку слышала от деда,
Рассказал её он в среду.
А в четверг её забыла.
Но не тут-то, братцы, было!
Все ребятки-пострелятки,
Как огурчики на грядке
Собрались, вокруг сидят,
Сказку новую хотят.
Волшебство я вспоминаю,
Сказ про репку начинаю.

Жили-были в деревушке
Не медведь и не лягушка,
Не лисица и не волк.
Ну какой от волка прок?
Дед и баба дружно жили
И, как говорится, были.
Посадил однажды дедка
В огороде чудо-репку.
Вот она росла, росла
И за лето подросла.
Внучка крикнула: «Ура!
Репка наша — как гора!
Как ее, дедуль, сорвать?
Кто же будет помогать?»
«Дай-ка сам!» — сказал тут дедка.
Не дается деду репка.
Он зовет на помощь бабку
Ух! Упали все на грядку!
«Внучка! Внучка! Помогай!
Из беды нас выручай!»
Дед и бабка с внучкой вместе…
Репка же сидит на месте.
Крикнула собачку внучка,
Подбежала к внучке Жучка.
«Гав! Гав! Гав! Схвачусь зубами,
Коль не справились вы сами!»
Дружно все тянули репку,
Жучка, внучка, бабка, дедка.
Но сидит на грядке крепко
Золотая чудо-репка.
Вот спешит на помощь Мурка,
Мурка — меховая шкурка.
«Мяу! Мяу! Как дела?
Мяу, вам бы помогла!»
Бабка, дедка, Мурка, внучка
Шустрая собачка Жучка
Друг за друга ухватились,
Тянут, тянут. Уф! Свалились!
Плачет бабка, плачет внучка.
«Репки бы!» — мечтает Жучка.
Как же репку нам сорвать?
Может, мышку нам позвать?
«Пи-пи-пи! Грустить? Зачем?
Помогу я всем, всем, всем!»
И теперь — за дедом бабка,
Внучка, Жучка по порядку,
Кошка Мурка — цепкий мостик,
Кроха-мышка — серый хвостик.
Вместе дружно! Раз! Два! Три!
Репку тянут, посмотри!
Поднатужился тут дедка,
Раз — и вытянули репку!
Вот так репка — жёлтый бок,
Яркий, радужный клубок!
Сладкая, душистая
Солнце-золотистая!
Всех друзей мы собираем,
И на репку приглашаем!
Завтра утренней порой
Будет, будет пир горой!

Чужой барашек (Э. Островская)

Солнечным днём
Повстречались у ёлки
Хорьки
И лисицы,
Еноты
И волки.
И стали под ёлкой
Плясать и резвиться
Еноты
И волки,
Хорьки
И лисицы.

— Давайте-ка, —
Выдумал кто-то из лис, —
Притащим сюда
И петрушку,
И рис,
Кусочки бараньей
Упитанной тушки,
Морковку,
И перец,
И листик лаврушки,
И плов приготовим.
Ведь — честное слово! —
Нет пищи
Вкусней ароматного плова!

Хорёк облизнулся.
А Волк матерой
Сказал, что барашек
Не плох и сырой.
И сам предложил
Половину барана,
Который попался
Во время бурана.

А следом за Волком
Какой-то Хорёк
Признался,
Что мясо и он приберёг
И знает,
Что в норах енотов
И лис
Найдётся не только
Морковка
И рис.

Всё стихло у ёлки
В дремучем бору:
Кто в логове скрылся,
Кто юркнул в нору.

Закрыв понадёжнее двери,
Снуют по углам
Осторожные звери.
Одумался Волк
И, порывшись в кладовке,
Не вынес из логова
Даже морковки.
И вот под сосною
В просторный мешок
Сгребает он лапой
Хрустящий снежок.
И каждый хорёк,
И енот,
И лисица
Никак не решатся
Хоть крошки лишиться.
Но каждый явился
С набитым мешком,
Вздыхая,
Что еле добрался пешком
С петрушкою,
Рисом,
Кусочками тушки,
Морковкой,
Лучком
И листочком лаврушки.

Морозною ночью
Зажёгся костёр.
Багровые искры
Летят на простор…
Лисицы
И волки,
Хорьки
И еноты —
Никто у костра
Не сидит без работы:
Волк тащит колоду
(Послужит столбом),
И все вытрясают
Мешки над котлом.
Трясут в одиночку,
С опаской,
С оглядкой,
С хитринкой в глазах
И с улыбочкой сладкой.
И вот наконец-то
Расселись у ёлки
Хорьки
И еноты,
Лисицы
И волки
И стали глотать,
Опершись на колоду,
Противную,
Мутную
Талую воду.

Ну что ж,
По заслугам
Наказаны тяжко
Любители мяса
Чужого барашка!

Шабарша (В. Шамонин-Версенев)

Сказкой вас я позабавлю,
От любой хандры избавлю.
В ней чудес не так уж много
И судить за то не строго.
Бродит в сказке жуткий плут,
Шабаршой его зовут,
Если взял он в руки гуж,
Не кричит, что уж не дюж;
Дело делает без слов,
Нет уму плута оков!
Шёл однажды Шабарша
По дороге, не спеша
В старых дедовских лаптях,
В рубашонке и штанах,
На челе шапчонка — смех,
Вся в заплатах старых тех,
Из-под шапки — завиток,
На плече — пустой мешок.
Он работе был бы рад,
Да на руки нынче спад.
Лето было без дождей,
Урожай, хоть слёзы лей,
Людям в тягость лишний рот,
Дашь любому отворот!
Но грустить он не привык,
В дружбе с ним всегда язык:
— Голова и руки есть,
Не потеряна и честь!
Подаяние — позор,
Лучше шею под топор!
Он резину не тянул,
На плотину путь загнул,
Бодрость духа не терял,
Мыслью душу согревал:
«Рыбки скоро наловлю,
За неё деньжат срублю,
Хватит их мне на квасок
И покушать на разок!
Пруд открылся перед ним,
Не назвать тот пруд большим,
Нет вот лески, не беда,
Это, право, ерунда!
Тут же он нашёл пеньку,
Стал усердно вить уду
И, лишь с метр лески свил,
Поражён виденьем был;
На пруду вдруг шум возник,
Мальчик-чёрт на берег прыг!
Перед ним столбом предстал,
Красотой он весь сиял;
Куртка чёрная на нём,
Брошь горит на ней огнём,
Кант по вороту златой,
Цвет рубашки — голубой,
А штанишки-шаровары
Отливают шёлком алым,
На головушке — колпак,
Цвета радуги, в зигзаг,
На ногах штиблетов нет;
На земле копытцев след.
Глянул чёрт на Шабаршу:
— Ты наглец, я погляжу!
Знать ты должен, человек,
Мы живём в пруду уж век,
Все вещички собери,
Подобру отсель свали!
Дед мой дюже как свиреп,
Будет твой конец нелеп,
И кончай шуршать пенькой,
Нарушаешь наш покой!
Шабарша даёт отпор:
— Не мели, бесёнок, вздор!
Мне себя не уважать —
Пред тобой ответ держать!
Потерял ты, видно, страх,
Все слова несёшь в размах;
Пред тобою не малец,
Заостри свой взор, глупец,
И познай мой интерес,
Леску эту видишь, бес?
Я сейчас её довью,
Завяжу на ней петлю
И тогда вам всем хана,
Тут же в ход пойдёт она!
Изловить вас ей — пустяк,
Так ловил я, чёрт, собак,
Их пускал потом под меч,
Не хотел тех сил беречь!
Ну, а в пруд войдёт карась,
Стану кушать рыбку всласть.
Я на то и Шабарша,
Сам любому дам леща!
Чёртик как-то сразу сник,
Потерял бесовский лик:
— Это очи мои зрят,
Что в тебе сидит снаряд!
Так ты, это, погоди,
Дел своих не вороти.
Я лишь деду доложусь,
Про тебя он знает пусть.
Может, в откуп мы пойдём
И ещё здесь поживём!
Тотчас чёртик в пруд нырнул,
Шабарша в момент смекнул:
— Видно, мой приходит срок,
Тем чертям задать урок!
Отдадут они мне злато,
Заживу тогда богато!
Стал он ямочку копать,
Песню тихо напевать.
Вот уж ямочка готова,
Шабарша в работе снова;
С головы он шапку снял,
Дырку в ней проковырял
И на ямку ту наставил,
Ей крепёж надёжный справил.
Мальчик-чёрт явился вновь,
В нём кипит младая кровь:
— Ты, я слышал, речь творил,
Страхом весь простор залил,
А слабо без всяких ссор,
Заключить нам договор,
В состязаниях решить,
Кто ж тут будет дальше жить?
Проиграешь, пруд забудь
И к нему знакомый путь;
Проиграем мы — уйдём,
Слёз о доме не прольём.
Так кажи в делах окрас,
Коль язык твой так увяз!
Шабарша насупил вид,
В речи он не тормозит:
— Ты, чертёнок, обнаглел,
Состязаться захотел?
Что ж, тебя я ублажу
И послушай, что скажу!
Коль победа та за мной,
Шапка, бес, перед тобой,
Полнишь златом шапку так,
Чтоб не жил я, как босяк;
Надоело жить в нужде,
Кушать кашку на воде.
Я тогда забуду пруд,
Где-нибудь найду приют!
Чёрт задумался хитро,
Рот его смешком свело:
— Злата просишь и всего-то,
Что за мелкая забота?
Ну да ладно, по рукам,
Не проблема это нам!
Шабарша пошёл в отход,
Руку чёрта не берёт;
Ручкануться с бесом грех,
Кучу бед познаешь тех!
Чёртик глазками сверкнул,
В пруд обратно сиганул.
Возвратился быстро он,
Слов устроил перезвон:
— Дед мне дал приказ такой,
Чтоб боролся я с тобой!
Так давай же поспешим,
Дедов тот приказ свершим!
Шабарша подумал чуть,
И задумку двинул в путь:
— Слушай, чёрт-молокосос,
Это ты сказал всерьёз?
Силу хошь мою познать,
И калекой тут же стать?
Я прошу, не кипятись,
Лучше с братом поборись.
Он знаком тебе давно,
Звать Мишуткою его.
Правда, спит сейчас мой брат,
Пятый день в бору подряд.
Поспешай же, друже, в бор,
Там кажи ему задор;
Дрыном брата разбуди,
С ходу с ним борьбу веди!
Усмехнулся чёртик тут,
Мол, делов на пять минут!
Страха он не ведал зря,
Был умишком, что дитя;
С дрыном в бор бегом рванул,
Мишку там, в бору, толкнул,
Хвать его тем дрыном в бок.
Мишка с чёртом был жесток!
Драчуна он долго мял,
Гнев на милость не менял.
К деду внук летел стрелой,
Исходил до дна слезой,
Ведал горький сказ ему,
Дед задачку дал уму.
Поразмыслил он чуток,
Вновь идею двинуть смог:
— К Шабарше ступай скорей,
Вот задача, тяжелей!
В беге, внучек, ты силён,
Пусть побегает и он!
Ты его уж обгони,
Честь мою там не срами,
Иль пленит сей отрок всех,
Будет нам не до потех!
Да и злата очень жаль,
Съест меня тоска-печаль!
Медлить внучек не привык
И на берег с места прыг!
Всё, что дедушка сказал,
Шабарше он передал.
Улыбнулся Шабарша:
— Что ж, задумка хороша!
Но хочу я, чёрт, сказать,
Слаб со мною ты бежать;
Доказала это жизнь,
Брата вспомни, не сердись,
Лучше друг мой пусть бежит,
На полянке он лежит,
Ждёт-пождёт тебя давно,
Кличут Зайчиком его.
Ты ступай сейчас к нему,
Честь бежать с тобой ему!
Так что шанс не упусти,
В споре счёт со мной сравни!
На полянку чёрт влетел,
С ходу Зайчика задел.
Заяц бросился бежать,
К лесу лапы направлять.
Чёрт рванул за ним вдогон,
Бег в слезах закончил он.
Где тот Заяц, разберись,
Хоть иди и удавись!
Поспешил чертёнок в пруд,
Прибыл к дедушке на суд,
Перед ним в колени пал,
Деду сказ на ус смотал.
Дед сорвался в ярый крик:
— Оторвать тебе язык!
Спор ещё не кончен мой,
Я придумал ход иной!
Вы попробуйте свистеть,
Тут не нужно сил иметь,
Кто кого пересвистит,
За себя сам свист решит!
Дед в раздумья поспешил,
Внук на берег путь свершил,
Беспокойство ощущал,
Шабарше про свист сказал.
Он бесёнку дал ответ:
— Хорошо замыслил дед!
Ты, видать, свистеть мастак,
В руки, чёрт, тебе и флаг;
Хошь победу огрести,
Первым, значит, и свисти!
Вмиг раздался жуткий свист,
Полетел с деревьев лист,
Чёрных туч пошёл навес,
Дождь обрушился с небес,
Волчий вой раздался вдруг,
Полнил ядом жизнь вокруг.
Шабарша упал за куст,
Не сомкнёт молчаньем уст;
Стал он каяться в грехах,
Той молитвой гонит страх.
Чрез минуту свист затих,
Комариный слышно писк;
Тишина пришла опять,
Просто Божья благодать!
Шабарша на ноги встал,
Слов на ветер не бросал,
Чёрту стал наказ творить,
В уши страх ему цедить:
— Ты, бесёнок, берегись,
Наперёд в траву вались,
Ушки пальцами заткни,
Коль тебе нужны они,
И глазёнки там прикрой,
Свист раздастся неземной!
Многих он сводил с ума,
Так что думай, голова!
Шабаршу уже познал,
Бес на землю разом пал;
Глазки в ужасе закрыл,
В ушки пальчики вонзил,
Воздух в лёгкие втянул,
Пятачок в нору воткнул.
Шабарша в улыбке весь,
Отыскал он палку здесь,
Свист она вдруг издала,
Бесу в голову легла!
Испытал чертёнок шок,
Видеть небо в звёздах смог,
В шоке том он в пруд убыл,
Деду сказ про свист родил.
Дед мгновенно помрачнел,
Он внучка глазами ел:
— Вот дубинку, внук, возьми
И ложись-ка там костьми;
Из железа вся она,
Слаб пред нею Шабарша!
Кто её до туч швырнёт,
Тот победу обретёт!
Подхватил дубинку внук,
К Шабарше прибыл без рук,
Ни секунды не молчал,
Думку деда передал.
Шабарше не быть в слезах,
Огонёк в его глазах:
— Время нечего терять,
Поспеши-ка, чёрт, бросать!
Коль покажешь мощь свою,
Шанс получишь на ничью.
Ну, а коль упустишь шанс,
Кончен наш с тобой сеанс;
Открывайте закрома,
Шапка была чтоб полна!
Приподнял дубинку чёрт,
Взглядом небушко подпёр,
С маху вверх её швырнул,
На противника взглянул,
Мол, попал ты, друг, впросак,
Никогда не кинешь так!
Ох, порадовался бес,
Долго шла она с небес,
Разносила дикий вой,
Дыма шлейф несла с собой,
Приземлилась, как дал Бог;
Рядом с чёртом, на шажок!
Телесами он затряс,
Взгляд его в дубинке вяз:
«Надо ж ей вот так упасть,
А могла б в меня попасть!»
Взял дубинку Шабарша:
«Не поднять-то ни шиша!
Да задачка, не вопрос,
Чтобы мыслить на износ!»
Он дубинку положил,
Небо взглядом обложил.
Чёрт, не в силах больше ждать,
Поспешил язык размять:
— Что ты ждёшь, а, Шабарша,
Или нету куража?
Шабарша ответ даёт:
— Тучку жду я, умный чёрт!
Тесть-кузнец на тучке той,
Кузню держит за собой,
А дубинка, коль учесть,
Из железа вся, как есть;
Посему, тут сложно дело,
Кинуть мне её умело!
Чёрт вконец оторопел,
Разом как-то пропотел:
— Нет, дубинку ты оставь,
Средь чертей меня не славь;
За неё я буду бит,
Тесть твой дальше пусть летит!
Шабарша не возразил
И в восторге он не был;
Лёг на травушку-траву,
Хорошо лежать ему!
Внук пред дедушкой предстал,
Деду сказом душу рвал,
И закончил в страхе речь:
— Не заделать, дед, нам течь!
Нужно злато отдавать,
Шапку эту наполнять,
Шабарша, поверь, силён,
Бесов сын, наверно, он!
Исполняй, дед, договор,
Не вгоняй чертей в позор,
Или он свершит свой суд,
Вмиг карась заселит пруд,
И давай, подсуетись,
С золотишком тем не жмись!
Дед готов подсуетиться:
— Хорошо бы откупиться!
Ты беги шустрей, внучок,
Шапку полни златом впрок!
Золотишко есть у нас,
Не пошёл бы он в отказ!
Тут негоже больше ныть,
Показал бесёнок прыть;
Злато целый день таскал,
Ночку тёмную не спал.
В шапке что-то небогато:
«И куда деётся злато?
Ох, и шапочка чудна,
А на вид мала она!»
Сделал деду внук доклад,
Дед и жизни стал не рад:
— Что за этака напасть,
Ненасытна шапка-пасть!
Злато всё почти что в ней,
Из-за немощи твоей!
Разорит он нас, как пить,
И на что мы будем жить?
Внук стал вновь его пугать,
Страхом воздух отравлять:
— Шабарша и леску свил,
Уж петлю на ней смудрил!
Шевели же, дед, мозгой,
В закромах своих порой!
И нашла на деда жуть,
Торопил слова он в путь:
— Под столом стоит сундук,
Не жалей ты, милый, рук!
Злата в нём скопил я в край,
Там, прошу, не оплашай!
Уж без всяких, внук, прорех,
Шапку всю засыпь, поверх!
Точно он тогда уйдёт,
Мимо нас беда пройдёт!
И внучок схватил сундук,
Был у шапки скоро внук,
Злато стал в неё ссыпать,
Словом злым её ругать,
Но заполнил, наконец,
Был доволен, чёрт-юнец.
Улыбнулся Шабарша:
— Ах, шапчонка хороша!
Вот монетку, чёрт, возьми,
С голодухи не помри,
А в подарок леску вам,
Вспоминайте по ночам!
Больше злата у вас нет,
Так живите здесь сто лет
И за это время, друг,
Полни златом ты сундук.
Так и свидимся мы вновь,
Погоняем в споре кровь!
Чёрт стоял и не дышал,
Слёзно глазками моргал.
Шабарша зевнул разок,
Ссыпал денежки в мешок,
На плечо его взвалил,
В путь обратный покатил,
Как всегда, навеселе,
Шапка с дыркой на челе.
Чёрт смотрел ему во след,
Был обижен на весь свет,
И тоской в груди томим,
В чувствах стал неудержим;
Тут же леску пнул ногой,
Приподнял с земли златой,
С криком в пруд его швырнул
И за ним в слезах нырнул,
В спальню к дедушке влетел,
Он едва собой владел:
— Я расстроенный вконец,
Шабарша, дедуль, наглец!
Чрез каких-то сто годков,
Он явиться вновь готов!
Нужно сил нам не жалеть,
Злато в срок собрать успеть!
Улыбнулся старый чёрт,
Взгляд его теперь был твёрд:
— Ты сейчас, внучок, остынь,
Да умишком тем раскинь.
Арифметика проста;
Не дожить ему до ста,
Потому, любимый внук,
Нам не страшен тот паук,
А теперь пора в постель,
Ни к чему нам канитель;
Сон важнее всяких смут,
Даже сон на пять минут!
Внук от счастья сам не свой,
Ощутил он вдруг покой,
И не в силах говорить,
Стал усердно слёзы лить.
Дед внучка к себе привлёк,
С ним в кровать тихонько лёг.
Тут и ночь явилась к ним,
Гладит их крылом своим,
Месяц вышел погулять,
Над прудом завис опять.
Долго он глядел с небес,
Улыбнулся и… исчез.
Шабарша теперь живёт,
Да богатством тем слывёт,
Угощает всех подряд,
Сим щедротам каждый рад.
Был и я у Шабарши,
Угостился от души!
Он меня поил пивком,
Не один разок причём,
А потом был с мёдом чай,
Я приметил невзначай:
Горек мёд и мутно пиво,
Это, право, было диво!
Почему? Не знаю я.
Что вы скажете, друзья?

Эльгур (Т. Травнiкъ)

Ходит по времени кругу
Старый волшебник Эльгур…

Посох зажал в свою руку
Старый волшебник Эльгур…

Стоит ему стукнуть оземь,
Как по пружине часов, —

Бронзовый желудь бьет шляпкой,
С времени сдвинув засов…

И в Старом городе каждый
Слышит тот башенный бой…

Я там бывал. И однажды
Звон тот приехал со мной.

Есть у меня в кабинете
Старые деда часы.

В них раз в году поет время
Песнь неземной красоты…

Где-то за анкером древним,
Спрятавшись за шестерней,

Звон тот гудением мерным
Мой охраняет покой…

Я сказку тебе расскажу про оранжевый сад (В. Вин)

Я сказку тебе расскажу про оранжевый сад,
Там райские птицы повсюду на ветках сидят,
Там бабочки крыльями машут, сбивая пыльцу,
И там человеку негодником быть не к лицу.

Ещё в этот сад забирается шёлковый кот,
Он ходит по веткам и всем свои сказки поёт,
Он птичек не трогает, даже не ловит мышей,
Он слух услаждает и бабушек и малышей.

Под утро на сад надвигается розовый слон,
Он в хобот трубит и танцует в листве вальс-бостон,
Он веником розовым лихо метёт небеса,
Чтоб к людям хорошим спускались с небес чудеса.

На звуки слона из-за гор рыба-солнце плывёт.
Она золотую корону по небу несёт.
Она разливает прохожим в пригоршни тепло,
И бронзовый ангел ложится на чьё-то чело.

Летучий корабль опускается в сказочный сад.
И сад расцветает и делится всем, чем богат.
А ветер-проказник играет в седых парусах,
И катит их белой волной в голубых небесах.

А к вечеру сад посещает оранжевый лев.
Он длинною гривой трясёт, от жары разомлев.
Он лижет макушки деревьев и гор языком,
И движется по небу ярким большим ярлыком.

На сказочный сад набегает ночная волна.
На небо всплывает огромная рыба-луна.
А звездное небо мерцает её чешуёй,
И сад засыпает под ласковый шёпот её.